Как это было! Как совпало –

Война, беда, мечта и юность!

И это все в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!..

 

 

 

 

Сороковые, роковые,

Свинцовые, пороховые!..

Война гуляет по России,

А мы такие молодые!

                       Д. Самойлов

 

Давид Самуилович Самойлов (Кауфман) родился 1 июня 1920 года в Москве.

Его отец был врачом, участником Первой мировой и Гражданской войн, в годы Отечественной войны работал в тыловом госпитале.

В 1938 году Давид Самойлов окончил среднюю школу и поступил в Московский институт философии, литературы и истории (МИФЛИ) – объединение гуманитарных факультетов, выделенное из состава МГУ. В МИФЛИ, в то время преподавали лучшие учёные страны – С.И. Радциг,  Н.К. Гудзий,  Ю.М. Соколов,  Д.Д. Благой,  Д.Н. Ушаков  и Л.И. Тимофеев.

Первая поэтическая публикация Самойлова благодаря его педагогу Илье Сельвинскому появилась в журнале «Октябрь» в 1941 году. Стихотворение «Охота на мамонта» было опубликовано за подписью Давид Кауфман.

В годы учёбы Давид Самойлов (или Дэзик, как дружески называли его близкие) подружился с поэтами, которых вскоре стали называть представителями поэзии «военного поколения» – Михаилом Кульчицким, Павлом Коганом, Борисом Слуцким и Сергеем Наровчатовым.

 

В начале финской войны Самойлов хотел уйти на фронт добровольцем, но не был мобилизован по состоянию здоровья. В июне 1941 года его направили на трудовой фронт — рыть окопы под Вязьмой. В первые месяцы войны поэт записал в тетрадь все свои неизданные произведения, которые считал для себя важными: около 30 стихотворений и стихотворных отрывков, одну комедию, три поэтических перевода. Там под Вязьмой Давид Самойлов тяжело заболел, был эвакуирован в Самарканд, где учился в Вечернем педагогическом институте. Вскоре поступил в военно-пехотное училище, которое он не окончил. В 1942 году его направили на Волховский фронт под Тихвин. 23 марта 1943 года в районе станции Мга был тяжело ранен в левую руку осколком мины. 30.03.1943 года пулемётчик 1-го отдельного стрелкового батальона 1-й отдельной стрелковой бригады красноармеец Кауфман был награждён медалью «За отвагу» за то, что он в бою 23 марта 1943 года в районе Карбусель с пулемётным расчётом во время атаки первым ворвался в немецкую траншею и в рукопашной схватке уничтожил трёх гитлеровских солдат.

После выздоровления служил в тыловой части, откуда вырвался на фронт с помощью И. Эренбурга. С марта 1944 года продолжил службу в 3-й отдельной моторазведроте разведывательного отдела штаба 1-го Белорусского фронта.

1 ноября 1944 года награждён медалью «За боевые заслуги»  за участие в боях на Волховском и 1-м Белорусском фронтах, а 14 июня 1945 года автоматчик 3-й отдельной моторазведроты развед. отдела штаба 1-го Белорусского фронта ефрейтор Кауфман награждён орденом Красной Звезды за захват немецкого бронетранспортёра и трёх пленных, в том числе одного унтер-офицера, давшего ценные сведения, и за активное участие в боях за город Берлин.

Поэт был награждён еще несколькими медалями и почётным знаком «Отличный разведчик».

Впоследствии в своих воспоминаниях Самойлов написал: «Главное, что открыла мне война, – это ощущение народа».

В годы войны было издано два сборника стихов Самойлова, датированных 1944 годом, включавших поэтическую сатиру на Гитлера и стихотворения про удачливого солдата Фому Смыслова, которые он сочинял для гарнизонной газеты и подписывал «Семен Шило».

 Первая послевоенная публикация — «Стихи о новом городе» в 1948 году в журнале «Знамя». Однако своё творчество 1940-х — начала 1950-х Самойлов предпочёл почти целиком «утаить», утверждая, что в эти годы стихов не писал. В полном объёме оно стало известно только после его смерти, засвидетельствовав, что уже и тогда он был значительным, самобытным поэтом. Видимо, он считал, что в ту пору ещё не нашел свой путь в литературе, ожидая, чтобы впечатления жизни «отстоялись» в его душе, прежде чем воплотиться в поэзии.

Почти не публикуя свои стихи в 1950-е годы, он много занимался поэтическими переводами с албанского, венгерского, литовского, польского, чешского языков; сочинял детские пьески про Слонёнка для радио, которые и сейчас постоянно переиздаются, ставятся в театрах.   Для  детей  переводил  стихи  С. Чиковани,  Я. Райниса,  А. Йожефа,  К. Библа, П. Маркиша.

Несмотря на малое количество публикаций, поэзия Самойлова в течение 1950-х годов становилась всё популярней в среде московской интеллигенции. С интересом относились к   его   творчеству   такие  поэты  старшего  поколения,  как   А. Ахматова,   Н. Заболоцкий,  К. Чуковский, С. Маршак. Одно из первых публичных выступлений Самойлова перед большой аудиторией организовал его друг Лев Лившиц в Центральном лектории Харькова в 1960 году.

Первая книга стихов Самойлова «Ближние страны» вышла в 1958 году очень небольшим тиражом, но вызвала несомненный интерес в кругу любителей поэзии и профессионалов,  лирическими героями которой были фронтовик в произведениях «Семен Андреич», «Жаль мне тех, кто умирает дома...» и ребенок в произведениях «Цирк», «Золушка» и «Сказка». Художественным центром книги стали «Стихи о царе Иване», в которых впервые в полной мере проявился присущий Самойлову историзм. В этом поэтическом цикле воплотился исторический опыт России и одновременно – жизненный опыт поэта, в котором своеобразно отразились традиции пушкинского историзма. О роли человека в истории Самойлов размышлял в драматических сценах «Сухое пламя» (1963), главным героем которых был сподвижник Петра Великого князь Меньшиков. Определяя свое поэтическое самоощущение, Самойлов написал: «У нас было всё время ощущение среды, даже поколения. Даже термин у нас бытовал до войны: «поколение 40-го года». К этому поколению Самойлов относил друзей-поэтов,

 

 Что в сорок первом шли в солдаты

 И в гуманисты в сорок пятом.

 

 Их гибель он ощущал как самое большое горе. Поэтической «визитной карточкой» этого поколения стало одно из самых известных стихотворений Самойлова «Сороковые, роковые», написанное в 1961 году.  За ним последовал поэтический сборник «Второй перевал» (1962). Исторической теме было посвящено стихотворение «Пестель, Поэт и Анна» (1965).  В 1967 году Давид Самойлов поселился в деревне Опалиха близ Москвы. Поэт не участвовал в официозной писательской жизни, но круг его занятий был также широк, как круг общения. В Опалиху приезжал Генрих Бёлль, Самойлов дружил со многими своими выдающимися современниками – Фазилем Искандером, Юрием Левитанским, Булатом Окуджавой, Юрием Любимовым, Зиновием Гердтом и Юлием Кимом. После выхода поэтического сборника «Дни» (1970) имя Самойлова стало известно широкому кругу читателей, а в сборнике «Равноденствие» (1972) поэт объединил лучшие стихи из своих прежних книг.

Не будучи диссидентом,  Самойлов открыто общался с А. Д. Сахаровым, дружил с Юлием Даниэлем, Анатолием Якобсоном, Лидией Чуковской, с которой находился в многолетней переписке. Подписал письма в защиту Даниэля и Синявского (1966), Гинзбурга и Галанскова (1968), после чего «в наказание» был рассыпан набор книги его избранных стихотворений, готовившейся в издательстве «Художественная литература».

Несмотря на болезнь глаз, он занимался в историческом архиве, работая над пьесой о 1917 годе, издал в 1973 году стиховедческую «Книгу о русской рифме», не раз переиздававшуюся.

 В 1974 году вышла книга «Волна и камень», которую критики назвали «самой пушкинской» книгой Самойлова – не только по числу упоминаний о великом поэте, но, главное, по поэтическому мироощущению. Евгений Евтушенко в своеобразной стихотворной рецензии на эту книгу написал:

 

И читаю я «Волну и камень»

там, где мудрость выше поколенья.

Ощущаю и вину, и пламень,

позабытый пламень поклоненья.

 

В 70-е годы Самойлов много и активно переводил стихи армянских, болгарских, испанских, латышских, литовских, немецких, польских, сербских, турецких, французских и эстонских поэтов, участвовал в создании нескольких спектаклей в Театре на Таганке, в «Современнике», в Театре имени Ермоловой, писал песни для театра и кино.  Большой популярностью пользовались его сборники «Весть» (1978), «Залив» (1981), «Голоса за холмами» (1985).В 1988 году он стал лауреатом Государственной премии СССР.

Самойлов любил писать и читать письма, вел регулярную переписку с друзьями. В письмах он представал перед нами куда более легким и веселым человеком.

 

В 1974 году Самойлов поселился в эстонском приморском городе Пярну. Новые впечатления отразились в стихах, составивших сборники «Улица Тооминга», «Линии руки» (1981).

В Эстонии ему было легче, спокойнее, поэтому многие знакомые убеждены, что пребывание в Пярну подарило ему ещё несколько лет жизни. Может быть, поэтому на одном из званых вечеров он сказал: «Целуйте меня: я экологически чист».

С 1962 года Самойлов вел дневник, многие записи которого послужили основой для прозы, изданной после его смерти отдельной книгой «Памятные записки» (1995). Блистательный юмор Самойлова породил многочисленные пародии, эпиграммы, шутливый эпистолярный роман, «научные» изыскания по истории придуманной им страны Курзюпии и тому подобные произведения, собранные автором и его друзьями в сборник «В кругу себя», который был опубликован в 2001 году.

Умер Давид Самойлов 23 февраля 1990 г. в Таллине, на юбилейном вечере Пастернака, едва завершив свою речь. Похоронен в Пярну (Эстония) на Лесном кладбище.

В 2006 г. в Москве открыли мемориальную доску на доме, где он прожил 44 года – на пересечении улицы Образцова и площади Борьбы.   В 2017 году на здании московской школы № 204 (Тихвинская улица, д. 39, стр. 2) была открыта мемориальная доска в честь её выпускника 1938 года.

 

 

​                 

 

 

В этом биографическом очерке использованы материалы Википедии и сайта libozersk.ru

 

 

   Зиновий Гердт читает стихотворение Давида Самойлова «Давай поедем в город…»:

Если Вы будете смотреть видео в полноэкранном формате, то после просмотра не забудьте выйти из полноэкранного формата, чтобы вернуться на сайт:

 

​

 

 

 

 

 

Константин Райкин читает стихотворение Давида Самойлова "Смерть дирижёра"

После просмотра видео не забудьте вернуться на сайт:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Марат Герчиков - член Клуба русской культуры г. Вюрцбурга

Давиду Самойлову. "Маленькая ода". Читает автор

 

После просмотра видео не забудьте вернуться на сайт:

 

Костя Райкин читает Самойлова,

А я вспоминаю тревожно Флоренцию,

Баптистерий, Уфицци, Питти,

Узоры и фантазии кватроченцо.

Меня беспокоит эта гармония

Среди  потёртых стен домов

И наглой открытости модных лавок.

Я ищу слова, чтобы переложить эту мелодию,

А музыка не хочет звучать,

А Костя читает Самойлова,

И мне становится хорошо и стыдно,

Я кладу ручку на белый лист,

И стихи Самойлова уносят меня во Флоренцию,

О которой  не умею сказать.

 

 

 

 "Когда мы были на войне"   Песня на стихи Давида Самойлова. Исполняет Сергей Дятлов

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Стихотворения Давида Самойлова "Золушка" и "Солдат и Марта"
Читает участница Клуба русской культуры Наталья Гейбух

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Сергей и Татьяна Никитины. «За городом». Песня на стихи Давида Самойлова:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Светлана Крючкова читает поэму Давида Самойлова «Цыгановы»:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Владимир Качан. "Дуэт для скрипки и альта" на стихи Давида Самойлова

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Творческий вечер Давида Самойлова в Останкино 1977 год

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Константин Райкин

читает стихи Давида Самойлова:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

https://lgz.ru/article/-22-6739-03-06-2020/obmanchiva-yasnost-stikhov/    03.06.2020

 

Обманчивая ясность стихов

Исполнилось 100 лет со дня рождения

 Давида Самойлова

 

           Спецпроекты ЛГ / Литературный музей / Век

                                                                   Галкина Валерия

 

 

Об одном из крупнейших поэтов военного поколения и человеке, стоящем за стихами, – глубоком и сложном – мы побеседовали с сыном Давида Самойлова, писателем и переводчиком Александром Давыдовым.

 

– Поэтический дебют Давида Самойлова состоялся ещё до войны, а в 1948 году его стихи были опубликованы в «Знамени». Однако сам поэт словно не воспринимал эти первые публикации всерьёз, «утаил» их. Почему?

 

– Довоенную публикацию своего стихотворения «Мамонт» в журнале «Октябрь» он вовсе не утаивал, даже ею гордился. Вообще, он относился с уважением к своей юношеской поэзии, популярной в студенческой Москве. Соученики по ИФЛИ помнили его стихи наизусть через десятилетия. Самым знаменитым было стихотворение «Плотники», написанное им в 18 лет, которое он опубликовал только в 70-е годы. Звучат лихо, с юношеским задором:

 

Плотники о плаху притупили топоры.

Сколотили наскоро.

Сшибли кружки с горьким пивом горожане и воры,

Толки шли в трактире «Перстень короля Гренадского»1.

 

Оно не затерялось в его творчестве, стало довольно известной бардовской песней. «Утаивал» он свои сочинения  40-х – начала 50-х годов, считая их неудачными, опубликовав из них лишь совсем немногие: многократно письменно и устно утверждал, что в ту пору писал «редко и плохо». Он заявлял об этом так настойчиво и уверенно, что и меня совершенно убедил. Потому я вчитался в них только лет через десять после его смерти, обнаружив, что писал он тогда не так уж мало и совсем не плохо. Конечно, стихи неровные, что свойственно ученичеству. Но среди них есть мощные, свежие, даже опередившие своё время. Может быть, потому и не принятые его дружеским окружением, с восторгом принимавшим его более ранние стихи. С тех пор я и начал публиковать послевоенные сочинения из его архива. Почти одновременно с вдовой Самойлова Галиной Медведевой, тоже, вероятно, долго верившей этому его «самопринижению». Исправляя былое заблуждение, я составил для издательства «Время» книгу «Ранний Самойлов», которая уже на выходе, где как раз и представлена в полноте «утаённая» часть его наследия.

 

– Эхо военных лет всегда звучало в его произведениях. Мы со школьной скамьи знаем «Сороковые»… В каких стихах, на ваш взгляд, наиболее ярко отобразилось его восприятие войны? Часто ли он вспоминал эти годы в мирной жизни?

 

– Стихотворение «Сороковые» точно выразило восприятие войны мальчиком-солдатом, хотя написано уже в зрелом возрасте. То же «светлое» восприятие – в блестящей самойловской балладе «Помолвка в Лейпциге», им запрятанной от цензуры в большую поэму «Ближние страны», потому, увы, оставшейся незамеченной. И совсем другое – в трагическом стихотворении «Поэт и гражданин» о расстреле пленного, то ли немцами, то ли красноармейцами, что не уточняется намеренно. Трагизм войны он чувствовал безусловно. И всё же:

 

Правота её начал,

Быт жестокий и спартанский

Как бы доблестью гражданской

Нас невольно отмечал2.

 

И горькое признание:

 

Если вычеркнуть войну,

Что останется? Негусто.

Небогатое искусство

Бередить свою вину…

 

В жизни он вспоминал войну довольно редко. И отнюдь не пафосно, чаще забавные эпизоды. Они, как правило, относились к концу войны, когда уже предчувствовалась победа. Например, как он «устанавливал демократию» на острове, где скрывалось несколько сот немцев, куда он со своим другом приплыл на яхте, позаимствованной в местном яхт-клубе. Объявив себя представителем командования, он предложил провести выборы в ландтаг. Немцы замялись, тогда он ввёл «временный оккупационный режим», назначив бургомистром представительного старика. Этот розыгрыш был его наибольшей «местью» поверженному противнику. Как комсорг роты, он провёл накануне вступления в Германию собрание на тему «Поведение советского воина во вражеском логове», где призывал к гуманности. Это было опасно, поскольку ещё не был снят лозунг «Убей немца!». А сам он принял обет не обидеть «ни жены, ни ребёнка своего врага». В одном из писем родителям он извинялся, что, в отличие от однополчан, он им не шлёт посылок с «трофеями»: «…вы меня так воспитали». Моя бабушка этим гордилась. «Трофеи» он привёз чисто романтические – дуэльный пистолет и охотничий нож из какого-то музейного запасника и совершенно бесполезный чубук длиной метра два. В конце войны он служил во фронтовой разведке, а разведчику подобали лихость и бесстрашие. Но он знал и другую войну, начав службу пулемётчиком, тяжкую, окопную, с постоянными отступлениями. О его воинской доблести я узнал, только прочитав его наградные реляции на сайте Минобороны. Кстати, агрессивный милитаризм и любые спекуляции на Победе ему были отвратительны.

 

– Если бы вас попросили охарактеризовать поэтику Давида Самойлова с помощью трёх определений, что бы вы назвали?

 

– Вот это не рискну. Было бы легкомысленно, тут нужен целый трактат. Если говорить именно о поэтике, то он не претендовал быть новатором, себя называл поэтом «поздней пушкинской плеяды». Однако его стих отнюдь не архаичен, это, разумеется, не эпигонство, а продолжение пушкинской традиции русской поэзии. Самойлов предпочитал рифмованный стих, но не отрицал и «белый», каким написаны его стихотворения из лучших и самых известных – «Свободный стих» и «Рембо в Париже».

 

 – Лев Аннинский так обозначил ключевые особенности мировоззрения поэта: «Светлый скепсис. Весёлая насмешливость. Гармония как точка отсчёта. Умиротворение на последней точке». Согласны ли вы с этим определением?

 

– Да, Самойлов был ироничен, комический аспект любой ситуации улавливал чутко. Тому свидетельство его изданная посмертно книга «В кругу себя» – собрание юмористических стихов и небольших рассказиков, шуточных трактатов и даже исторических штудий о вымышленной стране Курзюпии; пародий, эпиграмм, написанных для своего дружеского круга. Не думаю, что он был скептиком в отношении жизни вообще. Относился скептически к различным формам меняющейся «социальной действительности», но часто и к иллюзиям интеллигенции. Гармоничен был субъект его поэзии, «лирический герой», что многих вводит в заблуждение. Это вовсе не ложный образ, а неотъемлемая часть его личности, её светлое начало, но была и другая – драматичная, тревожная. Высказывание Аннинского, честно говоря, я не совсем понял. Где они, эти точки – точка отсчёта и последняя?.. Возможно, у меня другой счёт. Могу только сказать, что Самойлов стремился гармонизировать и себя, и окружающий мир. В стихах ему гармония давалась, в жизни не всегда – и с годами всё хуже.

 

 – Каким был Давид Самойлов – человек, стоящий за стихами – серьёзными и шутливыми? Какое ваше самое любимое воспоминание о нём?

 

– Самойлов был артистичен. На людях, по крайней мере ему приятных, он был весел и блестяще остроумен. Однако наивно было считать его легкомысленным весельчаком, для этого он был слишком глубок и сложен; ясность стихов Самойлова тоже обманчива. Дома он часто бывал хмуроват и задумчив. Прочитав его дневники, я был поражён трагизмом его мировосприятия. В них он бывал даже и брюзглив, правда, оговаривая, что дневник надо читать «с поправкой на дурное настроение» автора. Притом одно из самых частых там слов – «милый», «милая». Ему были милы те, с кем он не был связан никакими обязанностями и обязательствами. В отношении же самых близких иногда выходил некий «перевёртыш»: они подчас удостаивались стольких раздражённых реплик, что ближайший друг мог показаться едва ли не врагом. Знаем, что слишком тесная взаимосвязь редко бывает целиком благостной. Весёлый Самойлов дружеского общения и придирчивый автор дневника – это не ложные образы, а два аспекта его личности.

Одного-единственного, самого любимого воспоминания не назову. Помню, как он мне постоянно читал свои новые стихи, внимательно выслушивая моё мнение. Мой вкус, уже хотя бы потому, что тот был во многом им же и сформирован, он уважал. Бывало приятно, когда отец хвалил мои сочинения или переводы, тем более что в отношении литературы он комплиментами не разбрасывался, не признавая тут ни родства, ни дружбы. А самое яркое детское воспоминание – как он сидит за столом и рисует для меня какие-то забавные карикатурки. Такое бывало редко, поэтому я, счастливый, стоя на диване, от восторга луплю его ладонью по ранней лысине. Мне было года четыре.

 

Беседу вела Валерия Галкина

 

1 Цитируется по ранней авторской редакции.

 

2 Цитируется по одной из авторских редакций.

 

Александр Давидович Давыдов родился в 1953 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Автор книг прозы «Апокриф, или Сон про ангела», «Повесть о безымянном духе и чёрной матушке», «49 дней с родными душами», «Три шага к себе…», «Свидетель жизни», «Бумажный герой», «Мечта о Французике» и др. Переводчик французской литературы. Избранные переводы: «Французская поэзия от романтиков до постмодернистов». Возглавлял несколько издательств и изданий. С 1992 года выпускает культурологический журнал «Комментарии».