Времена года. Чайковский

 

Временами времена

очень сильно утомляют.

Может быть, моя вина,

что снега лежат, не тают.

 

Я, должно быть, виноват

в том, что лето длится, длится —

бабье лето, говорят, —

солнце греет, лист кружится.

 

Я готов признать вину,

если есть на мне такая.

Люди празднуют весну,

нежным чувствам потакая.

 

И никто не виноват

перед всем честным народом.

Чинно выстроились в ряд

дни за днями, год за годом.

 

Лица, даты, имена —

эхо прошлого витает.

А Чайковский «Времена...»

всё играет и играет.

 

 

 

 

Январь. Новогоднее

 

Ничего не случилось. Прошедшее не возвратится,

но останется память. А нынче — начало, январь.

«С Новым годом, ребята», — уже откричала столица.

С послепраздничных лиц постепенно сошла киновáрь.

 

Ничего не пропало — ни город, ни улицы эти,

ни дома, где ночами спокойные гаснут огни,

стонут сладостно жёны, во сне улыбаются дети.

Жизнь своим чередом продолжает отсчитывать дни.

 

Ничего не поделаешь, ибо кружится планета,

не меняя маршрут и привычки свои на ходу.

Что же нас ожидает? — никто не расскажет про это

в наступившем уже, но ещё неизвестном году.

 

 

 

 

                  Февраль.

 Февраль. Достать чернил и плакать!

                                            Борис Пастернак

Февраль...спроси у Пастернака,

что нужно делать в эти дни

и ночи, длинные однако,

когда за окнами огни

мерцают призрачно и манят

меня в далёкие края,

как будто есть ещё в тумане

доныне скрытая земля.

 

Февраль...но кончились чернила

и слёзы высохли уже

под солнцем утренним — картина

достойна кисточки Леже.

Положен снежный грим искусно

зимы холодною рукой,

но день выказывает чувства

почти весенние порой.

 

Февраль...я снова в этом мире

и не мечтаю о другом.

Гуляет солнце по квартире.

А я за письменным столом

сижу, и белая бумага

весне, мне кажется, сродни...

А ты спроси у Пастернака,

что нужно делать в эти дни?

 

 

 

 

Март

 

                       Только чуточку прищурь глаза.

                                                         Павел Коган

 

С погодой нынче повезло,

всего лишь март, а солнце в силе.

Такое раннее тепло

синоптики провозгласили.

 

И я прищуриваю глаз,

как любят маленькие дети,

и всё, что окружает нас,

я вижу в необычном свете.

 

Автобус стал похож на дом,

а дом — на горную вершину,

идущий мальчик с рюкзаком

вдруг превращается в мужчину.

 

Всё изменяется слегка,

смещая линии пропорций,

всё выдумка наверняка

весной играющего солнца.

 

Но открываются глаза

и мир становится обычным.

Водитель жмёт на тормоза,

ругаясь словом неприличным.

 

Бежит мальчишка с рюкзаком,

конечно, не по переходу.

А я мурлычу про погоду,

пригревшись мартовским котом.

 

 

 

 

Апрель. Продолжение

 

То ли боль, то ли радость — кричи-не кричи —

год прошёл, а казалось — минýла эпоха.

Наступила весна, прилетели грачи,

значит, жизнь продолжается — это неплохо.

 

Задвигаются куртки в шкафу на потóм,

убирается зимняя обувь подальше.

Всё естественно, если своим чередом

я — старею, а дети — становятся старше.

 

Память снова закрутит свою круговерть

и смешает пространства, года, неудачи.

То ли жизнь коротка, то ли мне не успеть,

то ли это сезонный симптом — не иначе.

 

Для науки, конечно, совсем не вопрос,

что весенней порой обостряются чувства:

витаминов нехватка — авитаминоз,

птичьих трелей триумф и растений безумства.

 

Я подвластен такому теченью весны.

Замерзаю зимой, чтоб оттаять в апреле.

Коротаю короткую ночь, да и сны

предрассветные стали вдвойне веселее.

 

В этом мире устроено всё неспроста.

Я весной разгибаю согбенную спину.

На подрамнике жизни немного холста,

да хватило бы красок закончить картину.

 

То ли душу гармонией мира лечить,

то ль от мира бежать, ожидая подвоха...

Наступила весна, прилетели грачи,

значит, жизнь продолжается — это неплохо.

 

 

 

 

Май. Поминание

 

                   Пискарёвское кладбище в Санкт-Петербурге — место

                       массовых захоронений жертв блокады Ленинграда

                       и воинов Ленинградского фронта.

 

На Пискарёвском кладбище цветы

в Девятый день ликующего мая

алеют на поверхности плиты,

всех, под плитой лежащих, поминая.

 

Здесь не звучит патетика речей,

не строятся парадные колонны,

здесь — тишина, и нет её слышней

погибшим в дни блокадной обороны.

 

Среди венков и золочёных лент,

укрывших плиты каменные, с краю

я положу печальный мой букет

и помолчу — я тоже поминаю.

 

 

 

 

Июнь

 

Начало лета, как начало дня —

чего-то жду и радуюсь, но снова

идут дожди, не поддаётся слово

и слишком быстро крутится Земля.

 

И я кручусь, как белка в колесе,

хотя, известно, белки бесколёсны,

предпочитая всем деревьям сосны

на воле в нашей средней полосе.

 

Я тоже усредняюсь, становясь

заложником дождливого напева.

Что за июнь? — капризен, словно дева,

трепещущая, слыша слово «связь».

 

А я связался с этой стороной,

с июнем, не желающим согреться,

с дождями, возвращающими детство

далёкое, но бывшее со мной.

 

Мелькнёт оно, волнуя и маня

былым теплом отеческого крова...

Чего-то жду, во что-то верю снова.

Начало лета, как начало дня.

 

 

 

 

Июль. Дело

 

                        Что ж, пора приниматься за дело

                                                      Александр Блок

 

Что ж, пора приниматься за дело,

потому что безделье задело

за живое. Полуденный зной

расплавляет и тело, и душу.

Обнимаю горячую сушу,

охлаждаюсь балтийской водой.

 

Бронзовеет и нежится кожа,

потому в положении лёжа

так легко оставаться в плену

у залива, у сосен, у пляжа.

Пропадаю, но эта пропажа

незаметна уже никому.

 

В полусонном движеньи пространства

невозможно найти постоянства.

Может, точка опоры — вовне?

Обижаться бессмысленно. Впору

пресловутую эту опору

не искать ни в какой стороне.

 

Замирает июльское лето —

перегрето, пропито, пропето.

Видно, Блок совершенно неправ —

кто, скажите, решительно, смело

в эту пору возьмётся за дело? —

только Лев Николаевич, граф.

 

Вот цена скороспелого слова —

от желания дела до снова

бесконечно текущего дня.

Солнце греет, волна наплывает,

словно новый мотив напевает

для меня, для меня, для меня...

 

 

 

 

Август

 

...а ветер гонит тучным стадом

чернеющие облака.

Гроза, должно быть, где-то рядом

и к нам придёт наверняка.

Она раскатится громáми,

слепящей молнией сверкнёт,

и над притихшими домами

прольётся ливнем в свой черёд.

Такая шумная погода...

По переулкам в тот же час

с весёлым возгласом: "Свобода!",

уже не спрашивая нас,

помчится, пенясь и ликуя,

преград не ведая, вода...

Ах! — это август, господа,

грозой, как лаской поцелуя

прощального, из летних дней

уходит к осени моей.

 

 

 

 

Сентябрь

 

Играет невская вода, искрится, солнышко покуда.

Сентябрь... будут холода, укутывайтесь, господа,

не ждите чуда.

 

Я поднимаю воротник по старой, с юности, привычке,

мне так удобно, я привык, пусть говорят, что этот шик

остался там, на перекличке

 

давным-давно ушедших лет... что значит призрачная мода? —

сегодня — есть, а завтра — нет, к тому же — прошлого привет,

к тому же — зябкая погода.

 

Брожу по улицам моим, как по страницам старой книги,

герой которой был любим за то хотя бы, что за ним

шёл сквозь сюжетные интриги.

 

А мой сюжет сегодня прост, и потому я неспокоен.

Перехожу Аничков мост, где, поднимаясь в полный рост,

бунтуют клодтовские кони.

 

Но "Укрощение коня" — как аллегория смиренья.

Вот Человек — средь бела дня он укротить хотел меня

и выставить на обозренье.

 

Я на мгновенье стал конём, хочу сорваться с пьедестала,

разбить гранитный окоём, и, не жалея ни о чём,

умчать во что бы то ни стало.

 

Такие странные мечты... но городские магистрали,

переходящие в мосты, в плену житейской суеты

об этом ведают едва ли.

 

Который год, который век не изменяются сюжеты,

и ходит, бродит человек: я — ныне, завтра — имярек,

вчера — великие поэты.

 

Мы бродим в поисках следа былых времён живого гуда...

Сентябрь... будут холода, укутывайтесь, господа,

не ждите чуда.

 

 

 

 

 

Октябрь

 

                                               Ветер гонит листву...

                                                                      Иосиф Бродский

 

Ветер гонит листву переулками бывшей столицы.

Это значит — октябрь. Невский ветер напорист и бодр.

Дождь стучится в окно, убеждая меня, что напиться

очень даже полезно под этот октябрьский аккорд.

 

Я согласен с дождём, я ему возразить не сумею,

потому что и сам напеваю осенний мотив.

Александр Сергеевич Пушкин подхватит идею,

в день Лицея дождливый и сумрачный день превратив.

 

Только нынче напитки не те, что когда-то пивали.

Но шампанское есть, не из Франции, правда, но всё ж...

Лицеисты уходят, они возвратятся едва ли,

и следы уходящих смывает безрадостный дождь.

 

Александр Сергеевич Пушкин стихов не читает.

Александр Сергеевич молча стоит у окна.

Лицеисты уходят. Октябрь года вычитает —

вот и этот прошёл. Впереди Рождество и весна.

 

Может, белая ночь впереди, может, Чёрная речка.

Был бы повод хороший для выпивки и для стрельбы.

У меня ни камин романтичный, ни русская печка —

батареи не греют и водка не греет, увы...

 

 

 

 

 

Ноябрь

 

Небо красится чёрным, меня не черней.

Я сразился бы с чёртом, но сотня чертей

перекрасит, конечно, планету.

Да и будет невесело, если за мной

сто чертей понесутся угрюмой толпой

с громким криком: «К ответу, к ответу!»

 

Небо красится чёрным. Ноябрь уже

наступает, а я не его протеже,

чтобы он чернотой не обидел.

Он напорист и грозен, и груб, как война.

Снег мешая с дождём, он пошлёт меня на...

на ночлег хоть в какую обитель.

 

Небо красится чёрным, а я, торопясь,

призываю упрямо весеннюю власть,

не считая годá за потерю.

Театральное действо летит под откос,

то ли в зале черно, то ли автор не прост,

и уже не воскликнешь: «Не верю!»

 

 

 

 

Декабрь. Новогоднее

 

Я ждал тебя у Банковского мóста,

там, где грифоны, крылья распластав,

мечтали оторваться от мостá

и улететь, но это так непросто.

 

Я ждал тебя, когда метель снега,

смеясь, сметала к милому порогу.

Мост вырастал спокойный, как рука,

протянутая другу на подмогу.

 

Я ждал тебя, как дети ждут чудес

под Новый год от каждого подарка.

Звучал машин немолкнущий оркестр.

Огни горели празднично и ярко.

 

И посреди весёлой суеты

я ждал тебя, как ожидают милость.

А в голове туманились мечты,

которым сбыться так и не случилось.

 

 

 

 

 

Времена года

 

Да кто же я на самом деле?..

Зима — и, стало быть, метели

раскуролесились опять,

всё норовят пробраться к телу,

но я такому беспределу

не собираюсь потакать.

 

Да кто же я на самом деле?..

Весна по-майски на пределе

уже готова перетечь

в июнь, а там глядишь — и август

расскажет про былую радость,

дождями сдабривая речь.

 

Да кто же я на самом деле?..

Среди осенней канители

люблю, мальчишеству подстать,

шуршать опавшею листвою

и стаи птиц над головою

весёлым взглядом провожать.

 

Да кто же я на самом деле?..

Ещё, похоже, не отпели

колокола и петухи.

В природе всё идёт по плану,

и только я, как будто спьяну,

твержу нежданные стихи.