РАССКАЖИ ДРУЗЬЯМ
ИЕРУСАЛИМСКИЙ ЦИКЛ
1. Пейзаж с молитвой
В роще ёлочек серо-зелёных,
где не сыщется ветки прямой,
на скрежещущих каменных склонах,
обнесённых небесной каймой, –
На вместилище, малом до боли,
грозных мифов, и высохших рек,
и озёр, омертвевших от соли,
и пустынь, коротающих век, –
В предвечерье апрельской прохлады,
когда солнечный край невысок
и дымятся лучей колоннады,
опираясь на тёмный восток, –
Здесь, уже завершая дорогу,
что восходит в Иерусалим,
станешь близок ты дому и Богу,
постигая их чувством одним.
2. Гроза в Иерусалиме
Давай грозу в кофейне переждём,
Где ароматно, людно, голосисто,
Где нерушим промоченный дождём
Союз аборигена и туриста!
Пока над кофе пар до потолка,
Мы тихо поприсутствуем при действе,
В котором гид гостям издалека
Рассказывает о Святом семействе.
Ах, этот гид! Он слушателям рад,
Забыв, что не оплачена квартира,
Что нездоров, что десять лет назад
В Твери играл он Гамлета и Лира.
Он трудится, всем прочим не в пример.
Он лицедей! Он настоящий профи!
В тепле обсохнув, маленький партер
Внимает, позабыв про дождь и кофе.
– Благая весть... Мария... Назарет... –
Значительно ложится к слову слово,
И ничего важнее в мире нет
Паломникам из Тулы и Тамбова.
Четвёртый день их странствию идёт,
Досталась им гостиница поплоше,
Был долог путь и дорог самолёт,
Но Гроб Господень всё-таки дороже!
Гроза умолкла... В мир иных чудес
Спешит уйти, пересидев стихию,
Девчонка в синей форме ВВС,
Похожая на юную Марию.
Сейчас она перешагнёт порог
– южаночка, кокетка, недотрога! –
И, заглядевшись, русский паренёк
Поймёт давнишний выбор папы-Бога...
3. Израильские праздники
Ах, израильские праздники! –
Пурим, Ханука, Суккот...
Лихолетья предков маяли,
Бог один спасал – и вот,
Дорогой ценой оплачены,
Сквозь века пронесены,
То ль к веселью предназначены,
То ли памятью больны.
Ах, израильские праздники!
Верить ли, смеяться ль нам?
Перевиты-перевязаны
Сказки с былью пополам.
Рядом близкое и дальнее,
Рядом Бог, и вместе с ним
Мы смеёмся в дни печальные,
В дни весёлые – грустим.
Вот по улицам, по площади
Пурима цветной поток,
А на карусельной лошади –
Пятилетний паренёк.
Подрастёт он в годы разные
Вновь к какой-нибудь войне.
Ах, израильские праздники...
Смех и слёзы наравне.
Персы, Рим, Египет... Посуху
Между волн морских прошли.
Храмы строили для Господа –
Их порушили, пожгли.
Рабство, газовые печи ли,
Злобный и тупой навет
Нас надолго обеспечили
Верой, что покоя – нет.
Оттого почти божественным
Кажется простой уют,
Когда молятся торжественно
И вино по капле пьют.
Прочь все мысли неотвязные!
Нам ли Господу пенять?
Ах, израильские праздники,
Не понять вас, не понять...
4. Мёртвое море
У Мёртвого моря от соли белы берега,
Вода его медленней, чем летаргический сон,
И отмели блещут, как будто на солнце снега,
И грозами пахнет густой мезозойский озон.
А всё-таки странно, что смертны бывают моря,
Что вместо прибоя колышется жаркая стыть.
И мёртвое имя назначено морю не зря:
Живые не могут воды этой горькой испить.
Хоть издали волны и ласковы, и зелены,
Они отторгают любое дыханье и плоть.
Недоброе чудо средь маленькой древней страны –
Таким его создал сюда нас пославший Господь.
И с каждым закатом яснее становится нам,
Как близится то, что апостол увидел во сне:
Земля заповедная, Мёртвое море, а там...
Там призрачный всадник с косою на бледном коне.
5. На этой земле
Бог земли этой странной порой беспричинно сердит.
Древен он, и капризен, и трудно меняет привычки.
Над Израилем ветер четвёртые сутки гудит,
Стонут сосны в горах, и ломаются пальмы, как спички.
Пожилой кипарис расскрипелся, как старая ось,
И вороны орут, по безвестному поводу споря.
А страна так мала, что её продувает насквозь –
От предгорий Ливана до самого Красного моря.
Бог с начала времён здесь являет своё волшебство,
Напоив даже пыль пряным запахом воска и мирры.
Дует ветер, и будто сквозь серые крылья его
Выступают из прошлого пра́отцы, храмы, кумиры.
Вот любимого сына идёт убивать Авраам,
Вот в застенке Иосиф, вот Ной, уплывающий в стужу.
Ну а там, вдалеке? – да, похоже, тот самый Адам
Вслед за Евой бредёт, как и до́лжно еврейскому мужу!
Из молитвы и памяти варится крепкий бульон
С ароматом предчувствия вместо петрушки с укропом:
Не сулят ли зарницы предсказанный Армагеддон?
Ливень, хлещущий землю, не станет ли новым Потопом?
Меж огнём и водой, что сойдутся, друг друга круша,
Лишь надеждой и волей спасётся живая частица.
И, учась не бояться, под ветром взрослеет душа, –
А без этого здесь, в этой малой стране, не прижиться...
6. Земляк Армагеддона
Ар-Мегидо (иврит) – гора Мегидо на востоке Израиля;
Армагеддон – последняя битва воинств Бога и сатаны,
предсказанная Иоанном Богословом.
Над горою Мегидо на небе ни облачка нет.
Фермы, пальмы, поля – всё чуть сонного, мирного вида.
Но как сердце Вселенной, как старый тяжёлый брегет,
На ладонях у Бога пульсирует жребий Мегидо.
Предвещал Иоанн: «Из каменьев исторгнется стон,
Хлынут лава и сера, качнётся миров пирамида.
Сатана, падший ангел, восстанет на Армагеддон,
И Конь Бледный ударит копытами возле Мегидо...»
Помнит Яффа ковчег, Назарет – где молился Христос,
А нагорья на юге – как праотцев длилась планида.
Но застонет земля, содрогнётся небесная ось,
И Господь с сатаной повстречаются возле Мегидо.
И грядущее это не может не произойти –
Роковое, как трасса ревущего в небе болида.
Райский сад и Потоп – лишь витки мирового пути,
Что закончится здесь, у горы под названьем Мегидо.
Двое Мощных со стягами встанут во льду и в огне.
Против славы и блеска багровая вспыхнет обида...
Бог, конечно, силён! Но ответственность всё же на мне:
Ведь и дом, и олива, и дети мои – на Мегидо.
Пусть у падшего нeчиcтью полнится дикая рать –
Голиаф обречён повстречать пастушонка Давида!
Нам стоять против тёмного – опыта не занимать,
Нам, готовым на всё в ожидании часа Мегидо...
7. Иерусалимский вальс
Пляшет перед скинией Давид...
А.Тарковский
Город полон шуршаньем листвы и шагов
И тенями богов и людей.
Это город начал. Это память веков
В циферблатах его площадей.
Неразрушенный Храм тут – за каждым углом.
Поверни, загляни – он возник
Там, где музыку веры – Давидов псалом –
Выпевает, качаясь, старик.
Мальчик в белом и чёрном подходит к нему,
И склоняются две головы.
А вот мне не дано – не молюсь никому,
Да и ты, дорогая, увы!...
Но когда зазвучит нам в закатной тени
Божьим вальсом мальчишеский альт,
Будто вечность влюблённостью – перечеркни
Красной туфелькой серый асфальт.
На полжизни всего нам достались взаймы
Эти город и вальс, а потом…
Но не первые и не последние мы,
Кто танцует под этот псалом!
8. Особые профессии
Молящийся еврей напоминает лунатика – и это
Выглядит смешно, но стоит ли смеяться заранее?
Я работаю в колледже, где среди факультетов
Есть факультет медсестёр по уходу за ранеными.
Девочки узнают, как легко человек поддаётся огню,
И гасить его следует правильно и аккуратно
И что с раненым вместе из боя выносят ступню,
Которую врач сможет после пришить обратно.
А ещё в здешней армии есть «группы особого повода» –
Для сообщений о смерти семье или, скажем, невесте.
И ни письмам, ни радио, ни телефонному проводу
Не доверят такой человека калечащей вести.
Они приходят по́ трое, поднимаются по лестнице гуськом,
Но только не ранним утром и не на́ ночь,
Не пользуются лифтом и электрическим звонком
И за время службы улыбаться отвыкают напрочь.
Они слушают лекции, сдают сессии, проходят практику,
Психологию и первую помощь учат месяца этак четыре.
Да, молящийся еврей и впрямь напоминает лунатика...
А с каким же ещё лицом можно молиться о мире?
9. А знаете, как выживают поэты...
А знаете, как выживают поэты
В священнейшем городе нашей планеты,
Как грузят шкафы и как это не сладко
На сером исходе седьмого десятка?
Как, за день устав, будто волк от погони,
Считают монеты на жёсткой ладони
И поздний обед свой несут издалече
В ночлежную вольницу рас и наречий?
А если однажды им денег хватает,
То в Лод или в Хайфу билет покупают,
Где другу удача явилась! – и смог он
Снять целую комнату! Правда, без окон...
Под сводом подвала грустя и хмелея,
Два русских поэта, два старых еврея
Читают стихи, выпивают помалу,
И русское слово гудит по подвалу.
В подвале оно благозвучно едва ли.
В нём мало надежды и много печали.
В подвале оно будто заперто в клетку,
Но помнит, как птица, родимую ветку.
...Тяжёлыми лбами в ладони уткнутся:
Ещё не забыть и уже не вернуться
Отсюда, где пальмы, и небо лучится,
И где им покой, как и прежде, не снится.
10. Жестокий романс
В даль, где в розовой и фиолетовой мгле
Зажигает зарницы гроза,
Сквозь нерусскую водку в литом хрустале
Ты глядишь, чуть сужая глаза.
Средиземное море. Декабрьскй вид.
Мокрый пирс и чужой небосвод.
И лохматая пальма под ветром гудит,
Как приросший к земле вертолёт.
И плывёт ресторанчик под стать кораблю,
Исполняя привычную роль,
– в никудa! – и зaзря я в бокалe топлю
Ностальгии фантомную боль.
Протянуло меня мировым сквозняком,
Оттого-то я вовсе не пьян!
А потом позовут не грустить ни о ком
Пара скрипок, рояль и баян.
Сумасшедший вальсок закружит нас с тобой
Меж земных и небесных огней.
…Ни страны, ни друзей тех, ни юности той,
А болит всё сильней и сильней.
11. Город Иерусалим
Нет, я не понимаю этот город
С его смешеньем лавок и веков,
С тысячелетним ожиданьем горя
И мельтешеньем чёрных пиджаков.
Равновелик в бессмертии и тлене,
Он стоек в вере, благостен и лют.
Придёт пророк – все рухнут на колени,
Поднимутся, каменьями забьют.
Тяжёлая, как Божий гнев, порфира
Лежит проклятьем на его судьбе,
Дабы познал он с нею бренность мира
И мировую ненависть к себе.
Он падал ниц, он возносился гордо
На собственной и вражеской крови.
Я знаю – не понять мне этот город,
Его надежды, веры и любви...
Он тянется до края и за краем –
За тем, где даже тьмы не разглядеть.
Мы без того, чего не понимаем,
Порой не мыслим жить и умереть.
________________________________
Комментарии
Арье 28.02.2024. 16:43 Ай да АВТОР! Ай да сукин сын! Очень понравилось!
Ваш комментарий появится здесь после модерации
Ваш электронный адрес не будет опубликован
Коммерческое использование материалов сайта без согласия авторов запрещено! При некоммерческом использовании обязательна активная ссылка на сайт: www.kruginteresov.com