Написал две книги, работаю над третьей. Вместе они составят трилогию под общим названием «Броуниада, или путешествие по замкнутой спирали». Кому интересно, может ознакомиться с уже опубликованными страницами в разделе «Литература» здесь на сайте "Круг интересов".

О чём книги? О молоке и хлебе, о красках, запахах, звуках, о печалях и радостях повседневной сельской жизни. О её поэтической красоте, но и об идиотизме тоже. Об уникальной социальной общности людей под названием «советская деревня». Её уже не существует. Я обязан рассказать, что это было. А ещё они обо мне, моих чувствах и людях, с которыми довелось встретиться. Короче, они о жизни.

Телевизор не смотрю лет пятнадцать. Новости черпаю из интернета. По России пользуюсь двумя источниками одновременно: «Рамблером» и «Эхом Москвы». «Эхо» интереснее, там «буйных» больше. Получается что-то вроде контрастного душа. К шестидесяти годам практически оглох, поэтому предпочитаю звуку текст.

Раньше я счастливо полагал, что правда может быть только одна. Сегодня точно знаю, что их, как минимум, две. После чтения комментариев на «Эхо» начинаешь подозревать, что их больше ста. Одни правды мне нравятся, другие нет. Любовь и нелюбовь автоматически  переносятся на их носителей. Так возникает деление на «своих» и «чужих». Опыт прожитых лет должен был бы научить держаться середины, однако в действительности этого не происходит.

Я никому не отказываю в праве иметь мнение, противоположное моему, но, будьте любезны, пожаловать в отведённую вам категорию. Согласие с вашим правом совсем не означает рождения доброго чувства. Впрочем, это относится только к принципиальным вопросам.

Если правд так много,  то, вероятно,  могут существовать такие, которые искусно сотканы из лжи. Или недомолвок. Или манипуляций с цифрами. Как я должен к ним относиться? К ним и их создателям. Чаще всего машешь рукой и проходишь мимо. На каждый роток не накинешь платок.

Но на этот раз я остановился. Редактор и владелец газеты движим благой целью доказать,  что  рыночная  экономика  куда  как  эффективнее,  чем решения,  принимавшиеся советским  государством,  и  не  только советским. Не туда тратили деньги, не то производили. «Я помню Советский Союз конца их (!) эпохи, в начале 70-х, типа, когда начали приводить. [Так в тексте. В.Г.]  Это было умопомрачительно.  Производят комбайнов в 16 раз больше, чем в США,  а зерна меньше.  Это государство производит. Тракторов – на 10 тысяч тракторов 4 тысячи трактористов. 6 тысяч не имеют даже этих  трактористов.  40 миллионов  тонн  зерна  выдувалось  из  кузовов аграрных машин (?), когда они его из под комбайнов возили на элеваторы.  Комбайн насыпал.  Пока он (?) везёт на элеватор, выдувается. Вот вдумайтесь: 40 млн. тонн вдоль дорог от поля до элеватора!  Собственно, эти цифры потом приводили в эпоху Горбачёва, когда обосновывали необходимость реформирования агропромышленного комплекса».

И далее он говорит о «философии вертикали», о том ошибочном мнении, что только наверху,  в  верхних  её  этажах  сосредоточены  компетенции, позволяющие  разумно  тратить деньги.

 «Я имею в виду просто личную ответственность. У чиновника нет личной ответственности, сохранится ли зерно у него в машине или нет.  А у фермера  частного это есть, потому что его личные потери.  Тут логика совершенно простая. Мы (?) не исходим из того, что человек становится идеальным и с утра до вечера думает только об общественном благе. Это самая базовая ошибка марксистов-ленинцев. Мол, какой-то частный вид чело¬века превратится во всеобщий. Ему не нужна собственность. Его не интересуют личные интересы. Он всю жизнь готов только на общее благо. Были такие шизики, безусловно, но природу человека марксизм не понял и отсюда провал советского эксперимента».

На «шизика» Ремчуков явно не тянет. Мелковат.  В моей книге есть персонаж,  который о том же самом говорит так: «Ну, обидно же. Пишешь о том, что действительно ощущал,  и, вроде как, оправдываешься. Перед кем? Перед этими мещанами, которые сегодня на коне,  потому  что восторжествовала их мелочная идеология?  Моё юродство заключалось в том, что я свято верил в доброту, справедливость, правду, светлое будущее нашей страны и народа, но я догадывался, что достичь его можно только упорным созидательным трудом. А с теми, кто не разделяет этих принципов и вставляет палки в колёса,  надо  бороться,  вплоть до высшей меры по законам военного времени. Меньше думать о себе, больше о Родине, а она тебя не забудет. «Готовься к великой цели, а слава тебя найдёт». Скажете – дурачок; о себе надо в первую очередь думать, о своих близких, страна большая, как-нибудь перебьётся. И по большому житейскому счёту вы будете правы. Но истина ваша – малая, повседневная, а есть куда более величественные, которые возвышают человека и ставят его на одну ступень с «богами».

Ремчуков не сокрушается, что это был конец и его эпохи. Он аккуратно отходит в сторону, чтобы не замараться, и произносит местоимение «их». А где же сам автор?  Он учится на факультете экономики и права университета дружбы народов им. Патриса Лумумбы, который заканчивает в 1978 году. Мы с ним почти одногодки. Оказывается, Ремчуков экономист по образованию. И даже кандидат экономических наук.

«Это было умопомрачительно. Производят комбайнов в 16 раз больше, чем в США, а зерна меньше.»  Ремчуков не мог сам такого придумать. Слабó кандидату. Чтобы так считать,  профессором  надо быть,  да что профессором, бери выше – академиком.

И точно, был академик. Звали его Аганбегян Абел Гезевич. Он в 1932 году родился, и даже недавно выступал по вопросам вакцинации и смертности в России. Экономист, специалист в области организации промышленного производства, проблем производительности труда и т. д. В годы перестройки был советником Горбачёва.

По поводу его последнего выступления прочитал комментарии, которые были ни плохими, ни хорошими, а, скорее, недоумевающими:

«Помню, в конце 80-х этот павлин от экономики собирал залы как Алла Пугачёва на лекции, как мы заживём богато и счастливо при рыночной экономике. И что?  35лет прошло и  он бубнит об огромной бедности и смертности в стране и о России, находящейся в глубокой заднице по всем главным показателям».

«Взять сомнительные цифры и делать какие-то «умные» выводы – это выглядит глупо, а ведь перед нами академик».

Жив, курилка, и подход к темам не изменился. Я приведу абзац, где академик говорит о тракторах и комбайнах. Именно на него ссылается Ремчуков, как на авторитета:

«Это результат абсурдности плановой системы – разрыв между производством и социальными (?) потребностями. Очень показателен пример с тракторами. СССР производит в 4, 8 раза больше тракторов, чем США, хотя отстаёт от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и, если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в 2 или 3 раза меньше машин. Между тем мы собираем зерна в 1,4 раза меньше, чем США, комбайнов же производим в 16 раз больше».

Он тогда эти цифры озвучил и в перестройку советы руководству страны давал, как реформировать производство. А заодно зомбировал тех молодых экономистов, которые потом, уже после распада СССР, стали эти реформы производить. Оказалось, что они выучились только ломать, строить их не учили. Их кумир «рынок», как тот добрый волшебник, должен был сам решить все вопросы. А волшебник оказался злым и коварным. Счастья и процветания подавляющему большинству людей он не принёс.

Я совсем не нытик. Скорее наоборот. И то хорошее, что капитализм дал стране, вижу, но мне жаль тех людей, чьи жизни и судьбы оказались безжалостно искалечены.  Можно ведь  было поаккуратнее.  Потенциал уничтожаемой системы был огромен, надо было только правильно им распорядиться. За  вашими  бредовыми  цифрами  стояли живые  люди, но вы их не принимали в расчёт, глядя поверх голов оловянными глазами.

У Аганбегяна и иже с ним (новосибирская группа), была одна цель – доказать негодность плановой социалистической системы и привить нам комплекс неполноценности. Внушить неуважение и ненависть к собственной стране.  В ход пошли подлоги. Кто будет проверять цифры, которые выдают экономисты союзного масштаба? Практики? Мы были шокированы,  у нас, вроде, всё в порядке, но страна большая,  может, и есть где перекосы, кто знает? Гласность тогда началась. Свобода слова, обернувшаяся соревнованием,  кто  больше  грязи на Союз выльет.

Сейчас я начну их бить. В жизни складываются ситуации,  когда  надо  дать  отпор, иначе перестанешь уважать самого себя. Если вы думаете,  что мы, вчерашние сельчане, как нашкодившие коты, спрячемся после их слов под кровать и будем стыдливо молчать в тряпочку, то вы глубоко ошибаетесь. Большинству из нас стыдиться нечего. Я говорю это от имени своих товарищей по труду и от своего имени тоже. Почему я имею на это право?

Директором совхоза стал в тридцать лет. До этого пять лет работал главным агрономом другого хозяйства и сумел в полтора раза увеличить урожайность зерновых культур по сравнению с предыдущими годами. С последнего места в районе мы переместились на первое и уверенно вошли в десятку самых продуктивных хозяйств области. Производство стало рентабельным.

 

На этой фотографии мне 31 год. Если какой-нибудь физиономист сможет разглядеть в этом лице хотя бы тень уныния и застоя, я поставлю ему бутылку. Какой застой? Я вспоминаю те годы как самый яркий и содержательный период своей жизни, ради которого и стоило родиться. Работал на таком пределе, что 25 лет, проведённых потом на немецкой фирме, показались лёгкой прогулкой.

Кто кому мешал работать? Берись за дело, дерзай,  живи им.  Какие люди были рядом! Ты начни делать хорошее, тебя всегда поддержат. И начальство, и рабочие.  Ни один немецкий фермер, ни один немецкий трактор не работают  так напряженно,  как работали наши механизаторы на наших тракторах. Я преклоняюсь перед этими людьми!

Можно просто сказать, что Аганбегян  и  Ремчуков  лжецы и не приводить доказательств. Незачем, для внимательного  человека и   так всё  ясно.   Это будет правда,  но они выкрутятся. Ремчуков скажет, это не я, эти цифры уже были перед перестройкой, я их только процитировал. А зачем ты их вспомнил?

«Это неспроста» - сказал Винни Пух.

Дело в том, что похвалиться победителям-реформаторам нечем, победа оказалась пирровой, поэтому они переводят стрелки. «Вы вот живёте сегодня пусть не совсем хорошо, как этого хотелось бы, но вы даже не представляете себе, с каким монстром нам пришлось бороться». И приводят цифры. Я их однажды уже слышал.

Начнём с классики. «Мы собираем зерна в 1,4 раза меньше, чем США, комбайнов же производим в 16 раз больше».  (Далась им эта Америка,  трудно что ли  посмотреть в справочнике, что у них  агроклиматический  потенциал  в 2,5 раза выше,  чем в СССР).

Лежит на диване обыватель,  вернувшийся из магазина,  в котором полки,  мягко говоря, не совсем заполненные, слышит эти цифры и совершенно справедливо думает: «Они там что, уже совсем ох…ли, имеют в 16 раз больше комбайнов, а каждый год устраивают «битву за урожай»,  которую ещё периодически и проигрывают».

Лукавил академик, да даже не лукавил, а врал, как сивый мерин.  Не знал тогда, что появится интернет и все цифры можно будет проверить. Я потратил на поиски две недели и расскажу сейчас о том, что мне удалось найти. Многие не любят цифр, но я прошу вас потерпеть.

Мне  удалось  выяснить,  что  в  начале 70-х  (конец  нашей эпохи по Ремчукову), на 1000 га  пашни в США приходилось 30 тракторов и 20 комбайнов. В СССР, соответственно, 9 и 5. То есть в СССР было  в 3,3 раза меньше тракторов и в 4 раза меньше комбайнов. Но по комбайнам, мне кажется, не совсем корректно. В зонах рискованного земледелия, к которым смело можно отнести половину пашни СССР, применялась раздельная уборка зерновых,  то есть сначала скашивание в валки,  а затем,  после недельного высыхания зёрен в колосе, обмолот. Комбайны на одной площади делали две операции. Поэтому мы можем превосходство  американских комбайнов,  которые убирают созревшие до полной спелости площади зерновых культур напрямую, увеличить наполовину, и считать, что отставание нашей страны по комбайнам было примерно в 6 раз.

«Неразумное» государство решило этот перекос исправить, и в последующие годы промышленность страны совершила героический рывок. В 1979 году пропорции производства составляли уже  2,5:1  по тракторам  и   2:1  по комбайнам в нашу пользу. К 1986 году СССР вышел на первое место в мире по производству тракторов, а комбайнов производил почти в 9 раз больше, чем американцы.

Это было нетрудно. В 1982 году разразился мировой экономический кризис и США, например,  резко  сократили производство сельхозтехники.  Так, они выпустили за год только 13 тысяч комбайнов,  да и то,  вместе с кукурузными,  а наша страна 117 тысяч.

Вы удивитесь, но я нашёл подтверждение 16-ти кратного превосходства СССР над бедными американцами, в том смысле,  который  вкладывал  в  него Аганбегян.  Он взял показатель 1985 года по зерновым комбайнам (112 тыс.),   добавил  к нему 38 тысяч льно-, кормо-, картофелеуборочных  и  сравнил  с  самым низким показателем Америки – 9 тыс. только зерновых.  Цифра  получилась эффектная и с тех пор вошла в экономический обиход. Что, академик, мало было тебе девятикратного превосходства?

Почему он лжец? А потому, что, выдав на-гора показатель одного года, не очертил общего положения дел. А оно было следующим. Не буду утомлять вас промежуточными цифрами, они все в пользу США, скажу только, что к 1990 году  у  Америки было в наличии 664 тысячи зерновых комбайнов,  у нас 683 тысячи.

 

Когда я вижу подобные фотографии, под сердце непроизвольно подкатывает комочек тревоги. Сумеют мужики управиться до ненастья или нет? Это отголосок той «застойной» поры, когда счёт времени шёл не на дни, а, в буквальном смысле этого слова, на часы. Ну а мелодия всегда одна – из кинофильма «Укрощение огня».

Та же картина и по тракторам. Да, слава КПСС, мы стали, наконец, иметь столько тракторов, сколько было реально необходимо. И имели в 1990 году в наличии 2 миллиона 650 тысяч, но, против 4 млн. 500 тысяч американских. Срок службы нашей техники составлял 7-8 лет, американской 25-30. И эта разница была заложена изначально. Две концепции, две философии машиностроения. Европейско - американская и советская.

Советские конструкторы в вопросе тракторостроения пошли своим путём, я не хочу сказать, что самым плохим, но особым. Если принять сумму затрат на производство и последующее обслуживание одного трактора (без учёта ГСМ) за 100%, то затраты на производство составляли 25%, а остальные уходили на ремонт машины. После нещадной, в  самом  прямом смысле этого слова, эксплуатации, трактор загоняли в МТМ,  разбирали до рамы и снова собирали из годных старых и новых частей. Это мог сделать, и делал, обычный тракторист. Вместе с машиной шёл комплект гаечных ключей. Немецкий же трактор,  к примеру,  или американский,  казался на фоне нашего вечным, да и работать ему в году приходилось гораздо меньше, чем нашему.

Время показало, что выиграл их подход, но половина бедных фермеров распавшейся страны до сих пор добивает старую советскую технику, собирая из старых «новые» трактора.

Утверждение, что мы имели тракторов в 2-3 раза больше, чем нужно, граничило с явным вредительством, если не употреблять слово «идиотизм». Это я вам как агроном говорю, а если бы я был разбирающимся в вопросе прокурором, я сказал бы, что по академику и кандидату плакали нары. Но страна начала сходить с ума, и такие люди оказались востребованными.

В своей книге я подробно рассматриваю все эти вопросы, мне хочется самому честно разобраться. А ещё мне не даёт покоя парадокс. Почему, когда все сёла были полны живностью, полки магазинов были полупустыми, а когда скот вырезали, они, вдруг, стали ломиться от мяса. Если кто-то сможет мне это объяснить, я буду очень рад. И можно ли считать то, что мы покупаем, мясом? «Рыночную» буханку хлеба я тоже держал в руках.

Аганбегяну и Ремчукову нужно было всего-навсего приехать к нам в совхоз (это не гордыня, это образ) и спросить, ну как тут у вас, мужики, обстоят дела с техникой? У нас вот такие цифры выходят, но мы решили спросить вас, практиков. И уважали бы мы их за совесть до конца своих дней.

Я  бы,   например,  сказал  им следующее:  «Вчера  подготовил  проект  приказа,  и   Штоль  А.А. (директор с-за «Новосветловский») его подписал.  Для того, чтобы за три недели управиться с посевной, мобилизована вся имеющаяся в наличии техника, включая бульдозера и погрузчики. Сеять будем световой день, почву готовить круглосуточно. Для этого в бригады направляются все, кто умеет работать на тракторах: строители, шофера, электрики, низовой инженерный состав».

Ремчуков бы спросил: «У вас, по нашим расчётам, более поло¬вины тракторов должны стоять на машинном дворе из-за отсутствия трактористов».

Наш главный инженер ответил бы ему: «У нас нет проблемы с трактористами. Постоянно учим людей. Есть совхозные курсы, есть районное СПТУ, машиноведение преподают в школе, и выпускники вместе с аттестатом зрелости получают удостоверения тракториста-машиниста широкого профиля. Вероятно, вы имеете в виду отдалённые степные районы. Да, там проблемы из-за нехватки людей. Им помогают и присылают на посевную и уборку механизаторов из города.

У нас проблема с комбайнерами. Машина сложная, капризная, не каждому по плечу. Мы не можем снимать с тракторов трактористов и сажать их на комбайны, им хватает своей работы. Да и качество самих комбайнов оставляет желать лучшего. Получив новый комбайн, можно с уверенностью предполагать, что комбайнёр первый год не будет работать, а будет его «перебирать». Вот когда «переберёт» и своими руками заменит все важные части, то тогда и пойдёт выработка. Разница в производительности опытного  комбайнёра и новичка составляет 500%. Нам хватает техники, но только в обрез. Чтобы разрядить ситуацию мы вынуждены использовать часть списанной».

Но они не приехали к нам.

Всё дело было в технологии возделывания сельскохозяйственных  культур,  которая не бралась с неба,  а исходила из опыта  лучших хозяйств и рекомендаций учёных. В идеальном мире Аганбегяна было одно, в моём реальном, другое. В Северном Казахстане была внедрена почвозащитная система земледелия, которая явилась ответом на пыльные бури начала 60-х годов. Хорошая система, позволившая укрепить почвенную структуру и получать с опасных площадей хлеб. Американцы свой страх перед пыльными бурями 30-х не побороли и, восстановив прерии (по рекомендациям российских учёных!), стали выпасать там скот.

Не существует идеальных технологий, выигрывая в одном, проигрываешь в другом. Бичом наших полей была засорённость сорняками. Безотвальная обработка исключала отвальную вспашку, которая «хоронила» бы часть мелкосемянных сорняков. Они все накапливались на поверхности почвы, и после весеннего «провоцирования», то есть неглубокой заделки, их надо было вырезать. Трактор,  Аганбегян, это не то, на чём ездят в магазин за водкой, а то, что тянет сельхозорудие.  Технология, орудия и количество тракторов той поры соответствовали друг другу.

Мы требовали от промышленности широкозахватных орудий, способных за один проход выполнять несколько операций. Мы требовали гербицида против овсюга, основного бича наших полей. Всё было в движении. Именно в пору застоя начала внедряться «интенсивная технология», и мы её применяли и совершенствовали.

Осталось рассмотреть последнее утверждение, про потери зерна. «40 миллионов тонн зерна выдувалось из кузовов аграрных машин (?), когда они его из под комбайнов возили на элеваторы. Комбайн насыпал. Пока он (?) везёт на элеватор, выдувается. Вот вдумайтесь: 40 млн. тонн вдоль дорог от поля до элеватора»!

Я внял твоему призыву, Ремчуков, и, в отличие от тебя, вдумался. Зерно из под комбайнов, тем более какими-то неизвестными мне «аграрными машинами» с реактивными двигателями на элеватор не возилось.

На недоумевающий вопрос Ремчукова: «А куда же оно тогда девалось?» - поясняю. Намолоченный хлеб везли на зерновые тока, которые были во всех сёлах и выглядели следующим образом. В зонах с повышенной влажностью дополнительно устанавливались зерносушилки.

В каждом совхозе и колхозе было несколько тысяч голов скота, на тысячи шёл счёт и на частных подворьях. Плюс свиньи, куры, утки, гуси, индюки. Они едят зерно, Ремчуков, поэтому на токах производили переработку поступающего с полей хлеба и разделяли его на две фракции: отходы и товарное зерно. Отходы составляли обычно 20% от валового намолота, и этого хватало, чтобы прокормить имеющийся на территории хозяйства скот.

Ремчуков сказал «вдумывайтесь», и я вдумываюсь. Если пойти по его пути и возить зерно из под комбайнов на элеваторы, расположенные зачастую за десятки и сотни километров, это сколько же месяцев придётся вести уборку, дожидаясь, когда вернутся уехавшие неизвестно куда и на сколько времени машины, чтобы разгрузить полные бункера комбайнов.

Но, где же потери? За многие годы я только однажды стал свидетелем несчастного случая, когда у машины, везущей с поля на ток зерно раскрылся с одной стороны задний борт и зерно посыпалось на дорогу. Водитель не сразу заметил непорядок в боковое зеркало и проехал так метров 300. Картина лежащего на дороге зерна была настолько непривычной взгляду и отталкивающей, что я запомнил её на всю оставшуюся жизнь. Сам шофёр был так подавлен случившимся, что я даже не стал его ругать. Конечно, такой случай не был единичным. Во время уборки по полевым дорогам с утра до полуночи колесили десятки машин и происшествия были неизбежны. Но каждый такой случай вызывал аврал и после сообщения по рации к месту происшествия неслись люди. Чтобы помочь. Перегружали вёдрами зерно, собирали лопатой просыпанное, мели дорогу.

Социализм, Ремчуков, это в первую очередь учёт и контроль. Жаль, что ты не слышал об этом на лекциях. Зерно было собственностью государства, и оно в полной мере заботилось о его сохранении, привлекая для защиты своего интереса народный контроль, милицию и прокуратуру.

Валовый сбор зерна составлял в те годы приблизительно 200 млн. тонн. Тот человек, который «вычислил» 40 млн. наивно полагал, что эта цифра непроверяемая, и в 200 не входит. Выдуло и всё. Потерялось в пути.  Откуда он её взял? А вот отсюда.

При желании я из этого плаката все 50 млн. тонн высосу. Надо только сделать морду чайником и промолчать о том, что каждая машина, участвующая в уборке, была оборудована пологом.

Если Ремчуков не имеет понятия, что зерно возилось на ток, откуда ему знать, что ещё до взвешивания на весовой, оно уже было взято под жёсткий контроль комбайнёрами, которые разгрузили бункера в машину и передали шофёру свои талоны. В начале уборки проводилось контрольное взвешивание зерна из бункеров имеющихся в хозяйстве моделей комбайнов, и все знали, что, например, полный бункер с пшеницей комбайна «Нива» весит две тонны. После завершения уборочного дня, ближе к утру, весовщица проводила сверку количества талонов и общего веса поступившего зерна. Расхождений, как правило, не было. Значит входили эти 40 млн в 200 и по дороге от поля до тока не терялись. И машина с зерном, загрузившая три бункера «Нивы», привозила все 6 тонн, и не теряла за один рейс 1,2 тонны.

Ну так может быть всё-таки на трассах «выдувало», когда зерно на элеватор везли? Нет, и там мимо. После сдачи зерна бухгалтерия совхоза проводила сверку со всеми элеваторами и вес сходился.

Более темпераментный человек уже давно воскликнул бы: «У какого лумумбы диплом покупал, Ремчуков?» - но я промолчу. Скажу только, что мне посчастливилось бок о бок трудиться с людьми, для которых трудолюбие, самоотверженность, профессионализм, рабочая честь и совесть имели не меньшее значение, чем личная выгода, которой сегодня как флагом размахивают «ремчуковы». И кто вам сказал, что коллективизация уничтожила крестьянина? Она уничтожила косный мир индивидуалистов, родив новую общность людей под названием «советская деревня».

Но ты уже устал, читатель. Если бы Ремчуков не вынул приведённые цифры из нафталина, промолчал бы и я. Всё уже неактуально и принадлежит мемуару, коим я и занимаюсь в меру своего разумения. Что случилось, то случилось. Поступь истории неотвратима. Рынок шагает по стране. Не осталось уже практически отечественного машиностроения. На наших полях работают американские и немецкие тракторы, за которые    прицеплены   их   же  посевные  комплексы,   выполняющие   за   один   проход  6 операций,  именно  то,  что  мы  просили у нашей промышленности, но не успели дождаться.  Хлеб тоже убирают «американцы» и «немцы». Как говорил  Егор  Гайдар,  рынок всё отрегулирует и расставит по своим местам.  Либералы обзывают работающих людей рабами и призывают к новому переделу. Не отошедшим ещё от прошлых потрясений гражданам хватает пока ума не ввязываться в новую авантюру. Жизнь продолжается дальше.

 

ИЛЛЮСТРАЦИИ К СТАТЬЕ

Рабы так не выглядят.

Академик Аганбегян А. Г

Ремчуков К.В.

От редактора

 

Одинокий комментарий в конце статьи, принадлежащий нашему читателю Борису Биленко из Санкт-Петербурга, своей единственностью никого не должен вводить в заблуждение. Статья Виктора Гридюшко вызвала довольно бурную дискуссию, которая проявилась исключительно в устной форме в виде многочисленных телефонных разговоров, в том числе и лично с автором, а также разговоров при спонтанных групповых встречах. Никто из участников этих разговоров не решился опубликовать своё мнение или даже поручить редакции назвать своё имя. Возможно, что одни критики не были уверены в справедливости своих суждений, а иные не смогли  изложить свои мысли в письменной форме. Придётся читателям поверить мне на слово. Однако автор, обобщив все высказывания по существу и просто по поводу его статьи, решил прямо и откровенно выступить с заключительным словом, адресованным как к участникам дискуссий, так и ко всем читателям, заинтересовавшимся его далеко не ординарной статьёй.

 

Эдвард Ковалерчук

 

 

От автора

 

Я благодарю всех читателей, ознакомившихся с моей статьёй, и, особенно, тех, которые высказали о ней своё мнение. Естественно, оно не ограничилось единственным комментарием Б. Биленко, который, кстати, мне очень понравился. И не только оригинальностью суждений парадоксального ума, но и употреблением нескольких ключевых слов, которые действительно созвучны духу статьи. К ним я с полным основанием отношу «инвестиции» и «технологии».

Я ведь не писал о преимуществе социализма над капитализмом и плановой системы над рыночными отношениями. Его перед нашими глазами не существует. Возможно, социализм выиграет в отдалённой перспективе, как считает Станислав, но нам не суждено это проверить.

Прожив половину сознательной жизни при одном строе, а вторую при другом, с моей стороны было бы наивно утверждать, что прежняя жизнь была лучше, а эта хуже.  Она была счастливее, но у этого утверждения совсем другие корни. При капитализме ощущение радости резко падает. Когда есть всё, то и радоваться особо нечему. Вот, интересно, а что по этому поводу думает Б. Биленко?

Я даже больше скажу. Западноевропейский капитализм, по моему мнению, более эффективен в социальном плане, чем советский социализм. Он, простите за несуразность слова, социализмее самого социализма. Но это от богатства. Тем и мила мне моя Родина, что пыталась под своим лоскутным одеялом обогреть всех.

Так о чём же тогда статья? И не случился ли с ней тот парадокс, когда ты пишешь об одном, а на деле утверждается другая мысль? Или каждый видит только то, что хочет видеть?

Она о том, что человек подходит к полю, смотрит с надеждой на небо, и начинает трудиться. В моём случае труд был коллективным, поле огромным (400 га), и таких полей в совхозе насчитывалось около 50. Но небо было одинаковое, таинственное, непредсказуемое, и два года из пяти несли засуху. Труд земледельцев был тяжёлым, почти без выходных, с весны до поздней осени, с утра до позднего вечера. Но, как это ни странно звучит для «ремчуковых», превозмогать трудности помогала радость от коллективного труда и осознание причастности к делу государственной важности.  Никакие деньги, как считает Лилия Александровна, никакой труд на предпринимателя, не способны дать этого чувства.

Дурная работа. Выматывающая. И вот к этим усталым людям подходит некий городской хмырь и говорит им, что они работают неэффективно. У них, то есть у нас, в три раза больше, чем нужно, тракторов, а комбайнов вообще в 16 раз больше. Как я должен отнестись к такому человеку, не имеющему понятия в деле, которому он взялся нас учить?

 Управились с уборкой. Повезло, успели до снега. Тут приходит второй «денди» и, помахивая тростью, начинает упрекать нас в том, что мы за время уборки потеряли пятую часть зерна, развеяв его по воздуху. Человек, не имеющий ни малейшего представления об уборке, ни разу в своей жизни не видевший комбайна,  упрекает  их, комбайнеров и шоферов. Шоферов, для которых не накрыть пологом кузов гружёной машины считалось преступлением и предательством по отношению к доверившим им зерно комбайнерам.

Это же «совершенно простая логика», говорит   Ремчуков. Раз вы не владельцы этого зерна, то должны его терять. Обязаны, по природе человека. Низменные качества, видимо, присущие ему самому, он переносит на моих товарищей, иначе его теория не сможет существовать.

В отличие от сегодняшних частников, производящих зерно, мы выращивали ХЛЕБ и отношение к нему было как к чему-то святому.

Своей заслугой считаю, что схватил врага за руку и вернул в закрома Родины 40 млн. тонн хлеба на сумму 2600000000 рублей. Пусть даже и виртуального. Это только за один год. Если кому-то мои доказательства по цифрам показались недостаточно убедительными, прошу к барьеру.

Суммируя всё вышесказанное, давайте представим себе будни уборки, той, нашей, и сегодняшней, частной. Тяжесть ведь не уменьшилась, и Бога за бороду ещё никому из земледельцев взять не удалось. Особенно в зонах рискованного земледелия. Да и частников немного. Всего-то 8% от общего числа производителей. Остальные стараются держаться кучкой, что совершенно доказывает преимущества коллективного труда, пусть и в новых формах. И урожайность по сравнению с советским периодом выросла только потому, что из оборота было исключено 30% малопродуктивных земель. Валовый сбор остался прежним. И сегодня валки могут уйти под снег, если погодные условия так сложатся.

Частник может закрыть машину с зерном пологом,  а может и  не закрыть, это его личное дело. Не такое уж оно и летучее, это зерно. Мешок пшеницы 80 килограммов весит. Шофёр нашей поры был обязан это делать. Едет сегодня частник, теряет зерно, а прохожий, тоже бывший совхозник, выброшенный на обочину жизни, думает: «Так тебе, куркулю, и надо!» А раньше, завидев подобное, он бы бежал за машиной и кричал: «Ну-ка, стой, разгильдяй! Не своё везёшь, - наше!»

Такая вот «совершенно простая логика», Ремчуков.

Я люблю и уважаю Дмитрия Быкова. Более того, считаю его национальным достоянием России. Но только как писателя и просветителя. Быков – политик, это что-то несуразное, вызывающее у меня недоумение и досаду. Хотя в силу своих феноменальных познаний он интереснее большинства своих «соратников по борьбе». Дима умеет думать, а ещё у него есть совесть. Вчера он проговорился, что Советский Союз был погублен силами более мрачными, чем он. Более безнадёжными, более циничными, более отвратительными. Совершенно с вами согласен, Дмитрий Львович.

Почти все люди знают буквы и научились складывать из них слова, но по-настоящему читать могут немногие. Что такое «по-настоящему»? А это когда ты начинаешь мыслить в унисон с автором и возникает резонанс, качели, которые возносят тебя к таким высотам, которых ни сам автор, ни ты в одиночку достичь не способны. В этом и состоит, на мой взгляд, таинство книгочтения.

И совсем не часто этот резонанс случается, бывает, что взлетишь, а потом споткнёшься о какую-нибудь фразу и всё ‒ дальше брезгуешь. Так это у меня с Генисом случилось, с его «Уроками чтения». Или совсем не можешь подняться. Да и самому надо много знать, чтобы смочь летать.

 О Генисе и Вайле я слышал давно, но заполучить их книги всё никак не удавалось. Наконец, в 2016 году в Омске купил и «Родную речь», и «Уроки чтения». Редко какие книги открывал я с таким волнением и предвкушением, как эти, и интуиция меня не обманула. На одном дыхании прочёл их общий труд и приступил к «Урокам». Несомненно, в этом плане я общался с родственной душой.

Правда, с первых страниц у меня возникло ощущение, что автор «выделывается», но россыпь блестящих фраз завораживала и увлекала. Я с радостью узнавания подчёркивал:

 ‒ Школа должна научить не тому, что читать, а тому ‒ как.

 ‒ Чтобы стать хорошим читателем, надо быть писателем, или, хотя бы, побыть с ним. Надо ставить себя на место автора.

 ‒ Нельзя судить о вине по градусам, и разные книги нужно уметь читать по-разному.

 ‒ Читательское мастерство шлифуется всю жизнь, никогда не достигая предела, ибо у него нет цели, кроме чистого наслаждения.

 ‒ В литературе слова ‒ вовсе не главное. (Кто бы сомневался!)

 ‒ За Гоголем в словесности нет ничего. Это ‒ полюс языка, и он никогда не растает.

 ‒ Читать без карандаша ‒ всё равно что выпивать с немыми.

 ‒ Библиотекой надо не владеть, а пользоваться.

А на 118 странице я о фразу ударился:

‒ Философов обычно нигде не слушались, кроме, конечно, той страны, где я вырос. Считая себя марксистской, она поступала ровно наоборот тому, чему училась. Безделье было нормой, труд ‒ преступлением, и каждый, кто хотел честно работать, становился, как Сахаров, диссидентом или, как я, эмигрантом.

О-па! Это кто тут к нам пришёл? Ну-ка, поворотись-ка, сынку. Ай, молодца! Это в 70-х то, труд был преступлением, и никто не хотел работать? Ну-ну. Давай я тебя посажу в машину-«хозяйку», которая вот уже третью неделю подряд в час ночи везёт комбайнёров и механизаторов со стана в село, чтобы наутро, в семь часов, собрать и доставить их обратно в поле, к комбайнам и тракторам. Скажи им в лицо, что они бездельники и преступники! Скажи им это в их постоянно воспалённые от ветра, колючей от остей пыли и хронического недосыпания глаза!

Боюсь, что они тебя, за усталостью, просто не поймут, а если поймут, то до села ты не доедешь.

Я схватил маркер и написал на полях первое, что пришло в голову:

 ‒ „Гнилой мудак! Где и с кем ты, сука, жил?»

Буквы были крупными, от всего сердца, места на странице не хватило, поэтому окончание фразы я произнёс мысленно:

 – «Если тебя не научили не то, что уважать чужой труд, а просто замечать его».

Нет, я дочитал книгу, но не подчеркнул больше ни одного слова. Я читал и непроизвольно всё время возвращался к той фразе. У меня возникало чисто физиологическое желание пойти в ванную, сунуть голову в унитаз и вырвать.

А что я, собственно, видел на той работе? А видел я, уважаемые читатели, множество замечательных людей,  живущих в том краю.  Это было то самое «быдло», как его сегодня, сходя с ума от безнаказанности, самовлюблённо  величают некоторые записные сатирики с «Эха Москвы»,  которые  сами  больше напоминают бешеных собак со стекающей с клыков ядовитой слюной. Хорошо ещё, что Венедиктов адекватен и держит равновесие.

Нет, вы только подумайте. Ненавидишь власть и кусаешь её по любому (любому, Карл, поводу, хорошему или плохому) – ты молодец, орёл. Судишь объективно, относишься с пониманием к проблемам и трудностям, помогаешь их решать, трудишься – ты быдло. И орут ведь только потому, что им не дают порулить. Так давали же. Обделались до не могу. Бандитизм пропустили, который оказался сильнее их власти.

Я вспоминаю город Тобольск 1997 года (шесть лет демократии), стену пятиэтажного дома,  на которой  альпинистами прижалась к штукатурке дюжина молодых сильных крысят, ползущих к открытым форточкам  окон. И сегодняшний Тобольск – жемчужину в «короне Сибири». На смену демагогам пришли люди, умеющие работать, или вернули старых, но пришла воля, пришли средства, и страна вышла из маразма. Коррупция? Следствие преступной приватизации, когда основная масса людей под действием тех же демократов была элементарно ограблена и все богатства перешли в руки кучки олигархов и проворных «новых русских» капиталом поменьше.

– Говорят, они хорошо разбирались в цифрах.

 За цифрами нужно уметь видеть живых людей, только тогда они будут верными. Счетоводы, мать их за ногу.

Иногда завоеватели относились к завоёванным ими народам гуманнее, чем либеральные демократы к народу своей страны. Ломать – не строить. Слепые с топором в посудной лавке. Бездарно калечили судьбы миллионов людей. Что люди? Навоз истории, на котором должен произрасти капитализм. Произрос. Ну и что? Веселее стало жить? Прав Путин, что держит олигархов при себе, в друзьях, на коротком поводке и когда нужны деньги для  государственных  нужд,  предлагает раскошелиться. Делиться надо.  А те, кто этих правил  не хотели  соблюдать и возомнили себя финансовыми гениями,  забыв, что получили основные средства производства за копейки, тех уже нет, или они далече.

Правительство не обязано заглядывать каждому мудаку в зубы, его главная задача обеспечить приемлемую жизнь и функционирование хозяйства на огромной территории. Учить, лечить, защищать. Критиковать просто, для некоторых ещё и выгодно в материальном плане, а предложи им практическую работу, они ведь не пойдут, потому что тут же из разряда критиков перейдут в разряд критикуемых. Оно им надо?

Была идея – были люди, а когда на её место поставили деньги, т.е. капитализм, к которому они сами так рьяно призывали, человеки у них, вдруг, куда-то исчезли. Не зди, Шендерович,  люди всегда  останутся людьми,  как бы  их судьба ни трепала. Даже  если они не ходят на митинги протеста.

Кто про чужое рабство говорит, того надо обязательно послушать. Он ведь о себе в первую очередь вещает. Плюнув один раз на отеческие могилы и кинув камень в сторону объективно сложившегося государства, «борец за правду» вынужден повторять эти действия снова и снова. Он раб своей поперечности,  ладно,  назовём её либеральной идеей, и свою рабскую сущность пытается скрыть за высокими словами и обещанием светлого богатого будущего. Нет идеальных государств. Приобретая одно, ты теряешь другое. К деньгам зовут наши новые мессии, да только деньги это не всё, что нужно человеку. Недаром, самые счастливые люди живут не в Америке, не в Европе, а где-то там, в гималайских горах. (Ну, сам то, допустим, живёт в Германии и оттуда на российских либералов гавкает. А те, в двух словах, чего хотят? Они хотят жить, как в Германии, правда, не в российском мощном государстве, а на его обломках.)

Меня одно удивляет. Столько грязи за последние 30 лет вылито на советскую деревню, что оторопь берёт, как  же это мы в ней умудрились выжить? И кто пишет то? Да тот, кто сам там никогда не жил.

    Я государственный человек, какими были и мои родители, и я в тогдашнее наше государство, в отличие от вечно недовольных, плеваться не буду. У него не было плохих намерений в отношении своих граждан. Просто в той настойке, которая именовалась социализмом (коммунизмом),  был слишком большой процент утопизма, что и привело к их распаду, но именно этот момент говорит о том, что люди будут вновь и вновь к ним возвращаться.   В деревенской жизни много радостей, и это совершеннейшая правда. Зарезал свинью ‒ радость.  Заготовил сено ‒ радость,  заготовил дрова ‒ радость,  причём эта радость делится ещё на подрадости: привёз, распилил, расколол, просушил, сложил в поленницу. Убрал картошку по сухому ‒ радость, первая редиска ‒ радость, первый огурец и первый помидор ‒ она самая, корова отелилась ‒ радость, первое молоко после отёла ‒ радость, дождь летом прошёл ‒ счастье, корова объелась зерном, её постным маслом отпоили ‒ счастье,  да уже одно то, что она сама вечером домой с пастьбы  пришла ‒ радость. Много было радостей на селе, много, может быть даже столько же, сколько и печалей.

 ‒ А ты спроси у этого Герасима, хотел бы он после 25 лет жизни в немецком городе вернуться в российское село? Спроси!

‒ Нет, не хотел бы. Я уже привык к удобствам и скучаю только по баньке и по «посидеть». Если бы сейчас не было другого выхода, жил  бы, конечно, но  при условии наличия денег, чтобы мог купить себе и еду, и выпивку, и дрова, и зерно. Добывать всё это своим горбом у меня уже нет сил. А ещё, чтобы был компьютер.

 ‒ Губа не дура. А ты знаешь, как там люди выживают?

 ‒ Знаю. Без денег я хотел бы вернуться тридцатилетним в Новосветловку, в 1985 год, отказаться от должности директора совхоза и продолжить работать главным агрономом хозяйства,  чтобы вывести его на первое место в области по урожайности. Все основания для этого были заложены в предыдущие пять лет.

 

 

16.08.21.  Сегодня в редакцию сайта поступил ещё один отклик. Автор этого отклика журналистка  Элен Бергер. Предлагаем этот отклик вниманию наших читателей.

 

Заголовок, как и вся статья, довольно язвительны и вполне по теме - аграрны. Перо автора становится всё острее. Ну и действительно промолчать  учёному-агроному, испытавшему  всё на своей шкуре и на своем многолетнем опыте, сложно было. Полный текст статьи В. Ремчукова прочитать у меня  не получилось, не изучала я и трудов академика А. Г. Аганбегяна, но доверяю автору. Из приведённых им отрывков проглядывает поверхностность и небрежность их суждений. Она проявляется не только в цифрах, что основательно показывает Гридюшко, проделав большой исследовательский путь, но и в самом тексте.

Читала и вспоминала те времена. Каждая уборка была "битвой" за хлеб. Вижу лица наших полеводов, утомленных, запыленных, но по-своему удовлетворенных, я бы даже сказала, счастливых. Они  собой  немного даже гордились, что сумели, преодолели, осилили. Наладчики были у нас в бригадах, тоже особые специалисты. Техника постоянно ломалась. Важно было найти хорошего наладчика, хорошего комбайнёра. Да, все были мобилизованы.  Вспоминаю  как вместе  с  другими  женщинами  из конторы переворачивали валки, как собирали картошку, как друг другу помогали. Боже, как представишь, какие были огромные поля: горизонта не видать. Была радость от коллективного труда,  от сопричастности к делу  государственной важности. И никакие деньги,  никакой труд на предпринимателя не даст этого чувства.

Жалко советскую деревню, жалко наших сельчан. Но, надо признаться, были и другие мысли: "Надолго ли их хватит?" Почему всегда на пределе сил и в битве. Ну такова специфика сельского хозяйства, напрямую зависящего от метеусловий и климата. Вспоминаю эпизод в картофелеводческой бригаде. Оставалось несколько рядов несобранных отборных белых клубней, а на ночь ожидался мороз. Я, как председатель профкома, должна бы болеть за людей, за студентов, которые каждую осень "гнут спины" на сборе, но вместо  того уговариваю их, хотя световой день шёл к концу, ещё поработать, и сама становлюсь на ряд, помня сколько труда за этим стоит. Но, увы, их лица угрюмы и усталы, они не поддерживают мой энтузиазм. И я их понимаю, сама студенткой испытала: каждую осень на уборке, без выходных и особых удобств.

Потери были неизбежы: и зерновые валки порой оставались под снегом, и на токах не успевали с переработкой. Сельское хозяйство и в Европе, и в Америке, да повсеместно, практически нуждается в поддержке государства. И здесь в Германии фермеры порой выезжают на своих тракторах на городские  площади и демонстративно выливают в канализацию молоко, выражая правительству своё несогласие, например, с тем, что оно в супермаркетах дешевле продаваемой воды. Каждая экономическая система имеет свои "за" и "против". И статья Виктора не о преимуществах одной над другой, а о поверхностных оценках, о манипуляции цифрами. Мы чувствавали перекосы социализма, приветствовали  перестройку, надеялись на нее. И кое-что, казалось, сдвинулось с места. Я помню создание на базе наших полеводческих бригад КИТов, коллективов интенсивного труда, где была заинтересованность каждого члена в конечных результатах. Они могли стать основой для создания чего-то нового, могли возникнуть и другие формы и экономические единицы. Зачем всегда разрушать "до основания, а затем...", а затем, как всегда, разруха и голод. Это мы уже проходили.

На памяти 1994 год, самый тяжкий для меня в этом плане. Осень, холод. Района нет, в смысле село наше не стало больше райцентром, а значит нет, помимо администрации, и организаций районного значения, нет даже райбольницы. Совхоза тоже не стало. Инфраструктура развалилась: совхозная котельная не обеспечивает больше отопления квартир и др объектов, электричество с перебоями, нет и телевидения. В магазинах одни мыши. Мои родственники почти  все в Германии. Муж провожает последнего уезжающего из семьи, моего младшего брата, до Москвы, где проживает семья родственников мужа, любезно принимавшая нас на этом этапе переезда. Я одна в неотапливаемой и неосвещенной квартире. Днем в старых валенках и пальто сижу в сеновале и чищу свеклу. Это был способ заработать сахар.

Мне привезли самосвал свеклы, вывалили в проходе между огородом и сеновалом на очистку, а взамен за очищенную я могла получить некоторое количество сахара, которого в магазине было не купить. Вот   такой рынок. Однажды  вечером в дверь с веранды в квартиру долго кто- то скрёбся.  Я боялась открыть и даже не подала голоса. Наконец-то всё затихло. Я со страху почти не спала. Утром обнаружила за ободранными дверьми замёрзшую крысу. Бедная, тоже пыталась выжить. Прошу прощения за отступление. Но это всё по теме.

   Нужен был НЭП, новая экономическая политика, которая сохранила бы всё положительное, что дал социализм, и добавил рынок. Мне казалось, мы были уже на пути. Довелось мне, заведуя последние годы отделом кадров совхоза, проделать огромную работу по подготовке к приватизации. Надо было вместе с экономическим отделом определить долю каждого в совхозном "богатстве", а численность более 700 человек. Объём работы с карточками,  трудовыми книжками и др. документацией  был огромный. Мне бы тогда компьютер! И кому это надо было?! Получили мы эти талоны, а перед отъездом сдали в сберкассу за какие-то копейки . Ой нет, - за теньге. Ещё одна обдираловка. Обмен рублей на теньге в Казахстане  лишил людей последних материальных благ. Помню лексику брата и слезы его жены: они всю жизнь жили по-деревенски скромно, держали на сдачу скот, не покупали мебель, копили, надеясь к выходу на пенсию купить машину.

Одно из достижений старой системы вижу в людях, воспитанных, пусть и утопической, коллективистской, социалистической системой. Об этом много  написано и будет ещё  в трилогии автора "Броуниады".  Прошлись  по  ним  бульдозером  с широкозахватным катком, но мы, "идеалисты- оптимисты", всё же надеемся, что закатанные семена прорвутся из глубины и дадут новые всходы. И пусть уже пренебрежительные "деревенщина", "пахарь", "колхозник" заменят почётными: фермер, предприниматель. Старая деревня исчезнет, и появятся  новые  поселения на земле. Хорошо бы и переработку наладить, и какие-то ремесла освоить. Мечтаю об этом на правах "пострадавшей" от последней революции.

   Я понимаю и разделяю боль и возмущение Виктора, человека бывшего на передовой  многочисленных битв за хлеб насущный, считающий себя в ответе за исход этой борьбы, такими вот "знатоками",  для  которых  поля - только пейзаж,  а труженики  села - разгильдяи, которые равнодушно рассеивают по дорогам зерно,  потому что оно принадлежит не им.

Спасибо автору. Я им горжусь. И пишет хорошо, страстно, и думает правильно. Светлая голова и душа на месте.

 

Р.S. Отклик получился, наверное, слишком личностный, эмоциональный, субъективный, обывательский, а впрочем простая реакция рядового читателя, неравнодушного очевидца всех этих перепитий.

                                                                                                                           Элен Бергер