РАССКАЖИ ДРУЗЬЯМ
Цикл "Путешествия в страны классиков
Коммерческое использование материалов сайта без согласия авторов запрещено! При некоммерческом использовании обязательна активная ссылка на сайт: www.kruginteresov.com
В СТРАНЕ ШЕКСПИРА
Поездку по загадочной Шекспирии
Мне продала туристская компания,
И всё, что нынче вижу в этом мире я
Пишу в дневник – потомкам в назидание...
Живу в палаццо, в самом центре Лондона,
Где в тишине уютнейшего дворика
Мне мнится шёлк офелиева локона
И слышен смех ещё живого Йорика.
Гляжу на Темзу, там гондóла с принцами –
Из Дании, а может, из Италии.
В толпе вопят, отстаивая принципы,
Шуты, путаны, ведьмы и так далее.
Вот сэр Фальстаф блестит штанами яркими
И, спьяну склонный к буйству и веселию,
Врёт, что Макбета перепил на ярмарке,
И лапает прелестную Корделию.
В Гайд-парке Лир, осанкою и и голосом
Похожий на фельдфебеля заправского,
Орёт, что Ярвет несравним с Михоэлсом,
А Козинцев не стоит Станиславского!
А Гамлет вспоминает по фамилии
Все трупы в пятом акте и одышливо
Хамит в лицо Шекспиру: «Милый Вилли мой,
В некрофилии вы хватили лишнего!»
А нынче по прохладе, чтоб согреться, мы
В трактире эль прихлёбывали кружками
Под покаянье мавра из Венеции,
Что-де переуcepдcтвoвал с подушками.
Забавный мир! – и в нём всего суровее
Был тот, о ком сквозь гром аллюра конского
Герольд пропел:
– Посол страны Толстовии! –
Я пригляделся – и узнал Болконского.
Держался он загадочно-значительно! –
Как сфинкс, но не лишённый молодечества,
И потянуло сладко и мучительно
Меня в просторы классиков отечества!
_________________________________________
В СТРАНЕ ТОЛСТОГО
Ах, опишу ли я посредством бедных строф,
Чтоб сохранились в них события и даты,
Визит в сию страну, где Лев, как Саваоф,
Над всеми вознесён, босой и бородатый?
Хоть он преклонных лет, но духом не угас! –
Наставник и кумир премногих поколений.
Три ипостаси в нём: а) граф и ловелас;
б) офицер-бретёр и в) писатель-гений.
Толстовский край суров: морозы, ветер, снег,
Сугробы до колен, а многим и по пояс,
И всякий в том краю обязан человек
Душою просветлеть и броситься под поезд!
А можно и не под, а в праведном бою
Погибнуть в нужный час и при любой погоде,
Со знаменем в руках жизнь оглядев свою –
И чтоб очами ввысь и с думой о народе!
А Сам глядит насквозь, сурово щуря глаз,
А мяса он не ест (пьёт, значит, без закуски),
И если что не так, пошлёт по-русски вас,
Хоть всяк его герой болтает по-французски.
А люди у него сложны, куда ни глядь:
Кто трус, а кто гордец, кто жаден, кто ревнивец,
Но безнадёжных два: Элен – поскольку б...дь,
И Бонапарт – он гад, антихрист и убивец.
Обоих видел я: Элен – да, хороша!
Красива, как модель, – по высшему масштабу!
А что гуляет... Ну, сие не мне решать.
Мы все не без греха, и я простил бы бабу.
А Бонапарт скрестил ладони на груди,
Молчит, и вдаль глядит, и щурится по-волчьи;
С Кутузовым возок завидит впереди –
И треуголку прочь, и кланяется молча.
Да, вышло так, что Русь – не соболь и кавьяр:
Примчался на коне, сбежал с набитой рожей.
Вчера нам гид сказал: к цыганам едем в «Яр»,
Там, вроде, óжил труп. Ну вот и я там... óжил!
Зато теперь не встать. Ой худо, братцы, мне!
Тошнит, и в голове как взболтанная каша.
Пил всё подряд, а что – припомню не вполне.
Но Гланя какова! И Соня, и Параша...
А честно говоря, уже не по летам.
Вернусь – утопят ведь в насмешках и подначках.
Всё, в следующий раз – лишь Чехов. Но и там
Есть юг, и променад, и дамы при собачках!
________________________________________
В СТРАНЕ ЧЕХОВА
Домишки щербаты, как старые ложки,
По улочке стелется вонь от карбида,
Тусклы фонари, и скрипучие дрожки
Ползут по России уездного вида.
Я снова турист! Приникаю к истокам,
Глушу проявленья рыданий и спазмов,
Всё чувствую слухом, и нюхом, и оком –
От милых глаголов до милых миазмов.
О здравствуй, страна разорённых поместий,
Несбывшихся судеб, ненабранной выси.
Твой бард-основатель чурается лести
(Ну разве что в письмах прелестной актрисе!)
Сутулится. Скромен. Пенсне и чахотка,
Обычная в климате мглистом и хмарном.
Ах, как же нежна с ним актриса-красотка
В супружестве творчески-эпистолярном!
Но это их дело. Брак, смею заметить,
Есть тайна двоих. Впрочем, может явиться
При шляпе и трости какой-нибудь третий,
Как это случилось у дамы и шпица...
А воздух недвижен, а смог керосинов,
И Котик уродует бедного Листа,
И вишни под корень, и Петя Трофимов
Готов к романтической доле чекиста!
Бездарен. Глаза близоруко-косые.
Восторженно брызжет слюною и страстью.
Такому дай волю – он четверть России
Пристрелит в стремлении к общему счастью.
Ах, чеховский сад в паутине тропинок!
Здесь прячутся душечки и попрыгуньи,
Ионыч, и названный выше Трофимов,
И славная нежить, и нежные лгуньи.
Встречаются также и странные твари
– нет-нет, не пугайтесь, не ведьмы-кощеи! –
А вроде бы люди, но люди в футляре,
И вроде бы Анны, но Анны на шее.
Дух этой страны и таинствен, и ясен:
Она-дe святая, да жизнь виновата!
Для тех же, кто вдруг со страной не согласен,
Найдётся большая шестая палата,
Надёжно и мягко оббита, со входом,
Закрытом снаружи, чтоб выйти не смели...
А дальше маршрут мой был связан с народом,
Живущим под сенью великой «Шинели».
____________________________________
В СТРАНЕ ГОГОЛЯ
Здравствуй, памятник! Кто б от дерьма тебя птичьего вытер?
Бронзовеет меж улиц, до дырок зеваками стёртых,
Блудный сын малороссов, сбегáвший то в Ниццу, то в Питер,
Пироман, накормивший огонь сочиненьем о мёртвых.
А ведь всё начиналось с глупейшей поэмки про Ганса,
И казалось, что мир посетила ещё одна бездарь,
Что пределы его – три-четыре любовных романса,
Но нежданно открылись в нём гений, ирония, бездна.
Я страны этой странной не мог и представить доселе.
Здесь так много всего: от молитвы до чёрных обрядов,
От супружеской скуки до буйных казацких веселий,
От ничтожных чинов до сановно-крутых казнокрадов.
Несвятая земля, порожденье шута-демиурга,
Я сегодня с тобой – то ль на гульбище, то ли на тризне;
Ведьма-панночка с Вием – страшнее ль они Петербурга,
Где ворует мертвец, сам ограбленный кем-то при жизни?
Слишком много смертей. Будто чаянья жизни порушив,
Автор смотрит туда, где растут лишь одни асфодели,
Где, тряся телесами в ошмётках прабабкиных кружев,
Старосветские трупы ещё умереть не успели.
Ах ты, славненький Чичиков! – ты-то далёк мистицизма,
И совсем не идёт бесовщина тебе никакая,
И собой недурён, и в наличии ум и харизма,
А вот нате! – летишь, мертвяков по России скупая!
Занесло ж меня в край, где лишь тьма и безумие свищут,
И крыла их драконьи – как душная чёрная крышка.
И ни солнца, ни ветра. Лишь тупо бормочет Поприщин:
«У алжирскава бея под носом огромная шишка...»
А будь воля моя, я б другое воздвиг изваянье:
Будто гроб на цепях, и сидит будто Гоголь во гробе,
Бесконечно испуган, и грудь его ищет дыханья,
И подъято чело, и воздеты руки его обе...
Да, конечно, чернуха, но нам ли такого бояться?
Нынче время другое – фейсбуки, и гуглы, и твиттер!
Впрочем, чадам твоим наплевать – гомонят и кружатся,
Улюлюканьем полня Диканьку, и Ниццу, и Питер...
Ну, пожалуй, пора! В этот раз свой любимый туризм
Я досрочно прерву, а потом, излечившись от стресса, –
К нашим, к бывшим, к советским! – туда, где царит оптимизм
И где даже расстрел служит целям мечты и прогресса!
_________________________________________________
В СТРАНЕ БАБЕЛЯ
Писал он: нет лучше на свете, чем солнце и май на лугу,
Чем женщины, кони и ветер с тобою в едином кругу,
Чем спóлохи бешеных сабель, свистящие смертный мотив! –
И верит в грядущее Бабель, который пока ещё жив...
Он – толстый, очкастый, нелепый, на пальцах – чернила и кровь.
Неважно, зима или лето! – есть век, и борьба, и любовь,
Есть лики и мёртвые лица, есть Висла и польский разгром,
Есть сцена страны и страницы, есть Лютов* – двойник и фантом.
Конармия, трупы, свобода, «Ура-а-а!», и зарезанный жид,
И девка, снасильная взводом, два дня не зарыта лежит,
И лозунг – по красному белым – вздымает нелепицу слов:
«Да здравствует правое дело трудящихся и казаков!»
Конармия, красная лава! А всё ж не выходит, хоть плачь,
Прославить расстрельное право, когда ты душой не палач,
Когда кровоточишь – с изнанки, где раны твои не видны,
И лучше уж гвалт Молдаванки, чем хрипы гражданской войны.
Лес рубят... И с вырубкой леса совсем не по книжкам знаком,
Наш рабби прикрылся Одессой с еврейским её говорком,
С борделями, дюком, Привозом, с малиной в отеле «Бристоль»,
С папашей, что занят извозом, и с Беней по кличке «Король».
Ах, в улочке тени под вечер! Наган, контрабанда, притон!
И правит гешефтом извечный блатной и понятный закон:
«Ты мне, я тебе!», – но причуды позволил писатель себе,
Одесские, мол, робин-гуды причастны к великой борьбе!
Выходит, коль верить рассказу, бандит пролетарию – свой?
И вот, пресекая заразу, за рабби явился конвой.
В усердье своём непреклонном Чека (не кобéнился чтоб!)
Назначила Изю шпионом и кончила пулею в лоб.
Реките же, гиды эпохи, в чём Бабель был прав и неправ?
Биографы скачут, как блохи, неправдою ужас поправ,
Галдят про вину и победу... А я, как по краешку рва,
Несчастной страной этой еду, убитой не раз и не два.
Я еду страной истуканов, нелепых, как всякая жуть,
Я еду страной великанов, что вкопаны в землю по грудь,
Страной гололедиц, заносов, где люди два века подряд
Испорчены парой вопросов – квартирным и кто виноват...
_____________________________________________________
*Лютов – персонаж "Конармии", политработник и собкор газеты,
чьим прототипом был сам Бабель;
В СТРАНЕ БУЛГАКОВА
Слава богу, подфартило! Простояв неделю в пробках
(Самолётных, конных, пеших, на болотах и в столицах),
Прибыли мы к Михаилу (Афанасьевичу – в скобках)
И шатаемся всей группой с восхищением на лицах.
Край булгаковский просторен! Словно на три-D экране:
Речка Чёрная, Крещатик, скорбный ливер Берлиоза,
Прямиком по переходу – бег Стамбула тараканий,
И московская психушка, и Париж Луи Каторза.
Нехорошая квартира выплывает из тумана...
Светел зуб у Азазелло! Чуден примус Бегемота!
Всех, включая и Мессира, в кости, в покер и в болвана
Обыграл легко и смело русский генерал Чарнота.
Я так думаю, сорвал он куш, наверно, в миллионы!
Шли расчёты в бриллиантах (да к тому же крупных самых!),
И Чарнота приоделся, но лимонные кальсоны
Носит наголо, как шашку, резвость возбуждая в дамах.
Иешýа (он Га-нóцри, а по-русски – с Назарета)
Врёт, что родом из Гамáлы (видно, есть на то причины),
Что отец его сириец (ну, простим ему и это! –
Хоть скрывать, кто твой папаша, неприлично для мужчины).
Папа-мама Иешуа были оба иудеи,
Но молчит герой об этом до последнего до вздоха...
Если факт происхожденья чем-то вpеден для идеи,
Значит, с пятою графою и тогда уж было плохо.
А Булгаков-то – красавец! Бабочка на нём в горошек!
Жён меняет, пьесы пишет и любуется, как рядом
Любят Шариков и Швондер революцию и кошек
И как змеи-переростки на Москву идут парадом.
О великие прожекты, стройки века, плавки стали!
Но ему иное важно, и печальная бумага
Всё надеется, что Воланд – то ли дьявол, то ли Сталин
(разницы особой нету!) – в жажде зла свершает благо.
И казалось почему-то, что не так уж далеко мы
Забрались в миры иные через войны, через чистки,
Через годы и невзгоды, жаждой чтения влекомы,
Потому что в нашей жизни всё, как прежде, – по-чекистски!
Потому что на трибунах и в президиумах всяких
Те же фюреры и боссы, паханы и просто шкуры,
И души в них много меньше, чем в приматах и собаках.
Ох, уж эта современность классиков литературы!
Классики... В жару и в холод, в суматохе тьмы и страхов
Задаём мы им вопросы, ибо в этом мире высшем
Знают всё Толстой и Гоголь, Чехов, Бабель и Булгаков.
Ну а если нет ответов...
Что ж, мы сами их напишем!
Комментарии
Ваш комментарий появится здесь после модерации
Ваш электронный адрес не будет опубликован