1. Родители.

 

Моя  мама, Сабина Иосифовна Гарбер  (1895-1941 ) выросла в небольшом еврейском местечке близ станции Вапнярка (ныне - в Винницкой области, Украина). Образования не получила, но достигла многого, упиваясь чтением русских книг. По причине порока сердца часто болела. Очень добрая. Хотя мы жили в одной комнате, крестьяне из родной деревни, приезжавшие в Одессу по своим делам,останавливались у нас (помню, как они расстилали на полу свои кожухи  для сна). Мужики называли её «наша Сойба» и относились к ней      очень ласково.

Папа мой, Израиль (по украински-Исруль) Давидович Мильштейн (1893-1965) вырос в  польском городке Владимир-Волынск в очень бедной семье. Проучился в хедере два года и был отправлен в Одессу к своему старшему брату, оставаясь по сути малограмотным. Учёбу  не удалось продолжить, и  он стал работать, в  основном, подсобником в магазинах (мальчиком на побегушках). Он  был невысоким, но крепким и всю жизнь провёл на физических работах.  Любил  очень еврейские песни, ходил часто в синагогу  слушать  пение канторов. В  начале войны он был призван в трудовую армию и всю войну работал на стройках, разнорабочим.

Мамина сестра Хана с семьёй (муж Владимир, сыновья Лёня и Шурик) жили недалеко от нас, и мы тесно общались. С папиным братом Копелем (Колей) и его сыном Мишей видались     редко из-за  вредности характера Нины - жены брата.  До войны наши три семьи жили сравнительно  благополучно,  как-то укладываясь в небольшие заработки отцов. Война всё благополучие нарушила и перечисленных, кроме Миши, родственников  погубила.

 

 

2. Детство, школа.

 

Моё раннее детство протекало замечательно: в Одессе бушевал НЭП   (двадцатые годы  ХХ  века). Мы жили на границе Привоза - чрева города, и какие-то ошмётки рынка нам перепадали.

Наш дом представлял собой замкнутый квадрат, внутри которого, во дворе, протекала бурная детская жизнь и вечерние посиделки старших. Иногда случались музыкальные вечера и самодеятельные постановки. Но в начале тридцатых годов на Украине возник  Голодомор и он задел нас …

Часть детства я провел в деревне - местечке Горышковка (недалеко  от  станции  Вапнярка), где мы с мамой жили у её двоюродного брата - аптекаря. Незабываемы ночи, когда мы - пацаны - пасли  коней...  Другая часть  детства связана с морем. Часть лета и раннюю осень я пропадал там с утра до вечера. В Аркадии записался в ОСВОД - общество спасания, где участвовал в патрулировании  на лодке  по морю. Запомнился  случай: наш начальник ударил веслом по голове нарушителя - пьяного матроса - и втащил его, бесчувственного, в лодку. Из ОСВОДа я вышел.

В 1928 году пошёл в школу. Прекрасное здание, бывшая гимназия Евфрусси (богатая гречанка, которой принадлежал и наш дом). Подстать  зданию был и замечательный состав учителей: математик и физик Бублейников, химик Брагина, украинский язык Стычинский...  Хотя школа-десятилетка и была  русской, украинский  язык  мы выучили так хорошо, с  такой любовью, что он стал для нас родным на всю жизнь.   Так же восторженно вспоминаю,  какие великолепные  знания  мы получили по другим предметам. Некоторым, в том числе мне, удалось стать победителями городских олимпиад. В нашем концертном зале наши ученики часто выступали; кто на инструментах, остальные (в том числе, я) - в сборном оркестре.   До  сих пор помню исполненное тогда интермеццо из оперы          «Кармен». В то время мне купили мандолину и я стал самодеятельно играть.  Так и играю изредка на ней и сейчас, в минуты вдохновения. Но эти минуты приходят всё реже...                                       А ещё мы любили тогда собираться группками и просто «ходили по Одессе»: порт, Пересыпь, Чумка, Молдаванка и пр. Но Голодомор резко погасил наше веселье..

 

 

3.  Ленинград, Ленинград, Ленинград.

 

Я родился не в Ленинграде,.

Но он давно родным мне стал :

Здесь я учился, здесь влюбился,

Здесь у  Невы  я воевал

И   Северной столицы ради

Я очень юным умирал.

 

Школу я окончил круглым отличником и получил право поступить в вуз  без экзаменов. Выбрал Ленинградский институт инженеров железно-дорожного транспорта «ЛИИЖТ» (выдавали там форменную одежду и приличную стипендию).

Приняли меня на паровозный факультет, выдали китель и шинель, дали место в общежитии на улице Некрасова (бывшая Бассейная), дом 40. Вспомним: «на улице Бассейной жил человек рассеянный...». Комнаты на двадцать человек каждая. Мы устраивали вечера танцев и прочее веселье, а в  перерывах  веселья - учились. Очень сдружились. Иногда я выступал лектором по физике или математике... В общем эта часть жизни была чудесной. В ЛИИЖТ ходили пешком, и я запомнил, как говорят, каждый камень этой части города.

Теперь об учёбе. Преподаватели старинной выучки, очень      интеллигентные, умные, доброжелательные. Профессор Гастев, доцент Лутохин, доцент Ермолаев. Эти имена запомнились  навсегда. А их высказывания!    Один пример: приносит     нашему профессору курсовой проект по мостам студент  Дёров - председатель профкома. Профессор просмотрел      чертеж, аккуратно его свернул и возвращает его Дёрову   со словами: «по этому мосту можно пгоехать только с общественной   наггузкой».

В ЛИИЖТе я получил отличные знания по базовым дисциплинам техники-механике, теплотехнике, материаловедению и др.

    ... В начале  1941 года в Ленинграде создали авиационный  институт - ЛенАИ- и перевели туда отобранных студентов из других институтов. Меня в том числе. В этом институте я            увидел чудо: лекции по курсу «прочность металлов». Читал профессор Иван Августович Одинг. На его лекции сбегались студенты с других курсов. Аудитория была переполнена до       отказа. Стояла напряженная тишина... Помню как сегодня! Вообще это время учёбы в ЛенАИ  осталось  в памяти как  прекрасное, несмотря  на  наши   материальные затруднения. Их мы преодолевали подработкой - разгрузкой вагонов по ночам.   Кроме  учёбы, которая мне очень нравилась, я   увлёкся  стрелковым спортом;  часами пропадал  в  тире,  в  подвале ЛИИЖТа.  Дорос  до  звания  « Мастер стрелкового спорта». Было ещё  активное  моё  участие в  балах  в  колонном  зале  института.

 

 

4. Война. Первые дни.

 

  Война.  Мне(нам) она проявилась в виде прибывших на разгрузку простреленных вагонов с молоком и сливками. Мы сразу почувствовали ужас происходящего: война - это уничтожение! Немедленно нужно действовать! Но нам велели ждать приказа и... продолжать учёбу. А пока, в связи с начавшимися бомбардировками, организовать ночные дежурства на крышах и сбрасывать с них зажигательные бомбы. Но  вскоре  сформировали истребительный батальон, придали ему огромный эстонский автобус, выдали  винтовки и стали  посылать на борьбу с высадившимися  под Ленинградом   немецкими диверсантами. Но, совершив диверсию, фашисты   успевали убежать до нашего появления;  нам оставалось увидеть пожарища и голые печные трубы. Наш батальон, состоящий уже в Армии Народного  ополчения,  вновь  вернули в институт, так  как  у всех нас еще действовала    бронь от призыва в армию.  О родителях и приёмной сестре с детьми  я не сумел   ничего узнать.

 

 5. Ленинград в блокаде.

 

Уже  в самом начале войны, в июле-августе сорок первого года немецкие  войска дошли до города. Окраина  города - Средняя  Рогатка, где располагались наш институт и общежитие, стала фронтовой зоной, заставленной пушками. Наше общежитие     эвакуировали  в  центр  города, где на углу улиц  Садовая и  Майорова  стояло  недостроенное здание. Но в переселении я не участвовал (был уже на фронте).

8 сентября было по радио было объявлено, что город полностью  окружён и блокирован! Мы, несколько ребят, собрались,  пошли в военкомат Московского района проситься на фронт. Нас приняли,обмундировали, включили в маршевую роту, отправляющуюся  на Шлиссельбург, к деревне  Невская  Дубровка.  В то время это место было главным направлением прорыва блокады (там не было больших болот и впоследствии могли  бы   пройти танки). Мы шли,  в основном, лесами. Но на одном открытом месте нас настиг      немецкий  бомбардировщик и с небольшой высоты стал нас расстреливать Лёжа и втискиваясь в землю   мы видели как нас  убивают...

 

 6. Невский Пятачок.

 

Об этом участке земли, который на  карте военных действий  можно  закрыть  пятикопеечной монеткой, написано много и созданы фильмы. Здесь, на левом берегу Невы, в сентябре 1941 года был захвачен плацдарм, с которого наши войска  должны были прорвать кольцо блокады. На плацдарм  длиной  в один километр были переправлены несколько дивизий, нашу 20 с.д., в том числе. Переправа была немцами пристрелена, понтоны немедленно разбивались, и поэтому мы переправлялись на утлых деревянных лодках,  ночью. Мы с нашими миномётами с трудом размещались в них. Немецкие прожектора ловили лодки...Погибло много наших ребят!

Нашу миномётную роту переправили на плацдарм в конце октября. Взобравшись на высокий берег, мы поползли до окопов...    Утром отразили атаку и далее,  ежедневно то же... Кругом  трупы; негде установить наш миномёт. Холодно: днём - дождь, ночью - мороз.  Спишь,  как в ледяном панцире.  Голодно. В день один сухарь и приварок - суп, если удалось         старшине  привезти  термос  с  похлёбкой  с другого берега Невы: либо термос пробьют, либо лодку разобьют, либо старшину...

Впереди нашей миномётной роты (примерно 50-100 метров) располагались позиции моряков, снятых с кораблей, - 4-я  морская бригада. Я туда приползал за минами для наших миномётов. Жуткие образы этих храбрейших из  храбрых людей  запали  мне в душу,      навсегда. Эти чёрные закопчённые  лица  и горящие глаза!   Без такого высокого вдохновения выжить на Невском пятачке  было нельзя!

        Через  много  лет  состоялась встреча  ветеранов этих  боёв; к  ней я написал:

 

          … И  в  памяти вновь возникает Дубровка-

         Жестокие отблески страшных тех дней :

         Нева. Переправа. И утлая лодка

         В сплошном перекрестье смертельных огней.

         Окопы. Траншеи. Стрельба непрерывная.

         Атаки в морозной болотистой мгле.

         Скрежет металла и  всплески разрывные...

         О, горечь потерь - на воде, на земле !

         Мы пришли добровольцами; верили -  надо:

         Города горло в костлявой руке,

         Ждёт он прорыва зловещей блокады

         Именно здесь - на одном  пятачке,

         На Левобережьи, взорванном, взрытом,

         Где могут укрыть лишь вода и земля …

         Победа  здесь горькой ценою добыта.

         Забыть нам об этом вовеки нельзя !

 

 

7 . Отзыв с передовой

 

Седьмого ноября (праздник  Октябрьской  революции ),  у       меня - осколочное ранение, госпиталь... Здесь  меня ждал приказ Сталина №3-500:  отозвать с передовой   студентов оборонных  вузов для  продолжения учёбы. Мне выдали один сухарь хлеба и я пошёл в своё общежитие, пешком через весь заснеженный город.

 

 

8. В Ленинграде  голод

 

На первом этаже общежития в недостроенных залах была создана студенческая мастерская по переоборудованию авиационных моторов (снятых со сбитых самолётов)  в танковые.  Организатор  и технический руководитель - доцент ЛенАИ  Кушуль.  Бедствия жителей Ленинграда описаны во многих книгах и фильмах; добавлю штрих: на каждую рабочую операцию, требующую  усилий, мы, ослабленные голодом, затрачивали очень большое время; движения были дискретны, как в замедленном кинофильме. Некоторые   ребята тут же  в цеху умирали... Выжившие, мы были благодарны рабочей карточке на хлеб и талонам на суп  (вода и 20 грамм крупы ).  В одной из свободных комнат была   мертвецкая; там  мы, ещё  передвигающиеся, складывали штабелями умерших. Ежедневно.

Бытовые подробности  нашей жизни в блокаде при отсутствии  воды, тепла ,света и хлеба насущего  описаны во  многих документах...

 

 

9.Дорога жизни. Алма-Ата.

 

В начале февраля 1942 года нас,  партию студентов  в  сто два человека, эвакуировали из Ленинграда по ледовой дороге через Ладожское озеро - по Дороге жизни. Ночью, на открытых   грузовиках, по тонкому льду, объезжая полыньи от дневных бомбардировок.

Дальше поездом в Иваново. Я, как фронтовик, был назначен старшим, но с обязанностью не справился - не мог проследить чтобы ребята не разбежались или не   меняли свои вещи на хлеб, тут же его съедая и попадая в  больницу и даже умирая. В Иваново прибыли только 64 (!)  человека... Нас разместили прямо в цехах фабрики БИМ                (Большая Ивановская Мануфактура),  между станками, на наскоро сваренных из прутьев кроватях. К нам приходили  группами работницы, предлагали помощь. Пролежали мы        под наблюдением врачей две недели, окрепли и поехали дальше. В Саратове получили направление в Алма-Ата, на соединение с эвакуированным туда ранее Московским                 авиационным институтом.

Жизнь и учёба в МАИ могли бы остаться в памяти как очень хорошее время: нас разместили частью в общежитии педучилища, частью (в том числе меня) - на частных квартирах. Но я  заболел возвратным тифом в очень острой  форме и, пролежав в больнице три (!) месяца, выжил. На выходе меня ждала, скрытая от  меня- больного- весть: нашу квартиру полностью обокрали; хозяйка с тремя детьми и я остались без вещей. К тому ещё я еле передвигался на костылях  (атрофия мышц ног)... Институт мне помог, но впоследствии  я «щеголял» в армейской одежде, в которой меня привезли из больницы.                                                                                                                                     Далее - напряжённая учёба в институте и работа во внеучебное  время на строительстве гидростанции на реке Алмаатинка.  Мой отец, работавший  на  кирпичном заводе в Куйбышевской области,  услыхал, что группу студентов - блокадников привезли в Алма-Ату; послал  мне открытку и мы соединились. Его демобилизовали из трудармии;   он переехал ко мне, устроился на работу - развозить по магазинам хлеб из хлебозавода, на ручной тележке .  Однажды  ржавая  тележка  сломалась.  Я пошёл искать сварку. В одной   мастерской  меня  пожалели,  дали электрод   и  защитный  щиток, сказали:«вари!». Я сварил, но, неумело орудуя щитком, подпалил глазную клетчатку и... полностью ослеп (!)

 

 

10. Москва. МАИ.

 

Не   успел я закончить лечение глаз, как мы получили приказание - собираться в дорогу: институт реэвакуируется в Москву. Мы  с отцом погрузились в эшелон и через неделю пути прибыли в Москву. Поселились в общежитии  МАИ (отец-полулегально). Ещё долгое время я оставался незрячим. Кроме меня с отцом в комнате проживали ещё три студента, с которыми мы очень  сдружились. Отцу место не полагалось, поэтому мы спали с ним на одной кровати (расширив её доской).

Мне в очердной раз повезло в жизни - лечение помогло, я стал видеть, включился в учёбу и работу в научной лаборатории. Меня избрали секретарём комсомольского бюро факультета.

 

 

11. Снова Одесса.

 

10 апреля 1944 года Одессу освободили от фашистов.  Я с отцом поехали узнать что-либо о судьбе мамы и сестры с детьми. Поселились у моей одноклассницы на крытом балконе. Освободили свою квартиру от захватчиков и начали поиски. Безрезультатно. Никто из остававшихся в городе в оккупации жителей ничего не знает, ничего не видел... Так мы  и не узнали  ничего  о гибели наших близких. Я оставил папу жить в  Одессе и вернулся в Москву.

 

 

12. Москва (продолжение)

 

Главной и, пожалуй, единственной задачей комсомольцев было - помогать фронту работой в тылу; конкретно нам - студентам -  во внеучебное время разгружать баржи в порту Химки.

Однажды прибыло указание  срочно послать команду в порт, но мы неоперативно сработали и студенты  успели с лекции разбежаться до нашего прихода. Работа была сорвана.  Райком комсомола объявил мне выговор  и  потребовал снять меня с должности секретаря. Но общее собрание не согласилось (!). Выступил секретарь партбюро -  его не послушали. Собрали партбюро и - сняли меня  с секретарей.  Мою будущую жену, Таню  Кучинскую, «дружески» предупредили, что может пойти речь о «вождизме»... и соответствующем наказании.

 

 

13.Рыбинск. Моторный завод.

 

В это  время профессор Скубачевский собирал команду для работы  на рыбинском Моторном заводе в качестве станочников, для ускорения выпуска нового опытного двигателя. Скубачевский - заведующий кафедрой конструкции двигателей МАИ одновременно был Замом главного конструктора Добрынина. Он включил меня и преподавателя кафедры Никитина в команду для работы по выпуску технической документации опытного двигателя. Вечерами я  делал свою дипломную работу.

 

 

12. Возвращение в Москву.

 

Выполнив работу в Рыбинске, я вернулся в Москву для сдачи экзаменов пятого,  последнего, курса обучения и защиты диплома. В июле 1945 года  защитил дипломный проект и получил диплом с отличием, так как  за всё время обучения, по всем предметам и за дипломную работу имел только отличные оценки. А  кругом в это  время - ликование. Конец  войны!!!

 

 

13.Москва. Поиски  работы.

 

Пришла пора определиться с местом работы. Как персональный стипендиат (стипендия имени Сталина) я имел право личного выбора. Но на заседании комиссии по  распределению,  в моё отсутствие, заместитель декана Дмитриев настоял  на том, чтобы меня определили на работу в Рыбинск, а не оставляли в Москве,  как я ранее просил.  На все  мои жалобы отвечали намёком, что это решение не его, а сверху... Пришлось отправиться на поиски места работы...

Первое, с  чем я столкнулся, это отказы без объяснения  причин... Но в одном месте «повезло».  Это было СКБ   Министерства Здравохранения,  которое в то время получило задание, подписанное самим Молотовым - создать автомат для сшивания  кровеносных сосудов при операциях. Разрешено было принимать на работу инженеров других  министерств.  Меня приняли. Полтора года я успешно работал,  но вдруг оказалось, что СКБ закрывают; вскрыта какая-то афера руководства. Моё положение ужасно: ни работы, ни жилья;  я  спал  в  это время у  знакомых, на  трёх  сдвинутых  стульях.

Друзья из МАИ посоветовали попытать счастья в НИИ-1, где открыли аспирантуру. После испытанных мытарств  я  уже  не рассчитывал на успех, тем более на такой знаменитый НИИ-1.

 

 

14.НИИ-1

 

Комиссия из маститых учёных пытала  меня долго. Но приняла в аспирантуру. Также зачислили меня инженером института. Я вновь оказался в родной стихии авиационной, а впоследствии и космической, техники.

Моим научным руководителем был известный учёный, профессор МВТУ им. Баумана Георгий Фёдорович Кнорре, крупный специалист в области теплотехники и горения. Поручили задачу: обеспечить устойчивость факела в камере сгорания реактивного авиационного двигателя. Работа моя была успешной. Я даже получил авторское свидетельство на изобретение ( секретное).

Вдруг меня извещают, что я уволен; «по сокращению штатов». Начальник  института Лихушин и научный руководитель института академик Келдыш заявляют, что это дело не их, а отдела кадров (?) Через два дня меня, как аспиранта, восстановили на работе. Я узнал, что такие увольнения прошли во многих НИИ, а мне просто повезло;  шёл 1949 год, шла борьба с «космополитами».

 

 

15.Москва. Увольнение и восстановление.

 

В этом же году весь  наш отдел перевели в другой институт - ЦИАМ (Центральный институт авиационного моторостроения). Я продолжил  работу по исследованию  горения в камере двигателя. Получил вознаграждение за успешное выполнение  исследования и был выдвинут на доску почёта.

Но  тут вновь неожиданно получаю уведомление  об увольнении, опять «по  сокращению штатов». С вопросом «почему?» обошёл все инстанции: отдел кадров (ответ-не мы), начальник лаборатории (не знаю), секретарь парткома института(не знаю), секретарь райкома партии (не знаю). Я пошёл  в Московский городской комитет партии. Меня принял инструктор Ларин. Ему  я  сказал, что я  вступал  в партию во время  войны и не могу оставаться в ней, если мне не объяснят причину увольнения (и я с нею соглашусь).                                           Он сказал «разберёмся». Через   двадцать дней он же позвонил на работу моей жене и сказал, что я восстановлен...

 

 

16. Куйбышев (Самара). ОКБ Н. Д. Кузнецова.

 

В середине 1950 года в ЦИАМе появился известный  главный конструктор авиадвигателей Николай Дмитриевич Кузнецов с целью пригласить на работу в его ОКБ молодых инженеров.

К этому  времени в ОКБ работало немного инженеров из Уфы   и  группа  инженеров-немцев, привезенных   из  Германии по условиям репарации.

Задачей ОКБ тогда было - создать мощный турбовинтовой  реактивный двигатель для дальнего  тяжёлого бомбардировщика. Проект был составлен немецкими инженерами; предстояло изготовить опытные двигатели и   провести их доводку различными видами испытаний, включая  лётные. Наши инженеры активно работали совместно с немецкими, одновременно  перенимая их опыт. ОКБ стало быстро пополняться молодыми специалистами - выпускниками авиационных вузов. В сравнительно очень короткий срок двигатель (НК-12)  был создан, прошёл государственные испытания и установлен на самолётах   Ту-114  и Ан-12. Эти самолёты служат в военно-транспортной авиации до сих пор! В ОКБ меня определили в бригаду автоматического регулирования двигателя.

Бригаде предстояло провести  доводку двух гидравлических автоматических систем: регулятор мощности (командно топливный агрегат - КТА) и регулятор  тяги (автофлюгер).  Динамика системы оказалась довольно сложной.  Для обеспечения синхроности тяги четырёх двигателей самолёта Ту-114, что жизненно важно при посадке самолёта, требовалось  эту динамику понять. Вскоре я на этом материале защитил в МАИ кандидатскую диссертацию. Одновременно был привлечён к преподаванию курса «Автоматическое регулирование авиационных двигателей» в  КуАИ (Куйбышевском авиаинституте).

Для повышения знаний по математике я  в 1956 году поступил на  математический факультет Московского университета, где окончил (заочно ) два курса.

 

 

17. Двигатели для Лунной ракеты.

 

В 1959 году наше  ОКБ получило задание создать ракетные двигатели  (ЖРД ) для трёх ступеней космической пятиступенчатой ракеты Н-1 (Главный конструктор С.П.Королёв), предназначенной для высадки космонавтов на Луну.

К этому времени было известно,что многоступенчатые       космические ракеты обладают одним серьёзным пороком - продольной неустойчивостью. Американские ракеты Сатурн,

Ариана и другие ломались в космосе от так называемых «гармошечных» резонансных колебаний, при которых  упругая система ракеты   вступала в резонанс  с  ЖРД   и   разрывалась  на  части. Это называлось  эффектом  Пого.

Начался новый этап работы ОКБ. Образовали два коллектива: ОКБ-1, продолжающее заниматься реактивными двигателями, и ОКБ-2, создающее  ЖРД  для ракеты  Н- 1.

Мне предстояло заняться динамикой этих ЖРД .  Специально организованную  бригаду «Динамика  ракетных двигателей» включили в ОКБ-2. Был создан аппарат, создающий  колебания подачи топлива (керосина) и проведён широкий ряд огневых испытаний, в  том числе - в штатном  исполнении  топливоподводящих   магистралей, на космодроме Байконур. Эти, так называемые «частотные» испытания позволили определить исходные данные для проектирования  (в ОКБ  С.П. Королёва ) устройств, демпфирующих опасные продольные колебания ракеты Н-1.    ,

 

Однако американцам удалось высадиться на Луну первыми. Наши работы по ракетным двигателям были свёрнуты; правительственным постановлением было предписано отправить в утиль изготовленные двигатели. Их осталось, полностью готовых для комплектации трех ракет и даже больше... Но наш генеральный конструктор, вопреки постановлению приказал эти  двигатели не уничтожать, а поставить на хранение (!)

 

 

18. Докторская диссертация.

 

ОКБ-2 было вновь объединено с ОКБ-1 и ОКБ в целом  перешло на прошлую тематику (самолётные двигатели). Я стал заниматься  новой для меня темой - устойчивостью работы компрессора реактивного самолётного двигателя. Одновременно получил разрешение Н.Д.Кузнецова заняться, по возможности, написанием докторской диссертации. За сравнительно короткое время я её ( и автореферат к ней) написал (благо, что значительная часть её была уже опубликована в предыдущих-секретных- статьях). Разослал автореферат в НИИ, ОКБ, МАИ и  Военно-артиллерийскую академию и стал ждать защиты в НИИ-1

Защита состоялась в сентябре 1976 года. Голосование : единогласно «за».

 

 

19.Неожиданный успех ОКБ.

 

 Через 22 года (в 1994 г. ) к нашему ОКБ (я уже там не работал)  обратились американцы  (руководителем фирмы был ранее известный немецкий конструктор Вернер фон Браун) с предложением испытать у себя, в Сакраменто, три двигателя с целью проверки их работоспособности. Н.Д.Кузнецов согласился.

Первый двигатель испытали на низком режиме, так как существовало опасение  его взрыва (из за сверхдолгого хранения ). Испытание прошло успешно. Второй двигатель испытали на нормальном штатном режиме, т.е. на режиме полной мощности. Так же - полный успех.

Перед испытанием третьего двигателя построили вокруг испытательного стенда смотровые трибуны  (естественно - на достаточном удалении) и пригласили работников прессы и телевидения увидеть,как взрывается двигатель, если ему, как   мы  собираемся,     задать повышенную на 15 процентов против  нормальной, мощность. Такие испытания  нами ранее  не проводились, не хотелось терять двигатель.

Испытание прошло успешно! Впоследствии к нам, в Куйбышев, приезжали специалисты разных иностранных фирм, признававших высокий уровень наших ЖРД. Американцы  закупили оставшиеся двигатели и ставили их на свои ракеты. По мнению специалистов закрытие в нашем ОКБ этой темы было ошибкой  нашего правительства...

 

 

20. Выход из ОКБ Кузнецова. НИИ НТ.

 

После закрытия ОКБ-2 меня перевели старшим инженером в ОКБ-1,с чем я не согласился и в 1968 уволился  из ОКБ Кузнецова  по собственному желанию с переводом в НИИ НТ (нефтепромысловых труб), где меня назначили начальником отдела надёжности. Предстояло заняться проблемой очень высокой аварийности бурильных труб.

Одновременно меня пригласили на работу профессором по совместительству  в Куйбышевский строительный институт читать лекции по курсу «Строительная механика» в филиале института, в городе Новокуйбышевск. Эта  работа мне понравилась, так бы благополучно, и продолжать...

В это  время наш сын, Володя, студент КуАИ, перевёлся в МАИ и стал жить в Москве, у бабушки. Мы с Таней остались одни...  Таня продолжала работать в ОКБ Кузнецова, а я -на  двух упомянутых работах.

Весной 1983 года произошло  несчастье с моей женой: шла по тротуару и её обогнал на велосипеде мальчишка, задел рулём; она упала, ударилась головой о гранитный  бордюр и получила перелом черепа. Долго лежала в больнице, но удалось её спасти!  Она даже  восстановилась на своей прежней работе, продолжила её отлично выполнять и пользоваться большим авторитетом. Так бы и дальше !

 

 

21. Математическая   статистика.

 

Ко мне обратился ректор Куйбышевского планового института с предложением создать и возглавить  кафедру  «Теория  вероятностей и математическая статистика».   Я     согласился. Приняв на кафедру молодых специалистов - выпускников Куйбышевского университета, мы разработали программы вероятностных  курсов и учебная работа кафедры пошла. Вскоре развернулась и научная работа. При институте  существовала научная экономическая лаборатория, сотрудники которой под руководством преподавателей выполняли работы по заказам предприятий.

      Мне удалось наладить контакты с крупными предприятиями Куйбышевской области (Нефтеоргсинтез, Синтезкаучук, Тольяттиазот)  и по хозяйственным договорам   выполнить статистические исследования качества продукции. Результаты позволили получить значительный  экономический  эффект и, главное, разработать отраслевой  стандарт Нефтехимпрома по контролю качества продукции.

На крупном предприятии Тольяттиазот провёден статистический  анализ расходования  электроэнергии,  на  основе  которого  разработан новый метод учёта, позволяющий вскрыть резервы экономии ресурсов. Такие работы оказались ещё и научно  значимыми и позволили двум преподавателям кафедры,  моим аспирантам,  защитить   кандидатские диссертации.

 

 

22. Гуманитарная   академия.

 

В  Куйбышеве создали частный ВУЗ - Гуманитарную академию. Мне предложили создать и возглавить в ней кафедру «Математическое моделирование». Я согласился, но на условии совместительства с прежней работой  в  Экономической академии  (так стал называться Плановый институт). Ещё и продолжался мой курс лекций на вечернем отделении авиационного института. Со всеми работами  я справлялся и представлял, что и дальше так будет...Но.

 

 

23. Болезнь  жены.

 

В  1995 году  Таня  серьёзно заболела:  болезнь Паркинсона - следствие прошлой черепной травмы (через 12 лет после падения !).

В   Куйбышеве лечение невозможно. Решаем - переехать жить в Москву. Продаём квартиру и покупаем в Москве. Увольняюсь из всех трёх институтов и покидаем город Куйбышев (Самару ), в котором прожили 46 лет.

В  декабре 1996 г. переезжаем в Москву.  Но и здесь оказались большие трудности  в лечении Тани:  для получения   рецепта на нужные таблетки надо было отсидеть  в  районной  поликлинике, у  врача - невропатолога, не менее двух-трёх часов в душном, шумном, часто скандальном,   коридоре. При том обязательно  с Таней. Одному мне не давали  рецепт. Она это посещение трудно выдерживала...

Но, главное, что даже по рецепту этих таблеток было не достать! С трудом находились кривые пути, но хватало ненадолго.

В  это время  в Москве у меня появились ученики. Не помню, как они  появились, объявлений я не вывешивал. Они приходили  ко мне на дом. Часто они, особенно девочки, вызывались мне помогать по дому.  Но ситуация оставалась очень трудной.

 

 

24.  Германия. ПМЖ.

 

Друзья и знакомые, видя наше положение, спрашивали, почему мы не переезжаем на постоянное место жительства в Германию  (имея на это право).  Я отвечал, что  меня, вероятно, не выпустят, так как я был в ОКБ Кузнецова засекречен. Я решил попытаться: поехал в посольство ФРГ и подал заявление.

 Через четыре месяца ( а не через десять лет, как было раньше у других ) пришло разрешение с направлением в город Бремен. Мы вылетели  туда  29 февраля  2000 года.

 

 

25.  Бремен.   

 

По прибытии в Бремен  нас поселили сначала в общежитие,  где было мне с больной женой довольно сложно. Но мне  очень помогали  жившие там семья  Гольдшмидт (Рудольф,       Лиля и девочка Жанна) и семья Ривкиных  (Александр и Аида).   Мы дружим  уже два десятка лет. Какие славные люди !

Спустя месяц,  комиссия предоставила  нам место в  пансионате.

В  пансионате нас поселили в номер со всеми  удобствам, прикрепили  сиделку и сразу вызвали врача. Уже на следующий день пришли врач и пастор (!) Началось систематическое лечение Тани.  Кроме того, питание и обслуживание-идеальное.

Когда состояние  здоровья Тани позволяло, мы стали ходить на прогулку и даже -посещать кирху. Пастор Кöпер часто приходил к нам побеседовать, мы с ним подружились.

Так продолжалось два года. В январе  2002 года Таня остро заболела и скончалась.

 

Оставаться в пансионате я не хотел; мне предложили переехать в дом для пенсионеров (альтенхайм). Там я получил комнату, в которой прожил впоследствии десять лет. Жизнь продолжалась, и надо было,  несмотря на огромное  мое горе, продолжать  жить. Активно.

Я стал заниматься  репетиторством. Обучал  студентов  высшей математике и гимназистов-математике, физике и химии. В городе уже знали меня многие, поэтому я был загружен полностью. Учёбу я проводил только на дому  ученика, поэтому каждый день  разъезжал в разные концы  города, иногда- противоположные, когда приходилось  пересекать весь город поездом. Ученики и ученицы разных национальностей, разных возврастов, разных характеров  ( что очень важно было учитывать ) и это всё требовало  большого напряжения...

 

Вспоминаю об этих днях с благодарностью. Некоторые ученики также вспоминают и благодарят меня,пишут письма...

         Меня привлекла еврейская община города и это заполнило мою жизнь. Вокруг себя я ощутил много людей  дружественно ко мне настроенных;  совместные  встречи лечили душу, но она остаётся страдающей, навсегда... Всегда  помнил о маме,  об  одесском периоде...

Тогда, в конце 2001 года, в Бремене, я сочинил, но не написал  свою первую   биографию. Приведу ее  здесь.

 

                      Новому, 2002, году

 

Прошли десятилетия  и жизнь почти прошла,

Но - помнится, как помнится ! одесская пора.

Вот  Старо-Портофранковская; школа номер два;

Родной директор («Рыжий»), учителя- друзья.

Вот мраморная лестница и актовый наш зал,

Где  танцевали и пели а-вокал.

Там были и собрания-словесный жаркий бой

(Но коль вождя не славили-шутили мы с судьбой)

 

А как же мы дружили! Влюблялися порой...

Гуляли всласть по улицам - любили город свой!

Ходили на Пересыпь (там моря вечный  зов!)

Нас восхищали: Опера, Пале-Рояль и Дюк,

 

Живая Молдаванка, кормилец наш-Привоз

Вблизи,через дорогу, я там мальчонкой рос.

Далее  учиться я уехал в Ленинград,

И все каникулы в Одессе проводить был рад.

 

Но... Разом юность рухнула и сметена войной.

Одесса наша пала. Город стал чужой.

Расстался я навечно с мамой и с сестрой...

Я - век с больной душой.

                                          ( Бремен, 30.12.2001 )

 

 

26. Вюрцбург.

 

В 2010 году   невестка Татьяна получила приглашение на работу в городе   Вюрцбурге-старинном  городе   высшей   духовной власти Германии. Через полтора года Володя и Таня позвали меня жить с ними  одной семьёй. Так закончилось славное (не побоюсь этого слова)  моё    бременское десятилетие. Я переехал в Вюрцбург, где мы стали жить семьёй.

Здесь,в университете, меня встретили очень тепло как участника создания российской лунной ракеты,  появились статьи  в газетах и журнале. В  университете я читал лекции и проводил практические занятия по высшей математике и авиационно-космической тематике.

Одновременно репетиторствовал. Как и в Бремене, я разъезжал по ученикам и проводил  занятия у них на дому. Естественно, родители учеников  относились   ко мне очень хорошо, а некоторые становились даже друзьями. Так я перестал быть замкнутым только в семье,а приобрёл общество. Более того, меня стали приглашать читать лекции в других местах:  в народном  университете, в гимназии и даже в Берлине, на конференции Общества изучения космоса. Еще я активно участвовал в работе философского семинара в еврейской общине.

      Так же, как о годах, прожитых в Бремене, я с большим тёплым чувством вспоминаю Вюрцбург.

 

 

27.Туттлинген  

 

В середине  2016 года моя невестка получила приглашение на работу в городе  Туттлингене,  на юге Германии, и мы всей семьёй переехали жить сюда. Город небольшой, но достаточно развитый. Его некоторые даже называют центром медицинской промышленности страны.    Здесь я стал вести в гимназии «интенсивный курс математики для старшеклассников» и пока этим доволен.

          Живу в семье, в сытости и тепле.

Благодарен невестке и сыну за уход за мной !

 

 

                          Германия, Туттлинген,  1.01.2020 года.                      Иосиф  Мильштейн