Для начала размышления о переводческом труде

 двух блестящих переводчиков разных веков.

 

Переводчик в прозе есть раб, переводчик в стихах — соперник.

       Василий Андреевич Жуковский

 

 Я перевел шекспировы сонеты.

 Пускай поэт, покинув старый дом,

 Заговорит на языке другом,

 В другие дни, в другом краю планеты…

 

Перевод стихов — высокое и трудное искусство.

Я выдвинул бы два — на вид парадоксальных,

но по существу верных — положения:

Первое: Перевод стихов невозможен.

Второе: Каждый раз это исключение.

                                            Самуил Яковлевич Маршак

 

 

Что можно к этому добавить? Да и стоит ли?

Литературный перевод — это необычайно увлекательно и также ответственно. Ведь по убеждению того же Маршака «нельзя рабски следовать за подлинником, нельзя попадать в плен к особенностям, к строю чужого языка, но необходимо верно выразить мысль и чувство оригинала»

 

И оригинал, и перевод  перед Вами, уважаемый читатель!

 

 

 

Марианна Райн (1911 — 1942)

Марианна Дора Райн была единственной дочерью Густава и Хедвиг Райн.

Её мать, Хедвиг, родилась в Вюрцбурге и происходила из известной еврейской семьи Швабахер, состоявшей в родстве с художником Йозефом Оппенгеймером, чьи картины можно увидеть в вюрцбургском музее Культуршпайхер/Kulturspeicher.  Cтав женой своего кузена, предпринимателя Густава Райна, она перезжает с ним сначала в Регенсбург, а затем в Геную, где в 1911 году появилась на свет их дочь Марианна Дора.

После начала Первой мировой войны семья покинула  Италию и обосновалась в Лугано (Швейцария). В 1917 году Густав скончался, и Хедвиг решила  вместе с шестилетней дочерью вернуться в родной Вюрцбург.

 Марианна посещала еврейскую начальную школу и женский лицей.

Литература была её страстью уже с юности . Она писала стихи и прозу, частично опубликованные в  журнале Еврейского Культурного объединения «Утро».

В 1941 году Марианна Райн и ее мать готовились эмигрировать к родственникам в США. Они уже стояли в списке очередников на получение визы, но  27 ноября 1941 года были депортированы в Ригу,  привезены в лагерь «Юнгфернхоф»  и, по всей вероятности, убиты там или поблизости в течение следующих недель или месяцев.

 

Госпожа Роза Гримм, много лет возглавлявшая Общество христианско-иудейской совместной деятельности, приложила много усилий, чтобы  спасти  память о поэтессе, её творчество   от забвения, и в 2011 году издала книгу под заголовком „Das Werk/Произведение“. В этом же году перед домом, где  жила Марианна Райн, был установлен камень преткновения. В 2012 году городской совет Вюрцбурга решил  переименовать часть  Ottostrasse/Оттоштрассе в улицу ее имени.

 

Поэзия Марианны Райн изысканна, трепетна, философична  и трогательна. Поэтому переводить её стихи непросто, но они завораживают.

 

Более подробно о Марианне Райн - в статье к её 110-летию читайте здесь.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Sabbath

 

Nun fällt wie staubiggrauer Aschenregen,

der Woche Last; phantomengleich zusammen.

Verbor'nen Funkens unsichtbares Glimmen

Wächst lodernd auf zu tageshellen Flammen.

 

Was sechsfach dich zu Boden hat gezogen.

Geschändet dich, geprägt mit Sklavenstempel

Der siebte Tag löst diesen wüsten Zauber

Tritt ein, in deines Sabbath heiligen Tempel.

 

Der siebenfache Kreis hat sich vollendet.

Heut bist du König.Und der Schein der Kerzen,

ihr sanftes Licht, das Schatten zärtlich tiefen.

Erlös' dich von der Unrast tief im Herzen.

 

Trost

 

Mit neuen Blättern prangt der alte Baum.

Das frische Gras drängt aus der alten Erde.

O, Unvergänglichkeit, im flücht'gen Traum!

O, Unzerstörbarkeit, im rasch verwelkten Werde!

 

Das Bleibende begibt sich immer  neu.

Vertrauter Geist ist allem Wesen treu.

Was ängstigt dich das wechselnde Gesicht?

Die Flamme stirbt, doch nie erlischt das Licht!

 

 

Sommerregen

 

Nun ertönt die Regenharfe

Windgott spannt die Silbersaiten

An kristallenklaren Schnüren

Tropfen sanft zur Erde gleiten.

 

Und des Stammes nasse Schwärze

Wächst aus der smaragd'nen Wiese.

Dunkelgrün in feuchter Schwere

Senkt sein Laub der Kronenriese.

 

Wie ein magisch Feuer leuchten

dort die perlbetauten Rosen

durch den Silberregenschleier,

der sie hüllt mit sanftem Kosen.

 

 

Nachtigallenlied

Gleich einer silbernen Fontäne,

die in kristall'nem Tropfenfall.

ihr Sein in Sonnengold verschwendet

tönt der Gesang der Nachtigall.

Wie da, in Farben siebenfältig,

Jedes Atom im Licht versprüht.

So sammeln sich die Zaubertöne

In reiner, flötenzarter Schöne.

Die Brunnenschale: das Gemüt.

 

 

 

Kindheit

 

Der Himmel schien noch nicht so hoch,

doch von viel schönerem Blau.

Dahinter wohnte der liebe Gott,

weissbärtig, mit buschiger Brau.

 

Die Welt war gross, doch gar nicht fern.

Sie lag vor unserem Schuh.

Die Treppe hinunter, zur Türe hinaus,

schon lief sie auf uns zu.

 

Das Abenteuer versteckte sich nicht.

Bunt lockt es; aus jedem Stein,

aus Tier, aus Blume, aus Gras und Baum

rief es und liess uns ein.

 

Und Tag und Traum, wie Geschwister vertraut,

sie gingen Hand in Hand,

Und trugen am Hals die farbige Shnur:

Glasperlen vom Märchenland.

 

In dunklen Ecken hockte die Nacht.

O, zaubrische Furcht, dumpfes Grau'n!

Ein Engel flog, so hell wie Licht

Und schützte der Kinder Vertaun.

 

Nur manchmal fielen aus Blick und Wort

Gedanken, wie Stein in die Flut.

Da klang es süss auf, da zitterte fort,

was tief, wie in Wellen geruht

 

Da quoll es empor, wie Tränen schwer

Und dunkelte lang noch im Blick.

Sank wieder hinab, in Vergessen und Schlaf,

doch in uns begann das Geschick.

 

 

Шаббат

 

Фантомной пеленой седого пепла

Забот  недельных  бремя  опадает.

Едва лишь различимое сиянье

Из скрытых  искр, блистая, вырастает.

 

Все, что тебя шесть дней  к земле сгибало,

Клеймом раба жестоко оскверняя,

Развеет день седьмой, вздохни свободно,

Твоей субботы в храм святой вступая.

 

Круговорот недельный завершился.

Сегодня — царь ты! И свечей сиянье

Трепещет нежно, углубляя тени.

Избавься ж от сердечного страданья!

 

Утешение

 

Столетний дуб вновь обовьет листва,

Сквозь старый дёрн прорежется трава.

Нетленность скрыта в мимолетном сне,

А увяданье грезит о весне.

 

Стремится к обновленью все вокруг,

Всечасно  нов непреходящий дух.

Не бойся изменившихся примет!

Костёр погас, но будет вечен свет!

 

 

Летний дождь

 

Вдруг дождя запела арфа,

Покоряясь ветра силе.

По  кристально чистым нитям

Мягко капли заскользили.

 

Черноту ствола сырую

Изумрудный луг вздымает,

Словно влажную  корону

Великан листву склоняет.

 

Как огонь волшебный розы

Под росою полыхают.

Серебристою вуалью

Дождь их  нежно пеленает.

 

 

Соловьиная песнь

Как расточает серебристый

Фонтан осколки хрусталя,

Что в солнечных лучах искристы,

Так льется песня соловья.

В чудесном  ярком семицветьи,

Мельчайший атом распылен,

И в красоте  флейтово-нежной

Сплелись все звуки безмятежно,

Души настроен камертон.

 

 

 

Детство

 

Еще не так высоки были небеса,

Но синевою ярче, чем сегодня.

За ними обиталище господне,

Чья борода, как пена у лица.

 

Мир был велик, но и не отдален.

Лежал, как-будто перед башмаками.

По лестнице сойдешь, и за дверями

Уже бежит тебе навстречу он.

 

Заманчивое открывалось нам,

Оно манило из земного чрева,

Из каждого  цветка, травы и древа

Звенело и впускало в тайны  храм.

 

Дневные хлопоты, таинственные сны

Друг другу  откровенно поверяли

И словно сёстры рядышком шагали,

На шее — бусы, что из сказочной страны:

 

А ночь сидела, скорчившись в углу,

О, этот страх, волшебный, темно-серый!

Но ангел прилетал и все светлело,

Спасал детей, рассеивая мглу.

 

Негаданно терялась иногда

И речь, и мысль, как камушек в потопе,

Когда  в своем стремительном  галопе

Его ласкает и несет вода.

 

Пред влагой слез нежданно ты слаба,

Не скоро будет взгляд твой просветлен,

Помогут ли забвение и сон?

Но где-то в нас уже плелась судьба.

 

 

 

Маша Калеко (1907 — 1975)

Маша Калеко (настоящее имя Гольда Малька Ауфен, фамилия Калеко - от первого мужа) родилась 7. июня 1907 года в Галиции. Отец — еврей из России, мать — еврейка из Австро-Венгрии. Первая Мировая война забросила семью в Марбург; а затем в Берлин. Там после окончания школы девушка поступила  на работу в бюро. Стихи Маши Калеко после первых же публикаций сделали ее популярной, ведь она  описывала жизнь простых людей и атмосферу Берлина тех лет.  В 1933 году вышла в свет её первая книга "Лирическая тетрадь стенограмм", а несколькими месяцами позже национал-социалисты сжигают книги, среди  них  и книги Маши ... В 1935 году Калеко была исключена из Гильдии писателей рейха, ей запрещено писать.

В 1938 году поэтесса покинула Германию, расставшись с первым мужем филологом С.Калеко, и эмигрировала со своим вторым мужем Шемио Винавером и маленьким сыном Стевеном в США.

В 1956 году Маша после долгой разлуки посещает Германию. Её стихи снова появляются в немецких газетах, а переизданная "Лирическая тетрадь стенограмм" в 1960 году должна была получить литературную премию Теодора Фонтане, присуждаемую Берлинской Академией художеств. Но Маша отклоняет эту премию, мотивируя это тем, что в составе жюри был один бывший член СС - из его рук она не могла принять награду. В том же году она переезжает из Америки в Израиль, где её муж - музыкант и дирижер надеется  себя реализовать. Но и в Израиле Маша остается никому не известной поэтессой.  В 1968 году в Нью-Йорке  в возрасте 30-ти лет внезапно умирает ее сын Стевен, а спустя пять лет, в 1973 году от продолжительной болезни и муж Шемио.. Она с трудом находит в себе силы снова писать, почти не выходит из дома. В 1974 году Маша получает приглашение переехать в Берлин, однако, смерть освободила Машу от принятия решения. 21 января 1975 года в первые утренние часы Маша Калеко умерла в одной из больниц Цюриха (Швейцария), лишь на 14 месяцев пережив своего мужа - любовь всей  жизни...

 

Стихотворение «Кадиш» было написано в 1942 году в преддверие Йом Кипура, дня, столь значимого  для каждого еврея. Живя в США, Маша не могла не думать о страшной судьбе европейского еврейства.

 

 

Kaddisch (Zum Jom Kipur, 1942)

 

Rot schreit der Mohn auf Polens grünen Feldern,

In Polens schwarzen Wäldern lauert Tod.

Verwest die gelben Garben.

Die sie gesät, sie starben.

Die bleichen Mütter darben.

Die Kinder weinen: Brot.

 

Vom Nest verscheucht, die kleinen Vögel schweigen.

Die Bäume klagen mit erhobnen Zweigen,

Und wenn sie flüsternd sich zur Weichsel neigen,

In bärtger Juden betender Gebärde,

Dann bebt die weite, blutgetränkte Erde,

Und Steine weinen.

 

Wer wird in diesem Jahr den Schofar blasen

Den stummen Betern unterm fahlen Rasen,

Den Hunderttausend, die kein Grabstein nennt,

Und die nur Gott allein bei Namen kennt.

 

Sass er doch wahrlich strenge zu Gericht,

Sie alle aus dem Lebensbuch zu streichen.

Herr, mög der Bäume Beten dich erreichen.

Wir zünden heute unser letztes Licht.

 

 

 

Кадиш (Йом-Кипур, 1942 год)

 

Взывает алый мак в полях зеленых польских,

Смерть в сумрачных лесах, таясь, разверзла склеп,

Снопы гниют, желтея,

Мертв тот, кто их посеял,

И матери бледнеют,

И дети  плачут: хлеб!

 

Птенцы без гнезд ни звука не роняют,

В тоске деревья  ветви воздевают,

И если к Висле  ствол, шепча, склоняют,

Подобные молящимся евреям,

Земля дрожит, от крови солонея,

И камни все рыдают.

 

Кто протрубит  в шофар заветный свой

Читающим   молитву под травой?

Тем тысячам, кто без надгробья лег,

И имена их знает только Б-г.

 

За что Создатель был к ним столь жесток,

И вычеркнуть  из  книги жизни смог?

Всевышний, пусть дойдут мольбы дерев!

Свеча последняя погаснет, отгорев.