Источник: Проза.ру

 

Эту книгу я посвящаю своему папе, Леониду Моисеевичу Фельдману. Он научил меня всему в этой жизни: умению дружить, любить, уважать и прощать. Он подарил мне умение писать, петь и играть на нескольких музыкальных инструментах. Он понимал и чувствовал юмор, как никто другой. У него была огромная еврейская душа, и я обожала его. Папы не стало 22 сентября 2020 года, но я по нему не плачу: он оставил столько любви и света после себя, что мне кажется: он и сейчас рядом. Папа направляет меня, ведёт, светит и охраняет, потому что папа – маяк в океане моей жизни…

 

Я посвящаю эту книгу моему мужу, Евгению Львовичу Тараховскому, потому что он – моя вторая половина, моё дыхание, моя радость, моя опора и моё счастье. Нас сосватали, как это бывает в еврейских семьях, что оказалось провидением Господа. Нет лучше друга, мужа, отца, чем мой муж. Он принимает активное участие в написании этой книги. Муж первый, кто её читает. Он научил меня многому: бороться за жизнь, любить, прощать, принимать всех людей такими, какими они есть. У моего мужа развит отцовский инстинкт больше, чем у меня материнский. Он подарил мне троих удивительных сыновей. Женя – мой проводник и поводырь по жизни…

часть ПЕРВАЯ

 

  Глава 1.  Ленивкеры

 

Сара Абрамовна Ленивкер была женщиной! На этом можно было бы поставить точку, но тогда никто бы из вас, дорогие мои, не узнал, какой она была женщиной. Это была всем женщинам женщина. И всё-таки, она была немного мужчиной. Нет, о чём вы! Это совсем не то, что вы подумали! Конечно, она была не той женщиной, которая раньше была мужчиной, чтобы потом сменить пол и стать женщиной. В этом смысле с ней всё было в порядке, о чём говорил восьмой номер её бюстгальтера и шестидесятый размер её бёдер. Осининой талии у неё не было никогда, даже тогда, когда она была младенцем.

Характер Сары Абрамовны определяла её фамилия по мужу: девочка была ленива от рождения, и когда за приличное приданное ей таки нашли мужа, всё встало на свои места.

Вы спросите меня, любила ли Сара Абрамовна своего мужа, Якова Самуиловича Ленивкера? Я вам отвечу так: об этом не знал никто, даже она сама. Её выдали замуж, как выдавали замуж в те далёкие времена всех некрасивых еврейских девочек: пришла знакомая её бабушки и привела с собой знакомую бабушки Яши Ленивкера.

Яша тоже был немолодым человеком совсем не голубых кровей: он имел одну ногу короче другой, длинный нос и рыжие, кудрявые волосы. И, всё-таки, он был настоящим мужчиной во всех отношениях. Нет, это не совсем то, о чём вы могли подумать: настоящий мужчина определяется по тому, как он относится к женщинам и к работе. В смысле женщин, до женитьбы, Яше не очень везло по жизни, а вот работа Яшу любила: он был поваром от Бога.

Мама Сарочки, глянув на жениха, пришедшего свататься вместе со своей мамой Ханной Ленивкер, отозвала дочь в сторону и спросила: «Доця, ну, как он тебе?»

Сара, которой исполнилось двадцать девять лет, и которая не познала ни одного момента настоящего женского счастья, равнодушно посмотрела на мать и ответила:

«Мама, бабушка говорила, что если мужчина красивее чёрта, то он уже красавец! Мне таки кажется, что этот Ленивкер ничуть не красивее чёрта!»

Мама видя, что и этот «красавец» сейчас сорвётся с крючка, шептала дочери:

 – Только попробуй сказать мне, что он не прЫнц твоей мечты! Только попробуй! Я тебе ноги вырву и спички вставлю! Ты смотри не на его ноги, а на его руки, дура!

– А что у него с руками? – спросила Сара.

– Это руки человека, который что-то умеет делать в жизни! – уверенно ответила мама, и Сарочка, которой, не смотря ни на что, хотелось любви и счастья, сдалась.

Вот именно это «красивее чёрта» и сыграло свою роль: в голове молодой девушке было столько чертей, что она подумала: одним больше, одним меньше – так какая уже разница?

Яша тоже решил долго не тянуть и, после двух свиданий по аллее Славы их небольшого украинского городка, который больше был похож на еврейский штэтл, предложил Саре переехать к нему. В шестидесятые годы это был смелый шаг, особенно для целомудренной еврейской девушки. Когда Сара собирала свой чемодан, все наперебой отговаривали девушку, но её решение было непоколебимо:

– Мама, ты сама говорила, что надо ковать железо, пока оно горячо! – ответила Сара на предложение мамы немного подумать. А, подумав, добавила:

– Кстати, мама, а ты когда-нибудь ковала железо?

Этим вопросом девушка поставила маме и шах, и мат. Бедная мама не нашлась, что ответить дочери, и та, аккуратно сложив в чемодан небогатое приданное, переехала жить к жениху ещё до свадьбы.

 

Как состоялась первая добрачная ночь, история умалчивает. С мамой о таких интимных вещах Сара не делилась, подруг у неё не было, а если бы и были, то в те далёкие и правильные годы про это не говорили даже с подругами. Природа делала своё дело, хотя и не всегда умело, как в случае Ленивкеров. А дело в том,  что продавщица книжного магазинчика, местечковая сплетница, Беллочка Фридман, рассказывала своим подругам, что как-то под закрытие, к ним в магазин зашёл Яшка Ленивкер и, оглянувшись, чтобы рядом никого не было, прошептал, глядя в пол:

– Скажите, у вас есть прочитать что-нибудь эдакое?

– Шо конкрЭтно вас интересует, Яша? – громко, на весь зал, спросила продавщица книг.

– Что-нибудь про любовь… – смутившись, ответил Яша.

– Возьмите Мопассана. Там вы найдёте и про любовь, и про эдакое, – нарочито громко сказала наглая продавщица и сняв с полки трёхтомник, положив его на прилавок, также громко спросила: Ну что, Яша, вам пробить?

 Яша оглянулся на блуждающих по залу посетителей, расплатился с хихикающей Беллочкой. Потом вздохнув, молча положил книги в авоську  и пошёл осваивать свою новую, семейную жизнь.

 

Нужно отдать должное: Яша Ленивкер, хоть и не был красавцем, был совсем неглупым человеком. К тому же, ему в наследство остались кое-какие денежки от рано ушедшего отца. И, поскольку он был человеком не расточительным, деньги не потратил, сэкономив на свадьбе. К тому же, когда Яша с Сарой пошли расписываться, Сарочка уже была немножко беременной их первым сыном, Ариком. Через три года родилась Лея и, поняв, что свою функцию перед отечеством они выполнили, Сара и Яша стали жить в разных комнатах: Сара с детьми в одной, Яша – в другой.

Сара, как вы понимаете, не работала нигде, зато Яша работал везде, где только мог: поваром в лучшем ресторане местечка под названием «Надия», продавал мороженное по выходным, сидя в будке и накладывая его из большого алюминиевого бидона в вафельные стаканчики, чинил старые механические часы и вёл бухгалтерию одного ателье. Помимо того, что по профессии Яша был поваром, он окончил бухгалтерские курсы, поэтому подрабатывал вполне законно.

 

Чуть позже, поняв, что все эти виды деятельности приносят копейки, Яша стал заниматься подпольным кулинарным бизнесом: лепил пельмени, морозил их в небольшой морозильной камере холодильника «Юрюзань» и продавал соседям. Слухи о чудесных пельменях Яши Ленивкера быстро разошлись по городку, и Яше пришлось ставить в маленькую, двухкомнатную хрущовку второй холодильник, купленный с рук. Через полгода на заработанные на пельменях деньги Яша приобрёл абсолютно новый холодильник «Оку», и  с этого момента  пельмени были поставлены на поток. Тоже подпольно. Пельмени были настолько вкусные, а Яша настолько мил и приветлив с клиентами, что никто даже не помышлял о том, чтобы написать на него донос.

 

В конце восьмидесятых людям разрешили открывать компании и делать своё дело.

И тогда Яша, якобы взяв деньги, доставшиеся ему в наследство от отца, совершил свою первую удачную сделку: открыл первое в их небольшом городке заведение быстрого питания. Почему «якобы» вы поймёте чуть позже, так что имейте каплю терпения.

 

Ленивая Сара Абрамовна Ленивкер совсем не хотела помогать мужу в его бизнесе. Вы спросите, что она делала? Она воспитывала детей и смотрела телевизор. По мере того, как Яша Ленивкер менял холодильники, Сара меняла телевизоры. Сначала это был маленький, чёрно-белый «Уран», потом «Дружба», «Берёзка» и, наконец, «Ровесник».

 

Яша процветал: его быстрое обслуживание и вкусная еда сделали своё дело и, через каких-то два года обычная столовая «У Яши» приняла на себя другой статус: она стала почти рестораном. Вы опять спросите меня, как это может быть? Отвечу: да, до ресторана она не дотягивала, как минимум, на три мишленовских звезды, и что с этого? Их всего три? Да ладно! Ну и пусть не дотягивала вообще, зато с едой в этом заведении всё было как раз-таки хорошо. Когда стало совсем прекрасно и пошли деньги, в дело попыталась войти Сара Абрамовна, но при её полной безвкусице этот несостоявшийся ресторан стал больше походить на кабак. Не то, чтобы совсем на кабак – на кабачок. Маленький такой кабачок, каких было открыто пруд пруди в девяностые годы прошлого века. Яша не мог противостоять натиску жены и поставил ей условие: на кухню ни ногой! Сара, подумав, быстро согласилась и вернулась к своему любимому занятию: смотреть телевизор.

 

Их первый ребёнок, Арье или Арик, как его все называли, на лицо был вылитый мама. К тому же он был добрым и скромным парнем, и именно поэтому Сара Абрамовна, в нём не чаяла души. А вот Лею, как раз таки,  безумно любил отец. Лея была красавицей непонятно в кого, но только лишь до тех пор, пока не открывала рот. Когда девочка начинала говорить, вся красота куда-то моментально испарялась и людям, слушавшим её, становилось страшно неудобно: они совсем не понимали, что ей отвечать. Тогда Лея закрывала рот и опять становилась красавицей.

Родители понимали, как нелегко будет в жизни их дочери и ужасно переживали за её дальнейшую судьбу. Лея не только непонятно говорила – она почти совсем не умела читать. К каким врачам только не водили её родители в детстве, диагноз дислексия и дисграфия тогда, в семидесятые, в небольшом городке детям не ставили. Кое-как окончив восемь классов, Лея никуда не пошла учиться, а стала помогать отцу в его в подпольном бизнесе с пельменями и, надо отдать должное, пельмешки у неё получались даже красивее, чем у Яши.

 

Когда в девяностые Яша поставил свой бизнес на надёжную стезю, он взял и умер. Просто так, от нечего делать. Нужно сказать, что он всегда был не очень здоровым человеком, а тут бизнес, вечно вызывающий у Яши несварение желудочного тракта.

– Ой, вэй! – причитала на похоронах Сара Абрамовна. – На кого же ты меня, бедную покинул? – выла она, сидя возле гроба на двух стульях.

– Мама, ша! Я прошу тебя! Я где-то чувствую, что папа тебя покинул ненадолго, – успокаивал мать Арик.

– Арик, ты тоже ша, – вставляла свои три копейки Лея. – Ты мешаешь мне слушать!

– Можно подумать, ты слушаешь симфонию Чайковского! – прекращая рыдать, шикала на дочь Сара Абрамовна.

– Почему нет, мама? Ты очень похоже на симфонию выводишь свои трели. Меня папа водил, я помню,  – тоже шёпотом отвечала матери Лея и Сара, глядя на свою не совсем нормальную дочь, начинала рыдать ещё громче.

 

После похорон Сара Ленивкер стала полноправной хозяйкой ресторанчика. И поскольку она совсем не обладала талантом руководителя, к тому же повар из неё был никудышный, кабачок стал приходить в запустение. Через год после похорон Яши кабачок совсем сник на фоне открывающихся заведений подобного типа. И всё бы ничего, но над входными дверями была прибита вывеска с названием: «Кабачок “13 цорес”», что полностью соответствовало положению дел. Для такого названия, как вы понимаете, было несколько причин…

 

​Глава 2. Что такое 13 цорес?

 

Было три причины, по которым именно так называлось заведение Яши Ленивкера. Первая причина заключалась в том, что в зале стояло тринадцать столиков. И когда кто-то из посетителей говорил, что столиков «чёртова дюжина», Яша, не будучи человеком религиозным, терпеливо объяснял, что в иудаизме как раз таки существует тринадцать имён Бога, и что для людей еврейской национальности, чтобы они были здоровы, число «13» всегда было счастливым. Тогда Яшу просили перечислить эти имена, на что хозяин кабачка, никогда не знавший даже трёх из тринадцати имён, многозначительно поднимал вверх глаза и говорил, прижав к губам указательный палец:

– Ша! Их нельзя произносить!

– Шо, Яша, ни одного таки нельзя?

– Кое что можно, но кто я такой, чтобы своим ротом касаться имени Всевышнего?

Яша был шутником и всегда с удовольствием общался с клиентами. Он знал много хороших анекдотов на тему кулинарии, и каждый новый анекдот передавался из уст в уста посетителями кабачка, которых в те счастливые, но сложные времена было видимо-невидимо.

 

Первый раз Яша открыл в себе талант рассказывать анекдоты, когда лепил пельмени. В каждый пакет он вкладывал инструкцию:

«Господа евреи и те, кто не брезгует! Когда вы будете варить пельмени, помните:

Если их варить двадцать минут, они таки будут пельменями.

Если их варить сорок минут, они станут макаронами по-флотски.

Если у вас получится их варить час, то вы получите приличную лазанью, чтоб вы все были здоровы!»

 

Ещё одной большой страстью Яши Ленивкера было стихосложение. В Яшином случае это было обычное рифмоплётство. Он сыпал стишками собственного сочинения направо и налево, особо не задумываясь ни над рифмами, ни над содержанием.

«Борис, Абрам, Моше и Хаим

Все вместе делали лехаим!»

Или, например, такое:

«Ицхак, Арон, Адам и Беня

Лепили из дерьма пельмени».

Или, по существу:

«Сегодня делал я бекона

И руки мыл с одеколоном!»

Люди смеялись с бессмысленных рифм Яши, но Яша не обижался: он и сам веселился от своего стихотворчества.

Когда в кафе заходил кто-то из знакомых, Яша приветствовал его примерно так:

«О, заходи, мой друг! Я рад!

Хоть ты несносный ретроград!»

Посетитель, не совсем понимая, что такое ретроград, весело смеялся, чтобы не показаться неучем и занудой, обнимал Яшу, садился за один из тринадцати столиков и делал привычный заказ.

 

Вторая причина названия кабачка пошла от страсти Сарочки Ленивкер смотреть телевизор. Это сейчас название «Кабачок 13 стульев» мало кому и о чём говорит. Когда-то, вышедшая в шестидесятые годы телепередача захватила все слои населения большой и необъятной страны и осталась самой любимой для Сарочки передачей даже после того, как «Кабачок» себя изжил.

Сара Абрамовна Ленивкер была, пожалуй, самой страстной поклонницей  передачи. Вся её комната в их с Яшей квартире была расклеена фотографиями пана ведущего Михаила Державина, пана директора Спартака Мишулина, Ольги Аросевой, вжившейся в образ пани Моники и другими актёрами, игравшими роль героев этого буржуазного кабачка. Прямо над кроватью супругов висели две большие фотографии Натальи Селезнёвой, игравшей кокетку пани Катарину, и серьёзного пана Вотрубы. Сара не поленилась, пошла в фотоателье и, увеличив фотографии до портретных размеров, повесила их над кроватью. И если с Селезнёвой Яша Ленивкер ещё как-то мирился, то каждый редкий раз, когда он изредка приходил к жене, чтобы совершить супружеский долг, на него со стены смотрело подозрительное лицо пана Вотрубы. Пан Вотруба вопрошал со стены: «Ну, пан Яков, как она, жизнь?»

Сара Абрамовна умудрилась расклеить портреты героев телепередачи даже в зале кафе. Яша был против, но жена каким-то образом пробиралась в зал, когда Яша ездил за продуктами на рынок. Сара лепила на стены купленные в киоске «Союзпечати» и за приличную скидку увеличенные в том же фотоателье фотографии пана Зюзи, пана Профессора и её любимой пани Терезы.  Фотограф Шлёма Блинкер был другом Яши Ленивкера и делал скидку его жене, бормоча себе под нос каждый раз, когда Сарочка притаскивала ему новые фото из киоска: «Я с вами обанкрочусь, пани Сара!» А потом говорил: «Вы бы хоть что-то спели на польском, пани Сара, в качестве компенсации, так сказать!»

 

Да, Саре Абрамовне очень нравилась и передача, и актёры, но больше всего ей было по душе обращение «пани» и «пан». От этого веяло лёгким, запрещённым, буржуазным ветерком. Для тех, кто никогда не видел и не знает, что такое «Кабачок 13 стульев», могу лишь сказать, что все вышеперечисленные герои собирались в стилизованной под польское кафе студии, где они весело проводили время: разыгрывали сценки, делали вид, что ели, выясняли отношения, шутили и пели, как сейчас принято говорить, «под фанеру». Что такое «фанера» не знал никто, но петь любили все. Актёры открывали рот под поставленную пластинку, и с экранов телевизоров в массы нёсся иностранный польский язык. Польша в те времена была такой «заграницей», о которой можно было только мечтать.

 

Сара много раз просматривала программу в газете, чтобы не пропустить начала передачи и в обозначенное время садясь к телевизору, становилось немой и глухой. Она явно представляла себя польской пани, и если кто-то из детей прерывал её идиллию, она кричала лепившему пельмени мужу: «Яша! Забери этих засранцев!». Яша терпеливо мыл руки, шёл за детьми и шёпотом, чтобы не наткнуться на грозный взгляд Сарочки, говорил: «Идёмте, дети! Сарочка сейчас делает вам хорошую мать!»

Любовь к героям из «Кабачка 13 стульев» сделала своё дело: Сара всех стала называть панами, даже детей. И требовала у Яши, чтобы посетители кабачка «13 цорес» называли её не иначе, как пани Сара. Звучало это примерно так:

– Яша, скажи, что у тебя сегодня из свеженького? А кто был дегустатором? Пани Сара?

Или так:

– Яша, пани Сара опять прилепила какого-то пана из «Союзпечати?» Таки ты не ревнуешь?

Но Яша воспринимал это как игру и отвечал в том же духе:

- Что ты, пан Моня! Конечно я не ревную! Ибо пани Сара – уважаемая женщина, мать двоих замечательных детей! Да и вообще, ревность – плохая штука: ревновать, это значит думать, что изменяешь не только ты, но и тебе…

Со временем это буржуазное чужеземное обращение прилипло к кабачку, как прикипело и его название.

Иногда пан Яша злился, когда видел, что зашивается с клиентами. И тогда он говорил жене:

– Пани Сара, не дури себе голову и брось смотреть эту ерунду! Подними свой тохес и иди уже, помоги мне на кухне!

– Ша, пан Яша, – умоляюще просила женщина мужа. – Сейчас пани Тереза будет ревновать пана Владека к пани Зосе! Я тебе скажу, что эта пани Зося совсем не похожа на приличную подавальщицу!

–Тьфу! – плевался «пан» Яша Ленивкер на свою ленивую жену и выходил из комнаты, громко хлопая дверью.

Третья причина, по которой кабачок назвали именно так, как назвали, была мама Сары Абрамовны, Рая Гиршевна. Именно она говорила:

– Доця, если вы назовёте свой рЭсторан «Кабачок 13 стульев» – кто туда пойдёт? Аж никто. Скажи мне, Яша, кто не видел стульев и кому интересно на них смотреть? И о чём тогда говорить тем, кто решится заглянуть в ваше заведение? Пусть это будет «Кабачок 13 цорес.

– Шо так, мама? – спрашивала её Сара. – А кому, скажи, интересны чужие цорес?

– Доця, цорес – это несчастье. Таки здесь есть своя логика: никто не хочет видеть чужое счастье, а вот к несчастным людям все так и тянутся, так и тянутся. Особенно их друзья! Потому что пережить одно счастье друга гораздо труднее, чем все тринадцать его несчастий.

После столь серьёзных аргументов мамы Раи вопрос о названии был решён сразу и бесповоротно.

 

​Глава 3. ООО Хомячки

 

Итак, Яков Самуилович Ленивкер был поваром и по призванию, и по должности. Про таких, как он, говорили: «Повар от бога!» И правда, было что-то волшебное в его рецептах, секрет которых никто не мог разгадать. Такой успех, конечно же не мог не вызывать зависть у конкурентов, в начале девяностых открывших в городке свои забегаловки. Именно тогда в стране и появился новый бизнес со странным, иностранным названием: «рэкет», что по-нашему просто – «крыша». Рэкетиры ходили по частным заведениям, будь то кафе, производители трусов или просто спекулянты, и взимали мзду с начинающих предпринимателей. Этот бизнес был очень суров: те, кто не хотел платить деньгами, платили жизнью. Наконец, рэкетиры добрались и до «Кабачка 13 цорес»: к Яше тоже пришли первые «крышеватели», готовые за определённую плату оберегать любимое детище Ленивкера от других, точно таких же биндюжников.

В один прекрасный, тёплый, поздний летний вечер в уже закрытое для посетителей кафе вошли два лысых представителя и сказали, что они являются представителями  «фирмы по обеспечению защиты предпринимателей» под названием «ООО Хомячки». Эти бойцы в спортивных костюмах,  олицетворяли собой абсолютно новый класс: точно не интеллигенция, что было написано на их физиономиях,  не рабочих и не крестьян, о чём говорил весь их облик.

Арик и Лея приводили зал в порядок после трудового дня. Таки я забыла рассказать, кто был администратором кафе, хотя вы и сами, наверное, догадались: эту роль исполнял сын Яши, Арье. В переводе с еврейского на русский имя Арье означало «Лев», он Арик совсем не был похож на царя зверей: абсолютно добрый и очень интеллигентный мужчина тридцати с хвостиком лет, он совершенно не умел рычать и уж тем более хамить. И Арик, подойдя к столику за который сели «хомячки», чтобы поприветствовать и выпроводить нежданных  гостей, подумал: «Господи, на клиентов они не похожи… На ангелов тоже. Что-то мне стало тревожно от свирепых выражений, написанных на их несимпатичных лицах…»

Выглядели два биндюжника как два толстых, отпетых хомячка: спортивные кофты обтягивали животы, а глянцевые, лысые головы отражали свет лампочек и казались светящимися.

«Нет, нет, это точно не нимбы», - подумал Арик, потом улыбнулся и сказал вежливо:

– Добрый вечер! К сожалению, мы уже закрыты, господа!

– Ты нам тут со своим «закрыты» не дерзи, а давай быстро позови Ленивкера.

– Простите, но я тоже Ленивкер. Разрешите представиться: администратор этого заведения, Арье Ленивкер.

–  Администратор –  х-ятор, заржал один из двоих, тот, кто видимо был главным в этой славной парочке. – Батю давай зови!

–  Может я смогу таки решить ваши проблемы? – на свой страх и риск спросил Арье, боясь за отца. Арик никогда не был смелым человеком, но он представил, как к этим очень серьёзным представителям бизнеса выйдет его весельчак и балагур папа, как встретит их своими дурацкими стишками, и ему стало дурно.

– Слышь ты, червяк, либо зовёшь отца, либо будешь ползать в выгребной яме…

Арик отошёл от стола и задом попятился в сторону кухни. По дороге он сказал Лее, которая работала здесь же официанткой:

– Лея, к ним не суйся. Стой здесь!

– А может они хотят что-нибудь выпить, Арик? – наивно спросила девушка, не понимая, что происходит.

– Стой здесь! – грозно, но с наигранной улыбкой сказал Арик и вышел из зала.

Как только «пан Арье» скрылся из виду, один из «хомячков» громко свистнул и щелчком пальцев позвал Лею. Лея, которой было приказано стоять, соображала плохо, но приказы выполняла хорошо: она стояла возле стойки бара, как стойкий оловянный солдатик.

Тогда «хомячок» крикнул на весь зал:

– Э! Я не понял! Кто-нить подползёт сюда? Эй, дЭвушка, а дЭвушка! Слушай сюда! Принеси чё-нить выпить!

Лея, получив приказ от старшего брата, продолжала стоять, держа в руках швабру, как часовой держит ружьё, стоя возле мавзолея Ленина. Лея никогда не была в мавзолее, но видела по телевизору во время программы «Время», как это делают часовые.

Однажды она спросила папу:

«Папа, скажи, а кого они охраняют?»

«Ленина, доця».

«А зачем его охранять, папочка? Чтоб не сбежал?»

«Лея, как же он может сбежать, если он умер?»

«А тогда зачем его охранять?»

Яша на мгновение замер и, подумав, ответил:

«Видимо, чтобы не ожил…»

Один из «хомячков» встал и медленно подошёл к девушке. Лея вжалась в стойку бара, но в этот самый момент вышел сам пан Яков Ленивкер.

Оценив ситуацию и поняв, кто перед ним стоит, он решил договариваться с рэкетирами.

– Здравствуйте, уважаемые биндюжники! – решил пошутить Яша и улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой. Бандиты переглянулись и уставились на Яшу.

– Эт ты, что ль, Ленивкер?

– Да, с кем имею дело?

Дальше послышался отборный трёхэтажный мат, Из которого Яша понял всего два слова: «деньги» и «жид».

– Простите, на каком языке мы с вами будем разговаривать?

– Смотри, Хаш, этот жид больной на всю голову! – сказал один из лысых.

Услышав знакомое название кавказского блюда «хаш», Яша решил ненавязчиво сменить тему.

– Хаш? Кто говорит за хаш? Вы хотите хаш? Так это мы мигом! Нужно несколько часов, чтобы приготовить его, но если вы придёте завтра… Я таки знаю, как готовить настоящий хаш! Правда он не будет кошерным, но кто сейчас будет думать за кошер?

– Беляш, это он на что намекает?

– По-любасу, он тебя приготовить хочет, Хаш!

– Ты, Ленивкер, понимаешь, на кого ты пипиську поднял? – спросил тот, кого назвали Хаш.

  Яша почему-то разволновался. Он не знал, как разговаривать с этими отморозками, но понял, что его шутки здесь не пройдут, ибо когда в компании шутит один собеседник, а другие два шуток не понимают, всё может закончиться весьма плачевно.

– Я понял! Я всё понял! – вскричал Яков Самуилович. – Беляши мы тоже делаем! Не так сразу, но впереди ночь, и если вы придёте завтра… Послушайте, давайте поговорим как нормальные, интеллигентные мужчины.

«Хомячки» заржали и, подойдя к Яше, взяли его под руки и слегка приподняли. Тот, кого звали Хаш, спросил:

– Ну чё, Ленивкер, куда лететь будем? Где базарить? Не при этих же, – сказал Хаш и кивнул в сторону абсолютно бесполезной в данном случае команды… Команда в составе испуганных Арика, Леи и двух поваров, Шмулика и Бени, стояли в сторонке окаменевшими мумиями.

– Вы не могли бы вернуть меня на землю? Я провожу вас в свой кабинет! – рыпался висящий в воздухе Яша.

– Указывай дорогу, пилот!

Яша кивнул головой по направлению к кабинету. И надо же такому случиться, что именно в этот момент в зал вошла Сара Абрамовна Ленивкер с очередными фотографиями пани Моники и пана Директора…

– Смотри, Яша, кого я тебе принесла, – вымолвила Сара и замерла, уставившись на странную скульптуру из двух бандитов и висящего на их руках мужа.

– Я не пОняла, а шо здесь происходит? – задала Сара риторический вопрос.

Арик крикнул матери:

– Мама уйди отсюда!

– Пан Арье, как вы должны меня называть при клиентах? Вы забыли? – растерянно спросила Сара, думая, что если ей придётся упасть в обморок, то как бы не зацепить головой угол столика.

– Пани Сара, я настоятельно прошу вас выйти вон! – прокричал Яша.

– Всем стоять! – крикнул тот, кого звали Беляш и вытащил пистолет.

Пани Сара была немного сумасшедшей, но дурой она не была никогда. Мгновенно оценив ситуацию, стараясь не смотреть на пистолет, она подошла к «Хомячкам» и грозно сказала:

– Поставьте моего мужа откуда взяли, халамидники!

От неожиданности бандиты-хомячки выпустили болтающегося Яшу и тот приземлился

на пол.

– Слышь, мымра, ты кто такая? – спросил Беляш.

– Я хозяйка этого заведения. А это мой муж. С кем имеем дело?

– Так ты, стало быть, главная здесь?

Сара посмотрела на поникшего мужа и сказала гордо:

– Как видите! Так что вам нужно и кто вы такие?

– «ООО Хомячок», блин! – заржал Хаш.

– А чего вы изволите, господа хомячки? – спросила Сара, глядя прямо в глаза другому бандиту.

– Чо изволим? Защищать вас, блин, пришли. Правда, Беляш?

– От кого, если не секрет?

– От бандитов, поняла?

– Нет! А вы тогда кто?

– Сказали же тебе: мы фирма. «ООО Хомячки». Вы нам бабки, мы вам крышу!

– Яша! Я поняла! Эти двое пришли ремонтировать крышу! – Сара бросилась к тому, кого назвали Беляшом. – Люба моя! Беляш дорогой! Как вы вовремя! Идёмте, я покажу вам, где у нас течь!

– Сарочка, они не сантехники, – прошептал Яша. – Они просто хотят денег!

Сара посмотрела на лысых, уточнила:

– Яша, они хотят наших денег?

– Да, Сарочка.

– А если…

– Сара, никаких «если». Они уже пришли и уже хотят.

– Скажите, но мы можем пару минут посоветоваться? – спросила Сара у Хаша, который показался ей более сговорчивым.

Хаш и Беляш переглянулись, потом Хаш посмотрел на часы и сказал:

– Валяйте! Время пошло.

Сара быстро подошла к мужу, взяла его под руку и увела на два шага от мужиков.

– За что, Яша, мы должны им платить, если они не сантехники?

– За то, что они будут нас защищать от бандитов!

– Яша, где логика? Бандиты хотят денег, чтобы защищать нас от бандитов?

– Как-то так, Сарочка.

– А что будет, если мы откажемся давать им деньги?

– Другие придут, Сарочка. Или уже не к кому будет приходить...

– И что?

– И начнётся такая заваруха: они все будут нас доить. Я думаю, надо дать им денег.

– А они что, подпишут с нами договор? Спроси-ка у них, Яша.

– Простите, молодые люди, вы подпишите с нами договор о том, что вы будете нас

защищать? – неуверенно спросил Яша

– Хаш, мы подпишем договор с этими придурками?

– Подпишем, Беляш!

И они заржали, как педальные кони.

Яша тяжело вздохнул и сказал:

– Простите, а сколько вы возьмёте, если без договора? Может, вы таки сделаете нам

скидку?

– У нас такса, – сказал Беляш и написал на салфетке цифры.

Яша, увидев эти цифры, схватился за сердце, но делать было нечего.

Он пошёл к себе в кабинет и вышел с пачкой денег. Тяжело вздохнув, он отдал их Хашу.

– Давно бы так, дядя! А теперь неси ещё столько же за потраченное на вас, дебилов, время.

– Вы забираете у сирот последние крохи! – заплакала Сара.

– Где вы видите тут сирот? – спросил Беляш.

– Вот эти двое! – рыдала Сара. – Моё сердце не выдержит и лопнет от горя! Яша! Не давай им ни копейки! Где гарантия, что на нас не нападут другие бандиты, от которых нас будут защищать эти?

– Так, Ленивкеры, либо вы несёте деньги, либо они станут сиротами прямо сейчас!

И начнём мы с этой бабы, – заржал Хаш и стал надвигаться на Сару.

– Стойте! Я дам денег. Только умоляю, не трогайте мою Сару!

– Так-то лучше! Тащи, давай.

Яша, сильно прихрамывая от пережитого стресса, принёс из кабинета ещё пачку денег.

Бандиты пересчитав деньги, удовлетворённо хмыкнули и вышли из кафе. Сара молча опустилась на стул. Она посмотрела на мужа и зарыдала. К маме подошли Арик с Леей и обняли её. Сара не отрываясь продолжала смотреть на Яшу.

– Шо ты на меня так смотришь, Сарочка?

– Ты меня любишь, Яша? – впервые в жизни Сара задала этот вопрос мужу.

– А как ты думаешь? – уклончиво ответил Яша вопросом на вопрос, как и принято настоящему еврею.

– Яша, ты отдал за меня целую кучу денег! А, может, они не собирались меня убивать? Может, они бы просто меня изнасиловали? Я бы как-нибудь потерпела! Мы – банкроты, Яша?

– Немножко, Сарочка. Но мы заработаем денег. Правда, дети?

Арик и Лея молча кивнули и тихонько вышли из зала, понимая, что родителям нужно побыть одним.

– Скажи, а если бы это были совсем последние деньги? – спросила Сара мужа.

– Ну, не знаю! Надо подумать! Стоять и смотреть, как эти хомячки будут тебя насиловать – удовольствия мало, скажу честно…

 

В этот момент в зал вошли ещё два лысых мужика в спортивных костюмах.

– Вы Ленивкеры?

Сара и Яша одновременно кивнули и встали.

– ООО «Принцесса Будур». Нам тут передали, что вы таки нуждаетесь в защите…

– Но у нас есть уже договор с «Хомячками»! – парировал Яша.

– Неси деньги, Яша, – устало промолвила Сара и опять заплакала…

 

 

 

 

 

 

 

Глава 4. ООО Бисквит

 

 

 

 

Я надеюсь, что вы, читающие эту рукопись, нормальные адекватные люди со здоровой на всю жизнь головой. Хорошо, если вы евреи – вам всё это должно быть знакомо. Если вы всё-таки не евреи, и вас сюда занесло случайно, то это вдвойне хорошо: вы таки поймёте, как нам, евреям, иногда бывает плохо. Точно так же, как и всем остальным людям. Я вам скажу по секрету, что иногда нам бывает немного хуже, чем всем, и тогда мы начинаем творить. Мы пишем стихи, книги, поём и готовим кушать. Умные и грамотные люди говорят, безусловно, не «кушать», а «есть». Но послушайте сюда, и я вам скажу, что такое слово есть, вопреки всем законам разговорного русского языка. Это еврейский русский язык.

Вот смотрите: вы зовёте ребёнка и кричите ему через окно с девятого этажа:

«Миша, сынок, иди есть!»

Ну и как вам? Мне не вкусно. А теперь смотрите дальше:

«Миша, сынок, мама тебе приготовила покушать! Иди, мой мальчик, покушай немножко!»

Почувствовали разницу? Поэтому, когда вы натолкнётесь на слово «кушать» не обращайте внимания и знайте, это не оговорка. Это, чтобы было вкуснее!

 

Что касается Яши Ленивкера, то слово «есть» он не признавал вообще. В кабачок к Яше Ленивкеру все приходили покушать. Хотите знать, в чём разница?

Поесть – это когда быстро. Эдакая проза жизни: пришёл, быстро поел, убежал. А покушать, это когда ты пришёл в кабачок к Яше, сел за столик, поговорил с друзьями, вкусно покушал, поблагодарил повара, попрощался со всеми и ушёл. Не убежал, сломя голову, а ушёл: спокойно и с достоинством. Потому что ты не поел, а покушал!

 

Вы должны были догадаться, что случайных людей у Яши Ленивкера не работало от слова «совсем». Вы также уяснили себе, что пан Арик Ленивкер работал на самом уважаемом месте: он был администратором «Кабачка». И чтобы вы знали: администратор – совсем не бездельник, а самый значимый человек после хозяина и шеф-повара. И, поскольку в «Кабачке 13 цорес» оба первых места принадлежали Яше, его сын занимал почётную третью ступеньку пьедестала. Администратор организовывает всю работу кафе: персонал должен быть в норме и в форме, столики чистые, а если случается конфликт, то тут уже администратор – почти что Бог! Администратор должен быть и психологом, и жилеткой, и мальчиком для битья и любимцем публики. Поэтому, перед тем, как выйти из дома на работу, Арик надевал белую рубашку, синие брючки и жилетку с галстуком. По дороге на работу с некоторых пор он часто захаживал в парикмахерскую. Вы не догадываетесь, зачем Арик заходил туда? А зачем вообще люди ходят в парикмахерские? Конечно, для того, чтобы стать красивым! А когда человек осознаёт, что он красив, он таки становится немножечко счастливее, чем был до этого осознания.

 

Арик не был красавцем от рождения, но зато он был «чертовски» обаятелен, как говорила, глядя на племянника, тётя Фира, родная сестра Сары Абрамовны. И для того, чтобы он стал почти совсем красавцем, к его природному обаянию нужно было добавить чуточку шарма, в виде причёски, и одеколона, как говорила она же. Но главный секрет Арика в его походе в парикмахерскую заключался в том, что он был почти безнадёжно влюблён в Милочку Кацман, работающую в парикмахерской догадываетесь, кем? Правильно: парикмахершей. Ойне цепляйтесь, пожалуйста, за мой русский язык, прошу вас! Что значит: нет такого слова? Парикмахерши есть, а слова нет? Мне кажется, что всё логично: мужчины – парикмахеры, женщины – парикмахерши.

Итак, Арик заходил в парикмахерскую чуть ли не каждый день. Он молча садился в кресло к молодой и симпатичной Милочке, та накрывала Арика специальным покрывалом и делала укладку его буйной и рыжей, как у отца, шевелюры. Делала она всё это тоже молча, смущаясь,  поскольку догадывалась о чувствах этого застенчивого, симпатичного молодого мужчины.

 

Арику было уже около тридцати лет, но взрослую жизнь, которую полагалось вести мужчинам, когда им за двадцать, он, к сожалению, не вёл.

Нет, один раз у него случилось с заезжей жрицей любви, которая, усмехнувшись после неудачной попытки молодого, стеснительного и неудачливого в любовных делах паренька, ещё и дала ему денег, чтобы он утешился и купил себе шоколадку. Арик добежал до дома, закрылся в комнате и долго плакал в подушку. Таким заплаканным его и застал Яша, когда пришёл домой после работы. Он внимательно посмотрел в красные от слёз глаза сына и всё сразу понял. Вы спросите, где была Сарочка, когда её ребёнку было так плохо? Их вэйс, смотрела телевизор, я думаю…

Яша посадил Арика напротив себя и сказал строго: «Рассказывай».

И Арик, размазывая по щекам слёзы, рассказал отцу всё, вплоть до шоколадки, хотя ему было очень стыдно. И именно за эту шоколадку, которую он с испугу взял. Выслушав сына, Яша вышел из комнаты и вернулся через пару минут. В его руках был тот самый трёхтомник Мопассана. Яша положил книги на стол перед сыном, и Арик удивлённо посмотрел на отца.

 – Сынок, – сказал ему Яша. – Я буду говорить просто и понятно. У нас в роду все мужчины долго раскачивались, но потом набирали обороты. И поезд, соответственно, тоже набирал скорость.

– Папа, про какой поезд ты мне рассказываешь?

Яша опять внимательно посмотрел на сына, думая, как объяснить этому двадцатилетнему парню то, что обычно у отца не спрашивают. Но Яша был умным мужчиной и оценил то доверие, которое оказал ему сын. «Не спугнуть бы», – подумал он и продолжил:

– Арик, слушай сюда. Когда я был на десять лет старше тебя, я познакомился с твоей мамой. Она была первой женщиной в моей жизни. И что я потерял? У меня хорошая семья, у меня прекрасные, хоть и глупые, дети. Я – состоявшийся мужчина с профессией за плечами. Скажи, у тебя есть профессия?

– Пока нет. Ты же знаешь, что я учусь в кулинарном техникуме, чтобы продолжить семейный бизнес, который ты когда-нибудь откроешь.

 – А, может, сынок, у тебя есть деньги?

– Нет, папа, денег у меня пока тоже нет.

– А скажи мне, мой мальчик, что такого у тебя есть, что ты можешь вот так запросто прыгнуть в постель к проститутке?

Арик покраснел и посмотрел на причинное место.

– Это не в счёт. Это начинает функционировать, когда у тебя есть профессия, деньги и когда ты состоялся, как личность. Скажи-но мне, майн кинд, ты состоялся, как личность?

Арик задумался.

– Папа, а если у меня будут деньги и профессия, но я не состоюсь , как личность, у меня что, так никогда этого и не будет?

 – Почему не будет? Будет, наверное, но чтобы «это» было качественным, мой мальчик, нужны все три составляющие. Поверь своему папе. Когда тебе будет, что предложить женщине, ты почувствуешь такую уверенность в себе, что твой страх перед неизвестным канет в нашу речку Течу.

– Хорошо, не унимался Арик, – а если я состоюсь, как личность, но у меня не будет денег, что тогда?

– Я тебя прошу, пан Арье! Поверь своему папе: если ты состоишься, как личность, у тебя обязательно будут деньги. Нужно только немного потерпеть. К «этому», как мне кажется, мужчина должен быть готов. Он должен созреть.

– Папа, но все парни, кого я знаю, делают «это». А они не имеют ничего из того, что ты перечислил.

Пришла очередь задуматься Яше. Он думал минуты три, потом произнёс:

– Что вы сейчас изучаете в техникуме, сынок?

– Мы сейчас учимся делать бисквит.

– Прекрасно! А что нужно для того, чтобы сделать бисквит, Арик?

– Яйца, сахар и мука.

– Всё правильно. А ну, мой мальчик, убери один компонент из этих трёх. Как думаешь, бисквит получится?

– Нет.

– Почему?

– Если убрать яйца, останется мука с сахаром.

– Верно, сказал Яша сыну. – Уберёшь муку – получишь сладкий омлет. А это та ещё гадость. Выбрось из рецепта сахар, будет вообще чёрте что.

– Папа, но если оставить яйца и муку, то ещё не всё потеряно: может выйти домашняя лапша.

– Абсолютно верно! Вот она у тебя сегодня и получилась. Домашняя лапша. Ты всё понял?

– Понял папа.

– Что ты понял, сынок?

– Надо ждать…

– Недолго, майнэ кинд. Сначала стань мужчиной, а потом становись мужчиной. Ясно?

Арик посмотрел на отца, потом встал и крепко-крепко его обнял. Яша тоже обнял сына. Так они и стояли, пока не пришла домой Сара.

Шли годы. Время пролетело незаметно, и Арик стал настоящим мужчиной в первом смысле слова: у него были деньги, профессия, его любили посетители и весь городок знал, что лучше администратора, чем пан Арье в городе не было. То есть, как личность он тоже состоялся. Но личного счастья у него по-прежнему не было.

 

Однажды, зайдя в парикмахерскую, куда он ходил с самого детства, Арик увидел новое лицо: молоденькую парикмахершу, которая после окончания ПТУ приехала из района проходить практику. Перед ней стояло пустое кресло, но в него никто не хотел садиться. Ничего удивительного: люди не любят экспериментировать со своей внешностью, какой бы страшненькой она не была. Как назло, у Арика совершенно не было времени, и, подумав несколько секунд, он сел в кресло к девушке. И тут Арик увидел, как радостная улыбка скользнула по симпатичному личику этой девчонки. Она быстро-быстро, чтобы клиент не сбежал, набросила на его плечи покрывало и так сильно затянула завязки, что Арику стало трудно дышать.

– Что будем делать? – спросила девушка и опять улыбнулась.

– М-м-м – промычал Арик.

 – Вам стрижку? – спросила она.

– Угу, – выдавил из себя Арик.

Девушка взяла в руки машинку и расчёску… Через полчаса на голове Арика не осталось ни одного волоска…

Через месяц после той стрижки, когда волосы немного отрасли, Арик опять пришёл в парикмахерскую. Он так и не мог забыть слёз той девочки, когда она увидела, во что превратилась рыжая голова симпатичного парня.

– Простите меня, – сказала девушка и зарыдала на всю парикмахерскую.

Мало того, Арик начал уже синеть от туго затянутых завязок покрывала: оказалось, что сделать бантик у девушки не получилось, и завязки завязались мёртвой петлёй на шее у посетителя. Завязки пришлось разрезать, но сделала это заведующая парикмахерской, сто раз извинившаяся перед Ариком за неудачную стрижку.

 

Через месяц, когда Арик пришёл в ту же парикмахерскую, Милочка, так звали девушку, по-прежнему сидела и ждала клиентов, в то время, как у двух других парикмахерш люди сидели в очередях. Арик посмотрел на девушку и, подойдя к ней, молча сел в кресло…

 

 

 

 

Глава 5.

 Пани Доротея Львовна Коган

 

 

 

 

 

 

Итак, пока был жив Яша Ленивкер, кабачок процветал. И ничего, что в небольшом зале стояло тринадцать столиков, ничего, что меню сводилось к пяти блюдам, которые менялись раз в три месяца, ничего, что посуда была не слишком чистая, как казалось Яше, в это заведение частного общепита трудно было попасть. То есть, чтобы попасть и взять пару мест, нужно было зайти заранее или позвонить по телефону. Всё дело, как вы уже поняли, было в кухне, которую предлагал «Кабачок 13 цорес». Она была восхитительна в прямом смысле слова! Каждое блюдо содержало такой изюм, что становилось сладким, даже, если оно было солёным. Но все секреты приготовления этой пищи знал только Яша Ленивкер. Откуда он их брал, не знал никто.

«У Яши настоящий дар!» – говорили про него в городе.

«Скажите, вы что хотите: хорошо погулять или вкусно покушать? Если погулять – идите на улицу. Если покушать – только к Яше!»

«Шоб мы так жили, как нам было вкусно!»

«Ой, вы сегодня не были у Яши? У него новый завоз!» – это означало, что Яша поменял репертуар. Ни у кого не поворачивался язык назвать простым словом «меню» то, что вытворял Ленивкер. Еда была настолько проста, что многие не понимали: как у него это получается: «латкес», картофельные блины, можно было съесть и две, и три порции! Я уже молчу за «гефилте фиш». И когда к Яше кто-нибудь подходил, чтобы взять рецепт, Яша говорил: «Зачем вам возиться? Вы что, готовы потратить шесть часов своего драгоценного времени и засрать всю кухню ради семи кусочков фаршированной рИбы? Вы – сумасшедший? Придите сюда и вы убьёте сразу двух зайцев: спасёте и кишечник, и кухню!»

А дальше тут же следовали рифмы:

«Боже, что это за глыба?

Фаршированная рИба!»

 

Нет, рецепты Яков Самуилович никогда не записывал. Что значит «почему»? Потому что он боялся конкуренции. Это же было частное заведение и вокруг него, как шакалы, мало того, что бродили всякого рода «хомячки», так ещё и охотились кулинарные шпионы, желающие украсть рецепты гениального повара. Работников «Кабачка» не раз пытались подкупить и иногда небезуспешно. Но те рецепты, которые продавались конкурентам, не давали такого чудесного эффекта, какой был у еды, приготовленной самим Яковом Самуиловичем: он добавлял в каждое блюдо что-то такое, что делало его вкус божественным.

Конкуренты даже однажды пытались подкупить Сарочку, но она была порядочной женой хозяина заведения: своих не сдавала. К тому же, Сара Абрамовна вообще ничего не знала о приготовлении пищи. А может, вы хотели услышать, что Сара любила своего мужа и поэтому не сдавала его? Сара никогда не задавала себе этот вопрос. Она просто была его женой и матерью его детей. Этого женщине было достаточно.

 

Итак, попасть в «Кабачок 13 цорес» можно было только по предварительной записи. Сначала Яков Самуилович пытался посадить на телефон свою жену, Сару Абрамовну, чтобы она отвечала на звонки и регистрировала столики. Но Сара Ленивкер воспротивилась такому решению мужа и напрочь отказалась выполнять «чёрную» работу, посчитав её не соответствующей своему социальному статусу. И совсем неважно, что все члены семьи, они же работники кафе, говорили ей, будто сидеть на телефоне – это означало быть выше администратора и даже выше самого шефа, Сара не соглашалась.

– Яша, вэйз мир! Мне надо было прожить с тобой целую жизнь, чтобы понять, что ты по своей сути рабовладелец? – возмущалась Сара Абрамовна.

– Сарочка, где ты тут видишь рабов? – задавал Яша вполне законный вопрос.

– Ты заставляешь меня делать самую чёрную работу! – парировала Сара, пытаясь выдавить из глаз хотя бы одну слезинку.

– Сарочка, разве сидеть на телефоне – это совсем чёрная работа? Скажи мне, золотце, где ты видела рабов, сидящих на телефоне? Какие фильмы ты смотришь? Ответь!

 

Сара Абрамовна сердцем чуяла подвох и ни в какую не соглашалась быть ни администратором, ни кем бы то ни было. И поскольку все были очень заняты, на телефон села старая и глухая Доротея Львовна Коган – тётя Якова по отцовской линии, которая работала посудомойкой и которую все за глаза называли просто Дорой. И поскольку Дора была глуховатой, она часто вообще не слышала, когда её звали.

 

Но надо отдать должное Доротее Львовне, или просто Доре: при плохой глухоте у неё было хорошее зрение: она видела малейшую грязь на посуде, особенно на бокалах. Тогда она брала в руки полотенце, плевала на бокал и оттирала его до самого блеска. Сколько Яша не ругался, сколько не уговаривал Дору не плевать хотя бы во внутрь бокала, Дора продолжала плевать и в стакан, и на Якова Самуиловича.

 

Рисуйте картину, дорогие читатели: в подсобке звенит телефон, пани Коган звонка, конечно же, не слышит, что вполне естественно. Зато звонок этот слышат все остальные. Нужно сказать, что телефонный звонок был таким громким и долгим, что отвлекал от работы всех занятых людей заведения. Первой не выдерживала тётя Фира, работающая бухгалтером и восседающая со счётами и бумагами в подсобке, почти что рядом с телефонным аппаратом. Она шла на кухню и говорила повару Бене:

– Беня, скажи-но Доре, чтобы она взяла трубку!

Беня орал Шмулику, своему брату близнецу, который в это время готовил какую-нибудь подливу по рецепту Якова:

 – Шмулик! Скажи Доре, чтобы взяла трубку!

Но подлива – дело серьёзное: её нужно стоять и мешать, стоять и мешать. Нет, это не опечатка: таки нужно всё время стоять и всё время мешать. Поэтому, не выпуская из рук венчика, Шмулик кричал Доре:

– Пани Доротея Львовна! Или вы где? Идите уже и возьмите трубку! Это теперь ваши прямые обязанности!

Но пани Коган, как я уже писала, была беспросветно глуха. К тому же, когда она мыла посуду, шум льющейся воды вообще заглушал все внешние звуки, пытающиеся прорваться в уши бедной Доротеи Львовны. Телефон продолжал разрываться, и всё раскручивалось в обратном порядке:

–  Пан Беня, скажи-но тёте Фире, что пани Коган не слышит, что звонит телефон! – кричал Шмулик, не отрываясь от подливы.

– Тётя Фира, пан Шмулик сказал, что пани Дора не слышит, что звонит телефон! – кричал Беня.

 

Тётя Фира – очень занятой человек, но об этом я тоже расскажу позже: на ней вся бухгалтерия. Поэтому она, не отрываясь от накладных, кричит Бене обратно:

– Беня, попробуй ещё раз сказать Доре, что звонит телефон!..

Так продолжалось бы до бесконечности, но Яша Ленивкер не выдерживал этот гвалт и бежал сам брать трубку. Уже потом, вечером, он выговаривал жене свои претензии.

–  Сарочка, ты же понимаешь, что телефонные звонки и крик этих двух шлемазлов отрывают клиентов от трапезы! Тебе что, трудно немного посидеть у телефона?

–  Пан Яша, ты таки хочешь сделать из меня вахтёра! Не выйдет!

Одним словом, в отношении работы телефонистки Сара была непреклонна.

Если, всё же, Доротея Львовна добиралась до телефона, то этот разговор слышала вся улица, ибо глухие люди всегда громко говорят:

–  Алё, а це кто? Кто это? Это кто, я вас спрашиваю? Шо вы молчите в трубку, халамидники? Если уже позвонили, так говорите шо-нибудь!

После чего Дора вешала трубку и кричала на всё кафе:

– Яша, эти черти опять балуются: звонят и молчат, сволочи, кольки им в боки!

Когда Яша оставил этот свет и ушёл в мир иной, больше всех по нему страдала Дора. Она очень плакала и на похоронах, и после похорон, и через год после его смерти покинула этот мир.

 

О нет, не думайте, что произошло самое страшное: Доротея Львовна Коган покинула маленький мир этого кабачка! Пани Дора, слава Богу, жива и здорова, и живёт в самой Америке: туда её забрал сын, Давидик, который уехал чтобы хорошо устроиться в жизни и приехал только через двадцать пять лет, чтобы забрать мать. Вы можете мне не поверить, но Давид на самом деле хорошо устроился: он открыл свой бизнес, набрал таких же бабок, как его мама и они благополучно чистили квартиры. Что вы такое придумали? Давидик всегда был порядочным мальчиком: он чистил квартиры самым натуральным образом. Клининговая компания Давида Когана «Cinderella» пользовалась огромным успехом, потому что наши Золушки даже в зрелом возрасте убирают куда лучше, чем американки. Но когда Давидик заявился в наш город, ему почему-то было неловко признаться, что он чистильщик, и на вопрос: «Додик, чем вы имеете заниматься в этой своей Америке?», отвечал с достоинством: «Я делаю этот мир чище!»

 

Дора уехала с сыном в Америку, там ей сделали операцию: вытащили из ушей огромные пробки. Доротея Львовна выучила несколько фраз и какое-то время работала у Додика на телефоне. Теперь она говорила всем звонившим: «Чего так орать в трубку? Говорите спокойно, мадам Коган всё запишет…»

Так бы серо грустно продолжалась телефонная жизнь пани Коган, но она вдруг запела. Ой, она стала такой звездой, чтоб я так жила! Что она пела? Вопрос не стоял за «что». Вопрос стоял за «как она пела». Оказывается, Дора была не такой уж старой, как думали все. Через полгода она пошла в какое-то еврейское сообщество, в котором, почему-то, организовался русский хор и встала в первый ряд с кокошником на голове. Это было очень смешно: почти все в этом хоре были старыми еврейками, и только руководитель хора был настоящим русским. Лет ему было около девяноста, но сдаваться старости он не хотел и не думал. Не спрашивайте меня, как он попал в Америку – понятия не имею. Русские народные песни хора стали изюминкой и, к тому же, вызывали ностальгические слёзы у всей старой, в прямом смысле слова, русскоговорящей Америки. Когда Дора прислала фотографию, все работники кафе замерли и долго не могла сказать ни слова: Доротею Львовну было не узнать! Это была женщина приятной наружности, но еврейство в ней выдавал выдающийся из-под кокошника нос, большой бюст, порочащий красный атласный сарафан, и тоненькие ножки, торчащие из-под этого сарафана.

И если у Доры всё сложилось очень даже хорошо, то «Кабачок» прямо таки осиротел: сначала вместо пани Доры пришла мыть посуду пани Мария, как величала её Сара Абрамовна. Беда была в том, что пани Мария была ещё больше «ленивкер», чем сама пани Ленивкер. Теперь в кафе раздавались крики другого рода:

– Шмулик, скажи пани Марии, что если через две минуты на стойке не будет чистой посуды, я подам клиенту антрекот «по-брюссельски» на её башке!

– Беня, а ты передай пани Марии, что если на кухне не будет стоять чистой кастрюли, то я сделаю жаркое в её сумке!

 

Пани Мария не задержалась надолго в заведении Яши Ленивкера, и её сменила Сонечка Зайгезунд, дочь давней подруги Сары Абрамовны.  Сонечка была большой чистюлей, но её болезненная страсть к чистоте тоже активно мешала работе заведения. Она всё время что-то мыла, а через десять минут напрочь забывала, что конкретно она мыла и начинала всё перемывать заново. Остановить Сонечку было практически невозможно. Про неё говорили, что она моет даже во сне. Но вся беда в том, что это была чистая правда: с самого детства Сонечка страдала лунатизмом и оправдывала своё имя целиком и полностью! И если другие страдающие этой болезнью люди просто ходили себе по квартире, иногда выходя через балкон, то у Сонечки Зайгезунд был свой собственный маршрут: ночью, поднявшись с кровати, она ходила только по нему, как на автомате. Швабра ждала её в углу комнаты и Сонечка, взяв швабру в руки, шла на кухню. Не включая свет, она где-то полчаса елозила сухой шваброй по полу, после чего ставила швабру на место и ложилась спать. Утром, она, конечно, ничего не помнила, зато днём частенько засыпала на работе. Кстати, и на работе у неё сложился свой маршрут, который не устраивал ни хозяина заведения, ни его посетителей: Сонечка брала швабру и шла в зал, где стояли столики. Это приносило некоторые неудобства, потому что приходилось поднимать ноги и хватать блюда, когда сонная Сонечка протирала стол тряпкой, несмотря на то, что за этим столом обедали люди. Но, как ни странно, посетители любили девушку за её добрый нрав: она всегда улыбалась. Сонечка проработала в кабачке недолго, и была уволена Ариком, после того, как эта «спящая красавица» надела тарелку с борщом на голову одного почтенного, случайно заехавшего в городок иностранца. Он, в отличие от постоянных посетителей кабачка, не захотел встать и отодвинуть стул, чтобы Сонечка Зайгезунд протёрла под столом пол.

 

Потом была ещё парочка посудомоек, но и они были уволены Ариком, которому никто не мог заменить Доротею Львовну.

Лет через десять после тех событий в кафе появилась первая посудомоечная машина: огромный агрегат, который все работники кабачка не сговариваясь стали называть «пани Дорой».

 

                   Глава 6.

 

            Шмулик и Беня

 

 

 

 

 

 

 

Теперь, мои хорошие, я хочу поговорить с вами за двух халамидников, как называла их достопочтенная Сара Абрамовна Ленивкер: Шмулика и Беню.

Что такое халамидники? Как бы вам это объяснить, чтобы вы поняли… Это почти босяки: неудачники, даже не имеющие определённого места жительства. Не знаю, почему Сарочка называла эту парочку так, но каждый из них имел определённое место жительство, а с некоторых пор и приличную работу в кафе у их дяди Яши Ленивкера. И если бы Яша не подобрал их по большой просьбе своей старшей сестры Рохл, в девичестве Ленивкер,  Шмулик и Беня определённо стали бы биндюжниками, как это было модно в девяностые годы. А поскольку они были известными шутниками, их бы уже давно не было в живых. Таких шутников серьёзные люди в те непонятные времена отстреливали на раз-два.

 

Шмулик и Беня были близнецами. Они были абсолютно разными близнецами, как будто их вынашивали две разные матери от двух разных отцов. Шмулик имел шикарную чёрную шевелюру, и эта шевелюра никогда не помещалась под поварским колпаком. Колпак постоянно слетал с головы из-за количества этих волос и Шмулик иногда втихаря вылавливал из супа чёрный, кучерявый волос. Беня же был рыжим, как его мама и дядя: такими были все Ленивкеры в нескольких поколениях. Шмулик был высок и статен, и если бы не его страсть к алкоголю, он бы сошёл за красавца, но любовь к зелёному змею уже начала сказываться на его внешности: глаза стали водянистыми, а походка – неуверенной, какая бывает обычно у людей пьющих.

Эта страсть к спиртному проявилась у Шмулика ещё в подростковом возрасте, когда мальчики украли у матери бутылку водки и в подвале распили её на двоих. Шмулику очень понравилось состояние «полёта», а вот Бенин молодой организм водку не принял: его всю ночь рвало, и Рохл до утра сидела с тазиком возле кровати сына, посылая проклятья тому, кто по её мнению был виноват в случившемся. А кто у жены всегда виноват в плохом? Бесспорно её муж. Тем более, бывший муж. Немного не так: если у детей что-то получалось хорошо, Рохл утверждала, что это работают её гены, дай Бог здоровья всему её роду во всех поколениях. Если получалось что-то плохое, она говорила, что это гены её бывшего мужа, будь прокляты и он и его паршивая семейка… Всё дело было в том, что через десять лет после рождения близнецов, Хаим Карцер оставил Рохл с двумя детьми и перебрался жить к соседке, Маринке, будь неладен тот день когда он с ней связался. Да, характер у Рохл был тот ещё, прямо скажем, не ангельский, но чтобы так подло – этого не ожидал никто. Так вот этот Хаим, будь он не ладен, мог выпить целое ведро, и ничего ему не было, разве что что-то булькало у него в голове, когда он говорил.

Когда случилось это страшное событие, Яша пришёл постоять за честь сестры. Родителей у них уже не было и спокойный, рассудительный и мудрый Яша Ленивкер был тылом не только для Сарочки , Леи и Арика, но и для этих двух маленьких засранцев, как их называла Рохл. Я вам так скажу: за всю свою жизнь Яша не обидел даже мухи, но его желание набить морду Хаиму возобладало над здравым смыслом и прирождённой интеллигентностью.

 

Яша вышел от сестры и подошёл к квартире, где теперь уже жил Хаим. Хаим открыл дверь и молча впустил Леникера. Они также молча прошли на кухню и Хаим, вытащив бутылку вина и две бутылки пива, поставил на стол два гранённых стакана. Яша с ужасом посмотрел на спиртное и подумал, что вот и наступил последний день в его такой недолгой жизни.

 

Мужчины долго сидели за столом и Яша напился в зюзю. Почти ползком Яша дополз до двери сестры и постучал: дотянуться до звонка он уже не мог. Дверь распахнулась и Яша рухнул на руки Рохл.

– Яша, скотина, скажи-но мне, ты зачем напился? И что тебе сказала эта подлюка, будь он неладен? – запричитала Рохл.

– Рохл, милая, – отвечал Яша, когда сестра сунула его голову под кран. – Ты сейчас про кого? Про него или про неё?

– Придурок ты, Яша! Про него, конечно! Мне на неё,.. – дальше последовала непереводимая, яркая и образная игра слов. Из этой бурной речи Яша понял, что его сестре не начхать на случившееся и что в сердце его бедной Рохл надолго поселились боль и тоска.

– Рохл, я сейчас пойду и доделаю то, что не доделал! – вскрикнул Яша и бросился на лестничную клетку на подгибающихся ногах, которые отказывались держать пьяное тело. Кое-как подойдя к двери, Яша стал барабанить кулаком в дверь и орать:

– Хаим! Хаим, скотина, выходи на поговорить! Я пришёл сказать тебе, что ты подлец!

Потом он повернул голову в сторону высунувшейся из квартиры сестры и спросил шёпотом:

– Рохл, я всё правильно говорю?

– Правильно, но очень мягко. Пожёстче, Яшенька. Пусть знает, что за меня есть кому постоять!

В этот момент дверь открылась, и на лестничную клетку вышел Хаим. До этого момента Яша был настроен решительно, но когда он опять увидел здоровенного Хаима в спортивных штанах и в майке, его уверенность в своих ресурсах куда-то испарилась.

– Чего тебе, Яшка? – спросил Хаим.

– Не поверишь, но я пришёл сказать тебе, что ты…

Яша оглянулся на Рохл. Рохл прошипела:

– Скотина и сволочь, Яша.

Яша недоумённо посмотрел на сестру и перевёл взгляд на Хаима.

– Что я скотина и сволочь… И если ты, Хаим, не вернёшься к моей сестре…

Яша опять посмотрел на Рохл.

Рохл прошептала:

– Не будет тебя счастья в личной жизни! У тебя отсохнут ноги и член, и медведь поцелует тебя в сраку!

Яша повернулся к Хаиму и, увидев нездоровый блеск в глазах у этого мужика, промямлил:

– Не будет мне, Хаим, счастья в личной жизни! И медведь поцелует меня в сраку… Рохл, можно я за член говорить не буду?

– А я тут причём? – спросил Хаим Яшу.

– Да ни причём, Хаим. Но я не хочу, чтобы медведь меня туда целовал. Я боюсь медведей…

Хаим громко заржал.

 

Рохл выскочила на лестничную клетку и заорала на весь подъезд:

– Не смей обижать моего брата, паскудник!

И, быстро подбежав к скульптуре «Хаим и Яков», она размахнулась, давно мечтая съездить по физиономии этого жлоба, своего бывшего мужа. Но Хаим успел увернуться, и удар пришёлся как раз таки в Яшину челюсть. Хаим тоже размахнулся, но и его удар достиг челюсти Якова. Так они стояли и били по щекам бедного Яшу, который не мог себя защитить в силу двух обстоятельств: во-первых, он знал какая заноза его сестра, а во-вторых, он понимал, что этим двоим обоим не очень хорошо на душе, и что именно так они выплёскивают свою злобу друг на друга. Через какое-то время Хаим посмотрел на Рохл, Рохл посмотрела на Хаима, и они, вцепившись друг в друга, побежали в квартиру Рохл, надёжно захлопнув за собой дверь.

Яша лежал на лестничной площадке и думал о превратностях судьбы.

После этого Хаим уходил к Маринке ещё три раза, а потом переселился навсегда. Рохл говорила, что он всегда любил выпить, но в молодости совсем не пьянел. А к пятидесяти годам он стал сдавать и потихоньку превращался в запойного алкоголика.

 

Шмулик, видимо, взял гены своего отца и когда ему очень хотелось выпить, он пробирался в Яшину кладовку со спиртным, доставал из своего тайника ключик и, открывая тихонечко дверь, таскал оттуда бутылки. Сколько Яша не ругал своего племянника, сколько не выгонял, ничего у него не получалось: приходила Рохл, падала Яше в ноги, целовала руки, и Яша всегда уступал: у него было доброе сердце. К тому же Яша знал, что выгони он парня, и тот пропадёт в водовороте жизни, канет в реку, и его унесёт шторм в открытое море судьбы…

 

Беня был другим: после того случая с украденной бутылкой он не пил совсем, но тоже пошёл в своего отца: Беня любил женщин. Ему было абсолютно всё равно: старая была «тёлка», как он их называл, или молодая, красивая или некрасивая, высокая или низкая. Беня любил их всех. И что тут такого? – спросите вы меня. Ничего – отвечу я вам, кроме того, что Беня был женатым человеком. Его жена, Софочка, поначалу ужасно страдала из-за постоянных отлучек мужа «по заданию Яши Ленивкера». Бенчик врал Софочке, что Яша отправлял его в этническую экспедицию на крайний север, где обнаружились племена еврейской цивилизации. Он убеждал Софочку, что на горе Арарат найдены останки Ноева ковчега с выжившей мумией, которая к тому же была обрезанной по всем законам иудаизма, и что мумия рассказывает всем о кулинарных аспектах далёкого прошлого. Он говорил Софочке, что у Яши в подвале стоит машина времени и что Яша тайно отправляет его в 1905 год к повару самодержца, который случайно оказался евреем… И что вы думаете: Софочка ему безоговорочно верила! Нет, Софочка не была совсем дурой, хоть и не была семи пядей во лбу, но Софочке очень не хотелось потерять статус замужней дамы. Она смирилась со своей судьбой и была благодарна этой судьбе за то, что Беня после всех командировок с того и этого света всегда возвращался домой.

Женился этот «а-поц-а-будёновец» в восемнадцать лет «по залёту». Софочка родила Бене в общей сложности троих детей, причём дети шли косяком: один за другим. Рохл, глядя на невестку с укоризной, говорила Саре:

– Сара, такое чувство, что Бенчик всё время чего-то ищет. Или мне кажется, или он таки делает кастинг.

– Твой Беня, дорогая Рохл, просто подлец. Вчера я таки видела, как он возвращался от этой стервы, Таньки.

– От какой такой Таньки? Ты что там свечку держала?

– От Таньки «купи-продай». Мне Маня сказала. Она его видела.

– Ну да, он был у Таньки, – пыталась оправдать сына Рохл. – Он куртку покупал.

– Но Маня сказала, что у Таньки завоза не было и что товар прибудет только на следующей неделе.

– Он из старой коллекции покупал, со скидкой!

– Но Маня сказала, что вся старая коллекция распродана.

– Так, бекицер, Сара. Ты мне хочешь сказать за Беню, что он бабник? Я и без тебя это знаю. В папашу, будь неладен тот день, когда я его увидела впервые…

И видя, как расстроилась Рохл, Сара отступала:

– Пани Рохл, я вам так скажу: он всё-таки выходил от Таньки. Ну, кто сказал, что он там должен сидеть безвылазно? Слава Богу, что он вышел и пошёл домой…

И когда Яша открыл кафе, он взял своих племянников Шмулика и Беню в помощники: они готовили то, что им диктовал Яша, при этом умудрялись получать двойную зарплату: у дяди и у конкурентов, продавая им за приличные деньги рецепты, продиктованные Яшей Ленивкером.

 

 

 

 

Глава 7.

 

Тётя Фира

 

 

 

 

 

 

Итак, дорогие, пришло время поговорить за тётю Фиру.

Тётя Фира была родной сестрой Сары Абрамовны Ленивкер. Тогда вы спросите: почему её называли тётей, а её все так называли? Потому что она была аж на пятнадцать лет старше Сарочки и всегда выглядела, как тётя. И пускай  тётя Фира прилично зарабатывала, в её гардеробе было только две тёмно-синие юбки, две белоснежные блузки и два свитера на зимний период, что делало её даже не тётей – бабушкой. Причёска тоже оставляла желать лучшего: собранный пучок седых кучерявых волос на голове отдалённо напоминал бабетту, хотя бабеттой на самом деле не являлся: непослушные волосы выбивались из этой самой бабетты и торчали в разные стороны.

 

Можно сказать, что тётя Фира тоже была одним из тринадцати несчастий «Кабачка» в силу своего характера. А дело в том, что тётя Фира всю свою жизнь влипала в ситуации, из которых не знала, порой, как выбраться.

 

Первый раз тётя Фира испытала на себе, что такое цорес, когда только родилась. Шея девочки была два раза обвита пуповиной, причём сама пуповина была крепко зажата в левой руке новорожденной. Когда врач попытался разжать кулачок девочки, чтобы забрать у неё то, что ей уже не принадлежало, Фира отдала пуповину, но мёртвой хваткой этой же левой ручкой вцепилась в халат врача.

Акушерка, которая принимала роды, взяла девочку на руки, чтобы обмыть её в тазике с тёплой водой, но безымянная тогда Фирочка как-то вся странно изогнулась, и чуть было не упала. И тут произошло ещё одно странное обстоятельство: девочка зацепилась этой же рукой за стетоскоп, болтающийся на шее врача и повисла на нём.

 

Врач, Шлёма Моисеевич Бляхер, был не робкого десятка и многое повидал на своём гинекологическо-акушерсвом пути, но такое чудо он таки видел впервые: рука новорожденной девочки жила абсолютно своей жизнью. Это был феномен, о котором Шлёма Моисеевич до сих пор не слышал. Он предположил, что у девочки какое-то неврологическое отклонение и поставил ей пять баллов по шкале Апгар. Чтоб вы знали: всех новорожденных оценивают по этой шкале сразу же после их рождения, и поставленные Фирочке пять баллов из десяти означали, что ребёнка ждёт непростое, возможно даже суровое будущее. Через пару минут этот показатель вырос до семи, и тогда Шлёма Моисеевич сказал, что прогноз, скорее всего, будет благоприятным.

Бляхер был опытным врачом, и он не ошибся: Фирочка росла почти нормальной девочкой, если бы не её левая рука, которая так и продолжала жить отдельной от тела жизнью: она хваталась за всё, до чего дотрагивалась. И если дома это как-то удавалось скрывать, то в общественных местах маме приходилось привязывать ручку к тельцу ребёнка бинтами. Такое решение было принято, когда мама с годовалой Фирочкой впервые пошла в лавку за продуктами. Фирочка с невинным видом стянула с прилавка сдачу в один бумажный рубль, отданную продавщицей впереди стоящей перед Фирочкиной мамой женщине. Причём все видели, как продавец положила этот бумажный, старый рубль на тарелку. Женщина, ожидающая свою сдачу, равно как и мама Фирочки, державшая её на руках, не заметили ровным счётом ничего. Покупательница устроила скандал, и продавщица вынуждена была отдать ей свой собственный рубль, в то время, как Фирочка преспокойно себе ехала в коляске домой. Дома мама заметила, что у ребёнка в ручке что-то зажато и, когда кулачок раскрылся, а он через какое-то время раскрывался самопроизвольно, Фирочкина мама увидела злополучный рубль.

Перед родителями сразу же встал вопрос, что делать с этим рублём, поскольку они, всё же, были порядочными людьми. Мама хотела бежать и отнести его обратно, на что папа возразил, приведя очень серьёзные аргументы:

–  Раечка, ты понимаешь, что никто тебе не поверит, что годовалый ребёнок может украсть рубль. В лучшем случае они подумают, что этот рубль украла ты.

–  А в худшем? – с тревогой спросила Рая мужа.

–  А в худшем… Как бы тебе объяснить… Ты помнишь, у нас был сосед, Борух?

–  При чём здесь Борух, Абраша? – спрашивала Рая.

– У Боруха была собака. Не помню, как её звали.

–  И что?

–  Так вот этот Борух натаскивал собаку воровать у соседей бельё.

–  И что?

–  Он научил её прыгать, и она таки воровала.

–  И что?

–  Прекрати чтокать, Рая. Они подумают, что мы натаскиваем нашу Фирочку воровать чужие деньги.

– Ты с ума сошёл? Где бельё, а где деньги? И кто поверит, что годовалый ребёнок может воровать?

– Тогда вернёмся к первому варианту? Они подумают, что деньги взяла ты.

– Абраша, шлемазл, включи голову, прошу тебя! Почему тогда я их вернула, если только что украла?

– Потому что тебе стало стыдно, майнэ либэ.

– А если я пойду и подброшу этот рубль незаметно? – не унималась честная Рая.

– Раечка, Ты конечно можешь его подбросить незаметно, но ты же знаешь эту продавщицу  Дуську: отдав свой собственный рубль она перевернула всё вверх дном, пытаясь найти его.

– Абраша, так что ты предлагаешь?

– Я предлагаю забыть. Окончательно и бесповоротно.

– Но это нечестно, Абраша! Я больше не смогу ходить в эту лавку.

– Что тебе мешает ходить в другую?

– Но если я пойду в другую, Дуська заподозрит, что рубль таки украла я…

– Тогда продолжай ходить в эту, как ни в чём не бывало.

Подумав, Рая согласилась с аргументами мужа и они стали богаче на целый рубль.

Но с тех пор Рая стала тщательно следить за ребёнком, чтобы, не дай Бог, рука не выкинула ещё какой-нибудь фортель. А так-то Фирочка росла очень хорошей девочкой: доброй и отзывчивой. И если она притаскивала в дом что-нибудь эдакое, свежеворованное, это тут же пополняло коллекцию проделок Фирочкиной руки, которую Абрам тщательно прятал на антресолях.

 

Родители долго скрывали Фирочкин недостаток, но шило в мешке не утаишь. Всё стало ясно для окружающих, когда Фирочка пошла в школу. Все десять лет учёбы Фира сидела за партой одна, потому что однажды, когда девочка была в первом  классе, её левая рука рефлекторно зацепилась за причинное место соседа по парте. Второй рукой девочка писала слово «МИР» в тетради. Мальчик сначала не понял, что происходит, но когда цепкая рука девочки сильно сжала писюн, мальчик заорал, как будто его режут. Молодая, незамужняя учительница, увидев эту картину, бросилась отрывать руку девочки не зная, что через пару минут судорога закончится и пальчики разожмутся сами. Оставив попытку навести порядок, учительница побежала за директором. Через минуту пальцы девочки самопроизвольно разжались и, освободив хозяйство орущего мальчишки, Фирочка, сказав пацану: «Заткнись, а то будет хуже», приступила к написанию нового слова «МАМА». Испуганный мальчик молниеносно замолчал, и когда учительница привела директора, все дети класса сидели и писали в своих тетрадях слово «РОДИНА». Директор укоризненно посмотрел на молодую и незамужнюю учительницу и, сказав: «Замуж вам нужно, Ирина Прокофьевна», вышел из класса.

 

С тех пор Фирочку побаивались все мальчики в классе, а девочки наоборот полюбили за её страсть к математике: Фирочка решала задачи и примеры лучше всех учеников класса и давала за деньги списывать детям домашние и контрольные работы.

После школы Фира поехала в район и поступила в училище на бухгалтера. Там у девушки случилась попытка немножко выйти замуж, но рука повторила свой подвиг, слава Богу, до свадьбы. Парня доставили в больницу, а Фирочка почти навсегда забыла о мужчинах. Через два года она написала какому-то профессору в Московскую клинику, он принял Фирочку, и сделал ей какую-то операцию, написал диссертацию по этому уникальному случаю, после чего девушка стала абсолютно нормальным человеком.

 

У Фиры была ещё одна попытка связать свою жизнь с мужчиной, но он оказался еврейским брачным аферистом и, забрав все Фирочкины сбережения, отбыл в неизвестном направлении.

«А ещё еврей!» – сокрушались родители девушки, видя, как страдает их старшая дочь.

Замуж Фира так и не вышла. И сколько раз её не сватали – любви не случилось, а без любви связывать себя узами брака она не хотела. Когда Сарочка, её сестра, вышла замуж за Ленивкера и родила детей, Фирочка, ставшая тётей, с радостью помогала их воспитывать. На себя она не обращала никакого внимания ни в плане внешности, ни в плане одежды, но бухгалтером была хорошим. Правда, с комплексом неполноценности у неё всё же была проблема: тётя Фира боялась проверок.

 

В молодости тётя Фира была свидетелем, как на завод, где она работала помощником главбуха, пришли двое из ОБХСС, и после тщательной проверки документов этого главбуха вывели в наручниках и посадили в машину с тёмными стёклами. Фиру по необходимости сделали главным бухгалтером, но  она ужасно терялась, когда на завод приходила какая-нибудь очередная финансовая проверка. Поэтому, когда завод перешёл в частные руки к одному бандиту, тётю Фиру попросили покинуть это тёплое место.

 

Сарочка попросила Яшу взять тётю Фиру бухгалтером в «Кабачок», поставив ему категоричное условие. Ой, вы что, не знаете, как жена умеет ставить мужу условия? Она сказала:

–  Яша, или ты берёшь Фиру в бухгалтерию, или ты берёшь Фиру в бухгалтерию.

У бедного Ленивкера не оставалось никакого выбора, и Фире была выделена подсобка, где она благополучно делала своё бухгалтерское дело. Но как только в кафе приходили проверяющие,  Фира Абрамовна становилась белой, как стена из кафеля в туалете «Кабачка», и, глядя на её перепуганный вид, бухгалтерию шмонали так, как нигде.

 

Кстати, эти службы давно поняли, что в кабачке, казалось бы, было всё по-честному, но каждый раз наведывались, чтобы получить свою мзду за испуганный вид бухгалтера тёти Фиры. Яша что только не делал, чтобы вернуть краски на лицо свояченицы, даже пробовал налить ей сто грамм коньяка. Но это он сделал зря: непьющая Фира так осмелела, что послала фининспекторов далеко и надолго. Причём никто из семьи даже не догадывался о том, что скромная и молчаливая тётя Фира имеет такой широкий кругозор и такой огромный словарный запас.

 

 

 

 

 

Глава 8.

Лея

 

 

 

 

 

 

 

«Ох, эта Лея, Лея…», – говорили соседи, когда речь заходила о маленькой Лее Ленивкер.

«Ой, я вас прошу! Ну что я могу вам сказать за Лею?» – говорили учителя родителям, Саре и Яше, когда Лея пошла в школу.

«Лея Ленивкер таки закончила восемь классов! Сейчас ей прямая дорога в университет! А потом, Сарочка, вы, наверное, отдадите её в акадЭмию?» – добродушно шутили соседи, когда Лея окончила на одни тройки восемь классов и все учителя вздохнули с облегчением.

Но вы, мои хорошие, ошибаетесь, если думаете, что Лея была плохим ребёнком. Она была лучшим ребёнком из всех, кого я знала. А уж я знала многих детей, вы таки мне поверьте.

 

У любой проблемы, как вы знаете, есть истоки. Проблема Леи Ленивкер заключалась в том, что у Сарочки была очень тяжёлая беременность: когда Сара забеременела Леей, у неё умерла мама. Сарочка очень трагично восприняла мамину смерть и всю беременность лежала, потому что когда она вставала, ребёнок из неё уходил. Яша нанял сиделку, поскольку они с Фирой должны были работать, и эта сиделка всю Сарочкину беременность таскала её на себе. Именно тогда Сара и располнела. И сколько она себя не уговаривала сесть на какую-то диету, у неё ничего не получалось.

 

Однажды ей принесли диету со странным названием «кремлёвская». Когда за ужином она сказала Яше, что садится на «кремлёвскую диету», Яша отложил в сторону газету, которую всегда читал за ужином, снял очки,  и сказал жене:

– Сарочка, золотце, зачем тебе это нужно, скажи на милость?

– Яша, я хочу быть такой же красивой, как пани Катарина! Она такая стройненькая, такая усипусечка...

– Сарочка, ты и так красивая, куда уже больше?

– Яша, ты не понимаешь. Имея такой большой вес, я не могу быть полностью счастливой!

Яша ещё раз внимательно посмотрел на жену и сказал:

– Пани Сара, не дурите себе голову. Я в своей жизни видел много счастливых людей, но голодных среди них не было.

 

Когда у Сары начались роды, выяснилось, что девочка лежит вверх тормашками: там, где у всех должна находиться голова, у ребёнка оказались ноги. И сколько акушерка не упрашивала Лею развернуться, ничего не получалось: пришлось делать кесарево сечение. Но, видимо, с этим сечением припозднились, и девочка родилась уже посиневшей. Пару минут она не могла плакать, после чего её успешно реанимировали и она еле слышно запищала, но что-то всё-таки произошло в её маленькой головке, покрытой рыжим пушком.

 

Лея заметно отставала в развитии и это «заметно» замечали все вокруг. Но она была таким красивым ребёнком, что когда Сара шла с ней за ручку в садик, прохожие оборачивались им в след и говорили: «Бог мой, разве бывают такие красивые дети?»

Густые, рыжие волосы Леи всегда были аккуратно заплетены в две толстые косички, карие глаза были прикрыты чёрными и густыми ресницами, что казалось странным: у рыжих и ресницы, и брови тоже всегда рыжие.

 

Маленькая Леечка до семи лет не выговаривала несколько букв, и поэтому в школу пошла на год позже, чем её ровесники. Учёба была для неё настоящим мучением: она совсем не умела читать и писала с такими ошибками, что учитель, порой, не мог разобрать ни почерка, ни смысла написанного.

«Птича залетела в зад к задовнику» - эта строчка из диктанта третьеклассницы Леи Ленивкер надолго стала притчей во языцех в школе, где училась Лея. А когда она писала сочинение в конце восьмого класса, ей поставили тройку практически ни за что. В сочинении на свободную тему «Как прекрасен мир» Лея написала: «Этат мир прикрасин, патамуша в нём есть я. А ищо папа, мама и Арик. А больша нам никто ни нужин».

 

За восемь лет Лея умудрилась не прочитать ни одной программной книжки. Да что там програмной: чтение Лее давалось труднее, чем письмо. Яша сначала пытался заставить её читать хотя бы сказки, но понял, что толку не будет, и отстал… С математикой у неё тоже было всё не так, как обычно бывает у еврейских детей, но деньги считать она, слава Богу, научилась, хотя деньги Лею не интересовали как факт.

 

Лишь однажды, когда её было лет десять, Лея попросила у мамы купить ей книжку.

Опешив, мама спросила:

– Лея, скажи-но мине, зачем тебе книжка, если ты плохо читаешь?

– Я хочу с ней так же, как папа, ходить какать…

 

Единственное, к чему Лея проявляла интерес, было домоводство, да и то только к той части, где надо было что-то готовить. У неё было какое-то чутьё на готовку, и если девочки делились на группы и готовили блины, то самые вкусные блины получались у той группы, где была Лея. Причём она всё делала молча: подсовывала девочкам продукты и специи, они смешивали, размешивали и добавляли в блюдо. На домоводстве Лея стала бесспорным молчаливым лидером. Почему молчаливым? Потому что родители всегда говорили ей: «Молчи, Лея!», оберегая её: вдруг девочка опять сморозит какую-нибудь глупость и все будут над ней смеяться?

 

Сарочке всегда было больно видеть, как на Лею смотрят взрослые. Нет, она не стеснялась дочери, ни в коем случае, она просто очень переживала: как будет жить эта девочка, когда их с Яшей не станет. Несмотря на недостаток ума, Лею любили все, кто её знал: она была чистым и очень добрым ребёнком.

 

Да, Лее Ленивкер нельзя было доверить какое-то важное дело, нельзя было послать в магазин за продуктами одну, нельзя было поговорить по душам, но зато у Леи было то, что редко бывает у людей нашей пятой графы: она умела проницательно слушать. Благодаря этому таланту у Леи даже водились подруги. Было такое чувство, что слушая их, эта девочка накапливает жизненный опыт и когда-нибудь он вырвется наружу.

Так думал Яша, замечая, что когда он готовит, именно Лея сидит рядом и смотрит на его руки. Однажды он дал дочери нож и попросил порезать огурец. Лея от радости искромсала огурец так, что на стол его уже никак нельзя было положить: он портил вид всего блюда.

 

Как-то Лея подошла к отцу, когда тот прорабатывал очередной рецепт, протянула папе яблоко и сказала:

– На, папоцка, поешь.

Яша взял яблоко, повертел в руках и откусил большой кусок.

Брови Леи поползли вверх, и она  попросила ещё раз:

– Папа, поешь, позалуста.

Яша, недолго думая, откусил ещё кусок, потом ещё и, наконец, показал дочери огрызок.

Из красивых глаз Леи брызнули слёзы. Девочка убежала, вернулась ещё с одним яблоком, сунула его папе и, плача сказала:

– Поешь, папоцка!

 

Яша взял дочь за руку и привёл к Саре, которая смотрела очередную серию «Кабачка 13 стульев».

– Сара, золотце, переведи, что хочет твоя дочь!

Сара оторвалась от экрана, посмотрела на плачущую Лею, потом подняла глаза на мужа:

– А что она сказала, Яша?

– Она сунула мне яблоко и сказала: «папа, поешь». Я съел яблоко, она начала рыдать и принесла второе.

– Яша, ты дЭбил. Твоя дочь попросила тебя порезать яблоко, а не сожрать его.

– Да? – только и смог сказать Яша, потом он обнял девочку, повёл на кухню, посадил за стол и порезал ей яблоко на дольки.

Арик, зная особенности сестры, с самого детства подшучивал над ней, за что получал от Яши подзатыльники. Но после одного случая перестал шутить: мальчишка понял, что шутки могут плохо заканчиваться. Вы хотите знать, как это было? Нате вам!

Однажды, когда Лее было семь лет, Арик сказал сестре, что детей находят в капусте. Эту хохму знали все, и, вроде бы, ничего смешного в ней не было. Но у Леи с юмором тоже было не всё в порядке, как вы понимаете:

– Правда, Алик? – спросила Лея брата. Он для неё долго был Аликом, потому что буква «р» появилась в разговоре у его сестры в пятом классе.

– Ну, да! – как-то неуверенно ответил Арик

– А как их там находят? – не унималась Лея.

Арик, который уже пожалел, что начал этот разговор, сказал:

– Мамы идут в огород, ворочают кочаны капусты и находят.

– А дети в лазных коцанах лезат? – спросила Лея.

– Иногда в одном, как Шмулик и Беня.

– И меня мама в коцане насла?

– Ну, да…

– А в каком оголоде?

– У тёти Баси, – Арик быстро перебрал в уме всех, у кого был огород и остановился на одной из маминых знакомых.

– А им не холодно? – чем дальше, тем больше Лее было интересно за капустных детей.

– Отстань, Лея. Мне идти надо, – отрезал Арик и ушёл, оставив сестру наедине со своими мыслями.

 

Уж не знаю, какая картинка сложилась в голове у бедной девочки, но когда на следующий день Яша приготовил тушённую капусту с мясом, Лея закатила такую истерику, что родителям пришлось вызвать скорую. Возможно, если бы капуста была без говядины, всё бы так и сошло «на нет», но вот эти кусочки мяса дополнили сложившуюся в Леиной голове картинку. Арик быстро понял, в чём дело и, тихонько выскочив из квартиры, убежал от греха подальше.

Когда приехал врач и выслушал девочку, он вызвал милицию. Милиционер, поговорив с ребёнком наедине, устроил допрос с пристрастиям её родителям:

– Я прошу показать кастрюлю, в которой вы тушили капусту.

Ничего не понимающий Яша принёс кастрюлю. Милиционер надел резиновые перчатки, взял вилку и стал осторожно переворачивать остатки капусты.

– Я имею просить прощения до вас, но что вы пытаетесь там найти? – спросил Яша.

– Капуста с мясом, товарищ Ленивкер?

– Да, конечно. Отборная молодая телятина.

– Где брали мясо?

– На рынке.

– Кто может подтвердить?

– Продавец Иван Будько, я всегда у него говядину беру. Второй ряд, с самого края.

– Он завтра будет стоять?

– Да, он каждый день стоит. Что, собственно происходит, разрешите узнать?

– К нам поступили сведения, что вы убили ребёнка и приготовили его вот в этой кастрюле, вместе с капустой…

– Что? – вскричали одновременно оба Ленивкера. Яша схватился за сердце. Сара схватилась за Яшу…

– Ваша дочь, Лея Ленивкер, только что дала показания, что вы убили ребёнка и приготовили его…

Сара стала хватать губами воздух…

Милиционер продолжил:

– Товарищ Ленивкер, собирайтесь. Вы проедете со мной в милицию. Капусту мы возьмём на экспертизу.

– Вещи брать? – спросил убитый Яша, надеясь, что экспертиза всё расскажет следователям. Яша был неглупым человеком и немного знал за погромы, которым когда-то давал толчок миф о том, что евреи употребляют кровь убитых младенцев. Сара молча стояла и смотрела на мужа, боясь что-либо сказать, чтобы не забрали и её тоже.

Непонятно, чем бы всё это закончилось, скорее всего, сделали бы экспертизу и всё бы уладилось. Но сколько бы это заняло времени и нервов! И когда Яшу выводили из квартиры, появился плачущий Арик. Он кинулся к милиционеру:

– Дяденька, отпустите папу, он не виноват. Это я!

– Что ты, пацан!

 Дальше было всё как в кино: Арик, размазывая слёзы, рассказал и про капусту, и про детей, и про Лею.

Милиционер снял с Яши наручники и сказал:

– А вам, товарищи Ленивкеры, нужно справку иметь, что у вас психиотрический ребёнок.

 

С тех пор никто и никогда в семье с Леей больше не шутил. После восьмого класса Лея стала подрабатывать у отца: лепила пельмени. Когда Яша открыл «Кабачок», уже взрослая Лея пошла на повышение: стала официанткой. Нужно сказать, она оставалась такой же красавицей, и такой же доброй, и посетители, видя её улыбку, таяли и повторяли заказ дважды, трижды, сколько было нужно, чтобы Лея запомнила его. Да, у Леи открылся талант: она не записывала заказы, а запоминала их до малейшей подробности. Сара удивлялась:

– Яша, как это может быть? Лея за всю жизнь не выучила ни одного стиха!

– Сарочка, это просто были не те стихи…

Родители, глядя на девушку, молились только о том, чтобы Бог ей, всё-таки, послал немножечко счастья…

 

 

 

Глава 9.
Как ушёл Яша Ленивкер

 

Этот рассказ будет не таким весёлым, как вам бы хотелось. Но жизнь тоже не всегда прекрасна, согласитесь, мои дорогие. Скажите, как о смерти можно весело писать или говорить? Конечно, бывают разные ситуации, и было бы смешно, если бы Яша Ленивкер умер на какой-нибудь проститутке. Его хотя бы было не так жалко! Но у него в жизни была одна единственная женщина, пани Сара Абрамовна, и других ему было не нужно… Хотя, я вам скажу, что евреи любят пошутить даже со смертью и тогда их уход может быть окутан такой завесой или тайной, что сердце при этом плачет, а глаза смеются…  Такой уж у нас народ – непредсказуемый.

Как я уже говорила, Яша поставил дело на поток: «Кабачок 13 цорес» работал с утра до позднего вечера, пельмени продавались, выпечка шла на ура, пришлось даже нанять таксиста и человека, который развозил обеды на заказ. В городке говорили, что Яша Ленивкер таки опередил время.

 

Но Яша опередил время не только в том, что касалось бизнеса – у него была огромная душа, и он пошёл дальше. Яша стал ходить в Синагогу и взял нескольких старых, больных и одиноких евреев под своё крыло. Они, эти одинокие, забытые детьми и Богом люди, не могли приехать к нему в «Кабачок», не могли отведать его «гефилте фиш», выпить вкусный, горячий кофе с корицей и имбирём, приготовленный по уникальному Яшиному рецепту. Дети этих стариков давно покинули нашу страну, изредка приезжали в гости, даже звали родителей к себе, но это было как-то всё очень формально… Да и предлагали они только потому что знали: старики никуда не поедут. Тогда дети выполняли свой долг до конца: нанимали старикам сиделок, высылали деньги и таким образом очищали свои души. А вот что держало на плаву этих стариков – было совсем непонятно, даже умному Яше Ленивкеру.

 

И тогда Яша, поговорив с раввином, решил развозить им обеды. Совершенно бесплатно. Абсолютно даром. Делали это всё тот же таксист и тот же развозчик обедов. А иногда он и сам навещал стариков, которые смотрели на Яшу с обожанием.

– Мира Григорьевна, что вы сидите здесь, как кура на насесте? Чего вы ждёте? Вы таки уже давно не можете нести яйца! – шутил Яша, сдерживая слёзы, когда видел, как бедная Мира Григорьевна слезает со своего третьего этажа и идёт смотреть в почтовый ящик: а вдруг там лежит письмо от её любимой Неллочки…

– Яша, милый, я еле просыпаюсь по утрам… А есть такая примета… – отвечала Мира Григорьевна, лёжа в кровати.

– Вэй из мир, такая прогрессивная женщина и верит в приметы!

– А что мне остаётся делать! Таки верю, Яшенька: то, что я утром открываю глаза – это очень правильная примета. Это значит, что я не сдохла во сне!

 

– Шлёма, что-то мне не нравится ваш цвет лица! – говорил Яша, когда приехал проведать старенького Шлёму, который недавно похоронил свою такую же старенькую Рахиль.

– Ой, Яша, я вас умоляю! Если бы вы видели цвет моего стула, вы бы совсем забыли про цвет моего лица! – отвечал Шлёма, не улыбаясь.

– А что не так с вашим стулом? – смеялся Яша и вертел в руках табуретку, разглядывая её со всех сторон.

– Яша, вы умный человек, но вы дурак, простите! Кто говорит за стул, Яша? Я говорю за говно, простите…

 

– Яша, скажите-но мне стишок! Что-то я давно не слышала ваши дурацкие стишки! Это ж надо, чтобы Бог так не дал таланта! – просила старая, как моя жизнь, Бетя Слуцкер, у которой был сахарный диабет второго типа и которая уже раз пять могла умереть.

– Про что вы изволите услышать, Бетя?

– Давай про секс, Яша. Мине давно никто ничего не рассказывал про секс.

– Бетя, Бетя… Какой там уже секс в мои годы! – сокрушался Яша.

– Яша, не лицемерь. Про секс можно в любые годы, даже в мои!

– Хорошо, про секс, так про секс…

Яша задумывался буквально на минуту, а потом выдавал:

  Я принёс пани Бете бифштекс.

  Пани Бетя сказала: « О нет!

  Расскажи ты мне, Яша за секс!

  У меня его нет триста лет …»

– Яша, я тебе так скажу: твои стихи ещё хуже, чем твои обеды. Как ты стихи сочиняешь, так и я могу…

И тогда Яша, чтобы достойно ответить, говорил, не обижаясь:

– Бетя, скажите, почём у вас сахар в крови? В магазине его уже не укусить: цена растёт с каждым днём!

 

Сара сначала не понимала, зачем Яше нужна эта «паршивая» благотворительность. Но дети поддержали отца, тем более что Яша сказал как-то за ужином:

– Сара, чтобы я больше не слышал твоё «зачем». Ты хочешь счастья для наших детей?

– Что за дурацкий вопрос, пан Ленивкер!

– За всё, пани Сара, нужно платить… У меня с Богом договор: я занимаюсь благотворительностью, а Он устраивает счастливое будущее Арику и Лее. Вот ты веришь в Бога, Сара?

– Чтобы совсем да – так нет. И чтобы совсем нет – тоже нет. Но, знаю точно: к счастью наших детей моя вера не имеет никакого отношения. Счастье детей я буду делать сама, Яша.

– Сама, говоришь… Сами мы мало что можем, Сарочка. Когда меня не станет, тебе действительно придётся делать их счастье самой …

– С ума сошёл, Яша? Ты чего это о смерти заговорил? Рано ещё!

– Никто не знает, когда время, Сара. Но готовиться надо начинать заранее. А то вдруг я предстану перед Всевышним неподготовленным?

– Это как?

– Вот он спросит меня: чего это ты, Яков Самуилович, такого хорошего на Земле сделал, чтобы я тебя в Рай пустил? Что я ему скажу?

– Скажи, что ты на мне женился. Это почти подвиг.

– Это будет главный козырь, Сара.

– Скажи, что детей вырастил.

– Аргумент. Но он мне скажет, а что ещё?

– Яша, не морочь мне голову. Бог – занятая личность. И с каждым он говорить не будет. Он только с великими разговаривает, когда встречает. А мы толпой пойдём. Да это ещё и не скоро будет, так что иди и живи!

– Ох, Сара, Сара… Ангела смерти совсем не интересует, приготовлен ли мёртвому саван…

 

Говорят, что люди чувствуют, что смерть ходит где-то рядом и за полгода начинают о ней заговаривать. Как бы ненароком, случайно… Но Сара, как, впрочем, и дети, не обратили никакого внимания на этот странный разговор и вскоре благополучно о нём забыли.

 

Яша продолжал исправно платить деньги «хомячкам», не уклонялся от государственных налогов и очень много работал. Ночью он сидел, запершись у себя в маленьком кабинетике, прямо в кафе, разрабатывая новые рецепты, модернизируя старую еврейскую кухню… Но каждый раз, когда он придумывал что-нибудь эдакое, посетители ворочали носами и просили не делать больше торт со взбитыми сливками и персиками из банки, а готовить те старые, проверенные тейглах, что всегда лежали  у Яши под стеклянным колпаком на стойке бара.

– Шо вам дались эти сухие печеньки? – спрашивала Лея у посетителей, когда брала заказ. – Возьмите лучше кусочек тортика, вы такой ещё не ели! Я когда попробовала, прям описялась от восторга…

– Пани Лея, вы что хотите, чтобы у вас здесь, посреди зала, текла река?

– Какая река? Не надо никакой реки! Просто попробуйте тортика! Мы шо, его викинуть должны?

 

Но посетители делали исключение только для Яшиного «Наполеона…» О, какой это был «Наполеон»! Всем «Наполеонам» «Наполеон». А если Яша пёк штрудель, так весь городок приезжал, чтобы съесть кусочек… Но об этом мы поговорим позже…

 

Яша умер на своём боевом посту: в своём маленьком кабинетике, прямо сидя. Нашли его Шмулик и Беня, когда пришли утром на работу. Врач, который сделал вскрытие, сказал, что у Яши, видимо, оторвался тромб.

– Вы что, с ума сошли? У него не было никаких тромбов! Если бы у него были тромбы, я бы об этом знала! Яша ничего от меня не скрывал! – рыдая, говорила Сара врачу, когда он вышел, чтобы рассказать ей, отчего умер Яша.

 – Сарочка, вам было бы легче, если бы Яков Самуилович умер от печёночных коликов?  Или от сердечной недостаточности? – спросил её врач, делавший вскрытие.

Вечером в комнату Сары пришли Арик и Лея.

 Арик смотрел, на убитую горем мать и не решался сказать то, что ему не давало покоя.

– Мама, скажи, папа написал завещание? – осторожно спросил Арик.

Сара посмотрела на сына  и ответила вопросом на вопрос, как это принято у евреев:

– А что, это сейчас так важно, Арик?

– Мама, это таки немного важно.

– Почём я знаю! Он что, собирался умирать? – опять спросила Сара и запричитала:

– Готэню, Яша, ты такой засранец! Как же я теперь буду жить? Что я теперь буду кушать? На кого мне теперь ругаться? Кому нужно твоё кафе, если никто ничего не умеет в нём делать?

– Мама, мне кажется, или ты задаёшь слишком много вопросов? -  спросила Лея, и Сара уставилась на неё, как будто видела в первый раз в жизни.

– Лея, где твои слёзы, скажи-но мне, доця? Ты стала сиротой, Лея! Ты понимаешь это?

– Мама, но у меня ещё есть ты! Вот когда ты умрёшь, тогда я стану сиротой!

– Ой-ёй-ёй… – завыла Сара. – Яша, шлемазл, что я буду делать с этой девочкой? Ты один понимал то, о чём она говорит! Яша! Ты меня слышишь? Ответь мне, наконец!

– Мама, папа не ответит тебе… Он умер…  – вдруг сказала Лея и, осознав, что отца больше нет, тоже заплакала.

 

Сара перестала рыдать и посмотрела на дочь. И Арик посмотрел на сестру. Лея даже не плакала: она поскуливала, размазывая по щекам слёзы… Ей было тридцать лет, и плакала она всего несколько раз в своей жизни, да и то в детстве. И сейчас она стояла такая беззащитная, такая одинокая и несчастная, что сердце матери сжалось: она почувствовала боль дочери всей своей материнской душой…

 

Сара встала, подошла к Лее и крепко обняла её. Арик подошёл к обеим женщинам, и тоже крепко обнял их…

Сколько они так стояли, никто не знает и никто никогда не узнает: время остановилось для них. Им нужно было думать, как они теперь будут жить без Яши.

 

 

Глава 10.
Завещание

После похорон мужа Сара Абрамовна впала в некую прострацию: она не знала, как ей жить дальше. Арик находил утешение у Милочки Кацман, Беня просто отдыхал, чего не делал уже очень давно, считая себя и брата рабами Яши, а Шмулик просто куда-то пропал и никто не знал, где он. Его мать, Рохл, даже заявила в милицию о пропаже сына, но узнав, что Шмулик любит выпить, милиция предложила подождать пару дней. Через пару дней Шмулик нашёлся: он пил, не просыхая, в компании каких-то бомжей. На похоронах Яши его тоже не было, и когда он, наконец, приполз домой, родственники его не узнали: он был чёрный и оборванный. «От горя», - подумали все и не лезли к Шмулику с расспросами.  «Кабачок 13 цорес», потеряв хозяина, друга и отца, закрылся на неопределённый срок. Я хочу вам сказать, что было такое ощущение, что весь городок погрузился в траур из-за смерти нашего Яшеньки…

Лея сидела дома, держала маму за руку и выслушивала её стенания по поводу того, каким подлецом оказался её Яша. Лея, в отличие от Сары Абрамовны, больше не плакала, и казалось, что она всё время о чём-то думала. Сара смотрела на свою взрослую дочь, и в глазах у неё стоял один вопрос: «Что дальше? Что мы будем делать?»

 

Через два дня после похорон в квартире Сары раздался телефонный звонок. Это звонил нотариус, Ицхак Фельдман, друг детства Яши Ленивкера.  Лея взяла трубку и сказала заученную фразу, которую за эти пару после похорон дней повторила раз сто.

– Алё! Вдова Якова Ленивкера подойти к телефону не может. Если вы не хотите, чтобы Сара Абрамовна умерла от горя, позвоните через неделю.

Ицхак, который для Яшиных детей был всегда дядей Изей, быстро проговорил:

– Лея, это дядя Изя. Не клади трубку и позови маму.

– Дядя Изя, вдова Якова Ленивкера подойти к телефону…

– Лея, просто позови маму.

– А если она умрёт от горя?

– Она таки умрёт от горя, если не узнает то, чего я хочу ей сказать. Зови.

– Хорошо, дядя Изя но если что…

– Лея! – заорал в трубку нотариус и тут же услышал:

– Мама, это дядя Изя. Он сказал, что ты умрёшь в любом случае, так что иди и возьми трубку.

Ицхак услышал охи, которые перешли во вздохи, потом в трубке послышалось траурное дыхание и, наконец, раздался скорбный голос Сары:

– Изя, это ты?

– Я, Сарочка, я.

– Яшеньки больше нет, Изя.

– Я знаю, Сара. Я помогал организовывать похороны.

– Изя, скажи, ты всё проверил, когда закрывал гроб? Яша был там? Я ничего не помню…

– Сара, детка, если он уже точно умер, то где ему быть?

– Мне почему-то кажется, что он где-то рядом.

– Потому что прошло ещё очень мало времени. Он в твоём сердце, Сарочка. У меня к тебе дело. Ты про Яшино завещание знаешь? Яша говорил с тобой?

– Нет. А что, Яша оставил завещание? И что там? И когда этот засранец его успел написать? Он был в твёрдом уме и здравой памяти?

– Остановись, пани Сара! Каких фильмов ты насмотрелась, скажи мне? Конечно, и ум и память – всё было в наличии. Ты должна с детьми подъехать ко мне в контору завтра, часам к десяти. Паспорт возьми с собой, пожалуйста!

– Хорошо, Изя… Я буду. И когда этот засранец успел написать завещание?..

 

На следующий день Сара вместе с Ариком и Леей прибыла в контору  нотариуса Фельдмана. Пани Сара была вся в чёрном платье, как и подобает настоящей вдове, а на её голове непонятным образом держалась старомодная шляпка с вуалью из похоронных запасов её мамы. Знаете, я вам так скажу: когда вы доживаете до шестидесяти, вам надо подумать за  похоронный наряд. Нет, не за тот, в чём вас положат в гроб: там вам уже будет всё равно, что на вас надето. Хотя нет, не всё равно: вы должны продумать оба варианта. Первый: это то, в чём ВЫ будете ходить на похороны к своим подругам, второй, что будет на вас надето, когда подруги придут на ваши похороны.

Изя открыл дверь и, поздоровавшись, пропустил оставшуюся часть семьи Ленивкеров в кабинет.

 

Сара села в кресло возле большого, шикарного антикварного стола, а Лея с Ариком расположились на таких стульях из этого же гарнитура. Вообще, весь кабинет Изи Фельдмана располагал к тому, чтобы в нём оглашали завещания. Причём, не те, в которых чёрным по белому написано: старшему сыну мельницу, среднему ещё какую-нибудь ерунду, простите, а младшему кота. Я всё время думаю: почему с младшим так несправедливо обошлись сказочники? Мало того, что дурак, так ещё и кот в завещании! Интересно, что в конце сказки дурак дураком и остался, но жена ему достаётся лучшая, богатство само в руки идёт, в общем и целом, он таки один в белом фраке.

 

Изя вытащил большой конверт и вскрыл его специальным ножичком.  Затем он медленно, как в театре, вытащил бумаги и положил перед собой.

– Изя, не тяни уже кота за хвост, пожалей сирот, им не на что жить, – сказала Сара, заметно нервничая.

– Спокойствие, Сара Абрамовна. Эти дела, как ты понимаешь, не терпят швицарства. Здесь каждая буква – закон. Итак, начнём.

«Я, Ленивкер Яков Абрамович, проживающий в таком-то городе, в такой-то области и такой-то стране, рождённый тогда-то и имеющий паспорт…»

– Изя, я тебя прошу, дорогой: мы все знаем где он жил и когда родился. Переходи к сути.

– Пани Сара, кто здесь нотариус: и я или ты?

– Ты что, не видишь, что я нервничаю?

– А зачем ты нервничаешь? Таки не надо нервничать!

– Изя! Вот эти твои слова «не надо нервничать» совсем скоро приведут меня в состояние бешенства!  Нет, это что-то невероятное! Так играть мне на нервах мог только Яша… Яша, твой друг такой же идиЁт, как и ты! Ты должен меня услышать! Я знаю, что ты где-то рядом!

Не выдержав напряжения, в диалог вмешался Арик:

– Мама, если ты не прекратишь нервничать, то мы ещё долго не услышим, что хотел нам сказать папа.

– Не расчёсывай мне нервы, Арик! Мне их сейчас расчёсывает дядя Изя.

– Ша! – не выдержала спокойная Лея. – Заткнитесь! Все!

И все как-то сразу заткнулись. Изя продолжил:

«Я, Ленивкер Яков Самуилович, рождённый…»

– Изя! – угрожающе сказала Сара.

«Настоящим завещанием делаю следующие распоряжение:

Все мое имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я завещаю своей жене, Ленивкер Саре Абрамовне, рождённой…»

– Изя! – опять предупредила Сара нотариуса.

– Далее следует опись имущества:

«… а именно: «Кабачок 13 цорес» при следующих условиях:

переходит моей жене при выполнении ею следующих пунктов…»

Изя замолчал и посмотрел на Сару.

– Сара, далее следует пять пунктов.

– Изя, я тебя умоляю…

« 1. Сара Абрамовна Ленивкер должна найти в моём кабинете три тетради, что некогда принадлежали моей маме, покойной Ханне Михелевне Ленивкер и, изучив их содержимое, стать лучшим поваром в городе.

2. Сара Абрамовна Ленивкер в течение года после моей смерти должна устроить личную жизнь наших детей: Леи Ленивкер и Арье Ленивкера.

3. Ни при каких условиях не увольнять моих детей: Арье и Лею, а также племянников Ишмаэля Карцера и Бенциона Карцера. Сара, они многое знают, но у них нет главного…»

– Изя, там что, так и написано?

– Да, Яша сделал приписку.

– А что такое это главное?

– Понятия не имею. Яша сказал, что когда ты найдёшь тетради его мамы, ты всё поймёшь. Я продолжу.

« 4. Снять портреты пана Вотрубы и пани Катарины, висящие над нашей кроватью. Сара, эти двое испортили мне жизнь. Я понимаю, что этот пункт тебе понравится меньше всего, но это моё завещание.

5. На всё это я даю тебе год, Сара. Если в течение года ты не выполнишь всех пунктов моего завещания, всё моё движимое имущество, равно как и счёт в банке я распорядился отдать в самоуправление, на бездомных котов. Ты всегда запрещала мне завести кота, Сара. Это моё последнее слово. И не думай, что я выжил из ума: я в твёрдом уме и здравой памяти.

Настоящее завещание составлено в двух экземплярах, каждый из которых собственноручно подписан завещателем  Я. С. Ленивкером. Один экземпляр передаётся его жене, С. А. Ленивкер, а  второй экземпляр завещания хранится в делах  нотариуса города  Фельдмана Ицхака».

– Всё? – с ужасом спросила Сара у нотариуса.

– Нет, Сара, не всё. Здесь ещё стоит подпись завещателя.

Сара потеряла дар речи. Не менее потрясённым выглядел Арик. И только Лея стояла и улыбалась. Изя сунул Саре на подпись оба экземпляра. Сара уставилась в бумаги.

– Изя, а если я не подпишу этот дерьмовый документ?

– Ты хочешь подарить кошкам дворец сразу, или попытаешь счастья?

– Мама, – сказал убитый завещанием Арик. – Четыре пункта ещё как-то ничего, но вот что делать с первым? Ты в жизни не приготовила себе омлета! Дядя Изя, мама вообще не умеет готовить!

– Знаешь, сынок, что я тебе скажу… Настойчивость и труд могут преодолеть всё. Всё, мой мальчик. Даже законы природы. Жить, Арье, это значит научиться передвигать ноги: шаг за шагом… Один шаг, второй шаг, третий, четвёртый, пятый…

– Ша, Изя! Мы таки умеем считать, – серьёзно сказала Сара и сняла мамину шляпку с вуалью. – Дайте мне минуту подумать.

 

Все замолчали. Сара встала, подошла к окну. Платье стискивала её большое тело, и ей очень хотелось снять его прямо здесь, в кабинете нотариуса. О чём думала пани Сара, пока смотрела в окно, история умалчивает. Она подошла к столу, молча поставила свою подпись на двух экземплярах, взяла себе один и так же молча вышла из кабинета.

Арик и Лея попрощались с Изей и побежали за мамой. Так началась их совершенно новая жизнь…

 

 

Глава 11.
Как варить бульон. Рецепт бабушки Ханны

 

 

 

 

Да, мои золотые, Яков Самуилович ушёл в мир иной, и с этим уже никто ничего поделать не мог. Сара Абрамовна все тридцать дней ходила в трауре и не снимала свою чёрную шляпку с вуалью. Надо сказать, что платье стало сидеть на ней свободнее: у Сары абсолютно пропал аппетит. А, может быть, дело было в том, что Сарочка не хотела есть пишу, приготовленную кем-то, но не её Яшенькой. Дома готовила в основном Лея, но Лея – не Яша.

 

Вечером Сара ложилась спать и долго ворочалась,  сожалея о том, что так редко позволяла Яше посещать их супружеское ложе.  Портреты пана Вотрубы и пани Катарины Сара сняла, как и было ей завещано, но легче ей от этого не стало: они стали почти родственниками и расставание далось нелегко.

Лёжа в кровати, Сара каждый вечер говорила со своим мужем.

– Эх, Яша, Яша! Как же мне плохо без тебя! Я никогда не задумывалась об этом, но может, я тебя, всё же, трошки любила? Сейчас кажется, что таки да. Ну, не совсем да, а немного да. Ты никогда не был прЫнцем моей мечты, Яша, но ты был чудесным мужем. Придурок, что это за завещание ты оставил? Как мне научиться готовить, скажи? Я и в девичестве не прикладывалась ни кухонному ножу, ни кастрюлям… И я не знаю, что будет с нашим «Кабачком», Яша… Шмулик и Беня готовы выйти на работу, но они хорошие исполнители, в то время как ты был сердцем и мозгами «Кабачка»…

 

Кафе через месяц открыли, но посетителей с каждым днём становилось  всё меньше и меньше, и Арику больше не надо было помогать Лее обслуживать их. А Лея больше не носилась по залу, как это было при отце, а с каждым днём всё больше времени проводила у стойки бара в ожидании, что раздастся звон колокольчика у двери и посетители пойдут косяком, как прежде…

 

Арик слонялся по залу совсем без дела, и в его голову не приходило ни одной нормальной мысли по поводу того, как сделать, чтобы некогда прибыльный бизнес папы не пошёл ко дну. Арик даже стал поправляться, потому что Беня и Шмулик заставляли его пробовать то, что они приготовили по рецептам, записанным ими, когда Яша был ещё жив. Но Арик не находил никакого сходства с папиными изысками, о чём открыто говорил двоюродным братьям.

Арик хотел сделать Милочке предложение, но нужно было выдержать траур и Милочка согласилась немного подождать, хотя выражение её милого личика говорило об обратном.

 

Про тетради Яшиной мамы сначала все почему-то забыли – было не до того.

Лишь один раз Сара вспомнила о них и попросила Арика поискать тетради в Яшином кабинете. Арик с Леей заглянули в кабинет, посмотрели на полках, залезли в стол – тетрадей не было. Арик перечитывал записи Шмулика и Бени и ничего не понимал: ну вот же, всё так, а не так…  Арик сказал маме что тетрадей он не нашёл, и что Милочка  больше ждать не хочет. Сара посмотрела на сына и сказала:

– А что, у неё прямо таки есть выбор? Яша, ты слышишь? Прямо очередь из мужчин стоит, чтобы взять её в жёны с её корявыми ручками! Ты такой хороший мальчик, Арик, добрый, отзывчивый, вежливый! Ещё бы эта зараза Кацман не ждала! И пусть ждёт, сколько потребуется!

 

О рецептах Яши Ленивкера складывали легенды. Одни говорили, что их нашёптывает сам сатана, потому что они были чертовски прекрасными, а другие говорили, что по ночам Яша идёт на речку, стоит на берегу и смотрит на воду. И на воде, как будто, огненными буквами, прямо рябью; идут письмена. И что якобы конкуренты, которые следили за ним, видели это, но не смогли разобрать ни одной буквы.

Через Месяц Саре позвонил всё тот же Изя Фельдман.

– Сарочка, здравствуйте, как ваши дела?

– Изя, спасибо, все плохо.

– Что так?

– Изя, ты спрашиваешь, как будто это не ты устраивал похороны.

– Сара, тридцать дней уже прошли и надо понемногу возвращаться к жизни. Я слышал, Сара, что вы похудели? И ещё я слышал, что вы ни разу не появлялись в «Кабачке».

– Ой, Изя, что я буду там делать? Дети готовят, иногда приносят поесть из кафе, но это не та еда… Не Яшина.

– Скажи, ты нашла тетради Ханны?

– Дети сказали, что их там нет.

– Дети плохо искали. Пошли их, пусть ещё ищут.

 

Тетради Яшиной мамы, всё же, нашлись, и нашёл их именно Арик. Он решил забрать отцовский кабинет себе и пригласил мастеров, чтобы вытащили старый хлам и сделали там маленький ремонт. Мастера нашли в  шкафу небольшой сейф, прикрытый скатертями. Сейф закрывался на ключ, который Арик нашёл в кармане отцовского белого халата. Открыв сейф, он увидел три потрёпанные тетрадки, увесистую пачку денег и конверт. Раскрыв конверт, Арик прочёл:

«Арик, если ты первым нашёл письмо, отдай его маме, а сам, так и быть, занимай мой кабинет. И береги тетради. Их писала твоя бабушка. Тетради бесценны!»

Арик позвал Лею и показал ей находку. Потом он взял тетрадь и раскрыл её. Тетрадь в полустертую клетку была исписана корявым бабушкиным почерком. Но бабушка, окончившая три класса еврейской гимназии, писала странно: все тексты были написаны русскими буквами, но СПРАВА НАЛЕВО, как принято писать у евреев. Арик чертыхнулся.

– Шо такое, Арик? – спросила Лея.

– Глянь! – сказал Арик и сунул тетрадь в руки Леи. Лея раскрыла тетрадь, и тут пришло время удивиться Арику:  Лея, почти не умеющая читать нормальные тексты, сразу и бегло начала читать то, что написала когда-то её бабушка Ханна. Бабушка писала очень безграмотно, но Лею это почему-то совсем не пугало и не останавливало…

 

«Бульон. Яша, бульон по-нашему будет «юх». Запомни это. Чтобы взять и сварить настоящий бульон, нужно пойти на базар и купить пару маленьких цИплят. Только не надо ехать далеко, шлемазл. Надо ИЙТИ на наш маленький базарчик. На нашем тИбя не обманут. ЦИплят бери у Шлёмы – он чеСНый. Мойша подкладывает браковаНых цИплят под шикарную курицу, и пока ты донесёшь мойшиных цИплят до дома, половина передохнет…»

 

Лея посмотрела на брата. Брат посмотрел на Лею.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Арик сестру.

– Понимаю, что надо идти на базар за цыплятами, чтобы сварить юх.

– Какой базар, Лея, какие сейчас цыплята? Кто сейчас ходит за цыплятами – девяносто пятый год на дворе?

– Арик, я не дура. Но раз написано, надо идти.

– Читай дальше, – вздохнул Арье, глядя в красивые, голубые глаза Леи.

 

«Купить штук пять цИплят на случай, если пара таки сдохнет…»

 

– Я не понимаю, почему они обязательно должны сдохнуть, Лея?

– Потому что все умирают, Арик. Папа умер, дедушка умер, бабушка Хана умерла. И цыплята умрут… Все…

– Читай, Лея, – ещё тяжелее вздохнул Арик.

 

«У Шлёмы хорошие цИплята – они растут быстро. Очень быстро. За два месяца они вырастают до почти двух килАгрАмоФ. Это очень хорошие цИплята, Яша».

 

– Лея, как ты думаешь, причём цыплята к бульону? Хотя, кого я спрашиваю… Читай давай.

 

«Когда цИплята станут два килАграма, их уже можно будет резать...»

 

Лея посмотрела на брата и из её глаз полились слёзы.

– Арик, они не сами умрут?

– Лея, подумай, прошу тебя: цыплят покупают для того, чтобы они умерли? Или как?

– Или как?

– Хорошо, Лея, пойдём с другого конца: ты любила папин бульон?

– С кнедлами?

– С кнедлами, с мацой, с домашней лапшой, с гречкой, с чем угодно!

– Любила.

– А как ты думаешь, из чего его делали?

– Из курицы.

– Правильно, а где курицу брали?

– На рынке.

– Так, а из чего курица выросла?

– Из яйца.

– То есть, ты хочешь сказать, что из яйца сразу появляется курица?

– Ну, да… - неуверенно сказала Лея.

– А цыплята откуда берутся, Лея? – почти кричал Арик.

– Так из курицы, Арик! – пробормотала Лея.

– Лея, цыплята берутся из яиц, а яйца сносит курица. А цыплята вырастают и становятся курами или петухами! Поняла?

– Поняла, я же не дура. А петухи откуда тогда берутся?

– Читай, Лея, - вздохнул Арик.

 

«Позови шойхета Шлёму…»

 

– Арик, но Шлёма это тот, у кого нужно покупать кур!

– Да, видимо этот Шлёма их и резал, раз он занимался куриным бизнесом.

– Какой страшный человек был этот Шлёма, да?

– Да, Лея, да. Читай!

 

«Сам не смотри, когда куру будут резать. Это не очень красивое зрелище. Когда кура будет мёртвой, нужно повесить её вниз головой; чтобы стекла кровь…»

 

Лея с ужасом подняла глаза на Арика.

– Арик, а ты уверен, что это писала наша бабушка Хана? Она была такой доброй женщиной!

– Лея, чтобы съесть бульон, нужно зарезать куру. Всё. По-другому ты его не съешь.

«Поставь кастрюлю с водой на огонь. Пусть кипит. Пока кипит, возьми таз с кипятком и положи туда куру: так легче ощипывать. Ощипай куру. Сыми с неё все перья. Перья отложи в мешок – пойдут в подушку…»

– Арик, я не могу это больше читать. Наша бабушка была не тем, за кого она себя выдавала! Глубокое разочарование! Глубокое… – выдала Лея услышанную где-то фразу.

– Лея, давай дойдём до бульона, наконец!

 

«Засунь руку внутрь курицы и достань потроха. Почки и кишки выкинь на вон. Выкинь, я тебе говорю. Потом промой куру. Разрежь её, как положено: шейку не трожь, будет гефилте елдзыл (фаршированная шейка). Промой куру в пяти водах. Так нужно. Отдели ножки, крылышки, попу выкинь на вон. Жирок не выкидывай, растопишь на смалец. Кагда будишь делать кнейдлах, положишь в них смалец.

Возьми большую кастрУлю и сложи в неё куру. Всю залей холодной водой из колодца. Стой наготове с шумовкой: как только закипит, сымай пену. Всю сымай. Пока юх не станет прозрачным и жёлтым, как моча. Когда ты был маленьким, ты так писал. Я всегда сравнивала: если юх такого же цвета, как твои сцыкуны – бульон получится хороший…»

 

Лея подняла голову на Арика. В её глазах стояли слёзы и немой вопрос…

 Арик покраснел и сказал:

 – Зато мы теперь знаем, что папа был не святой: он таки писал и какал… Читай.

 

«Когда бульон станет чистым, брось в неё головку лука и морковку. Лук не чисть до конца, морковку чисть до конца, Яша. Делай огонь маленьким и иди загорай на два часа. И делай кнейдлах. Перед тем, как выключить юх, – посоли. Пака кура и кнейдлах варится, иди и убери свою кровать…».

Арик взял у Леи тетрадь, полистал её и сказал:

– Всё?

– Дальше написано как делать кнейдлах… Папа вкусно их делал, помнишь, Арик?

– Помню, Лея… Мне кажется, у папы должны быть другие тетради. Ну не мог же он готовить по этим!

 

Брат и сестра посмотрели друг на друга. И тут оба почувствовали, как ветерок колыхнул простую, ситцевую шторку на окне. Потом ветерок скользнул по их лицам, и им обоим как-то сразу стало хорошо и спокойно…

 

 

Глава 12.

Кнейдлах

Сара Абрамовна впервые после Яшиного ухода решила пойти в «Кабачок». Она скорее заставила себя это сделать, чем её потянуло туда. И, потом, ей нужно было как-то выполнять  условия завещания, а Арик сказал, что дневники Яшиной мамы нашлись, «будь они неладны вместе с Яшиной мамой Ханной».

 

У этих двух женщин всегда были не очень приятные отношения, если выражаться интеллигентным языком. Ханна недолюбливала невестку с тех пор, когда Сарочка переселилась к её Яшеньке ещё до свадьбы. Этого никто из родных ни с одной стороны не понял и не принял. Ханна была женщиной строгих правил и с сильным, почти мужским характером: она одна вырастила детей и хотела для них самого лучшего будущего. Но она была женщиной умной и сумела переступить через своё «не хочу эту женщину», ибо понимала, что её Яша никогда не был красавцем, к тому же хромал на одну ногу и ему вообще не везло с девушками. Вы спросите: почему? Потому что Яша, имея золотой характер, от которого была бы счастлива любая, даже самая вздорная принцесса, был робок и застенчив от природы. Зато Ханна сумела привить ему любовь к кухне, – так говорили все, кто знал, как готовила сама Ханна.

 

Ханна не успела приобщиться к воспитанию внуков: она умерла от воспаления лёгких, когда дети были совсем маленькими. Но когда родилась Лея, все говорили: «Это же надо! Вылитая Ханна Ленивкер!» Сара сопротивлялась этому сходству как могла, но и она замечала внешнее сходство девочки с бабушкой.

Сара Абрамовна вошла в зал «Кабачка» и замерла: зал был почти пуст. Правда, за одним столиком сидели два шаромыжника странного вида и пили пиво с воблой.

Сара редко приходила в кафе, пока был жив Яков Самуилович, но, глядя на пустой в обеденное время зал, она поняла: теперь только от неё зависит состояние Яшиного детища. Своим она его никогда не считала.

«С чего начать, Яша? С чего начать?» – крутился постоянно в голове Сары один и тот же вопрос, на который она не знала ответа.

 

Сара села за столик. Арик вышел из кухни, увидел маму и направился к ней.

– Мама, как хорошо, что ты пришла! – воскликнул Арик.

– Пан Арье, у меня до вас дело.

– Какое, пани Сара?

– Обслужи меня, пожалуйста. Я хочу сделать заказ, – серьёзно сказала Сара.

– Мама, с тобой всё в порядке? – спросил Арик.

– А что, я не могу сделать заказ? – ответила вопросом на вопрос пани Сара Абрамовна.

– Конечно можешь, но это так неожиданно… Мама, мы нашли тетради и…

– Сначала заказ, – безапелляционно сказала Сара.

– Лея! Иди сюда! У нас клиент! – закричал Арик на весь зал.

Из кухни выбежала обрадованная Лея, но, увидев маму, остановилась, как вкопанная.

– Мама, а ты что здесь делаешь? – спросила Лея.

– Ша, Лея, мама – сейчас не совсем мама. Она – клиент. Пани Сара просит, чтобы её обслужили. Тащи меню.

– А шо его тащить? У нас сегодня только бульон с кнейдлами и куриная котлета с картофельным пюре. Ой, ещё компот из яблок. Что будем заказывать, пани Сара? – спросила Лея и встала в выжидательной позе.

– А что, доця, разве у меня  есть выбор? Неси весь ассортимент, – приказным тоном ответила Сара Абрамовна.

 

Лея побежала на кухню, а Арик встал у барной стойки, испуганно глядя на мать.

Через тридцать минут Лея принесла обед. Шмулик и Беня вышли в зал посмотреть, как хозяйка заведения будет пробовать их стряпню. Сара взяла ложку, осмотрела её внимательно, вытерла о подол платья и зачерпнула бульон. Попробовала, поморщилась, потом ложкой разрубила кнейдл и положила кусочек в рот. Все работники кафе замерли и напряглись. Прожевав кнейдл, Сара запила его ещё одной ложкой бульона и отодвинула тарелку с таким видом, будто там был не бульон, а какие-нибудь отбросы. Работники неотрывно следили за действиями новоиспечённой хозяйки.

 

Сара подвинула тарелку со вторым блюдом, воткнула в котлету вилку и откусила кусок. Прожевав этот кусок, она отодвинула тарелку и взяла стакан с компотом. Покрутив стакан, она посмотрела через него на свет. Отхлебнув глоток, она поставила стакан на стол  уставилась на четверых застывших в ожидательной позе работников заведения.

– Ну как, мама? – еле слышно спросил Арик.

– Говно! – громко, на весь зал произнесла Сара. Так громко, что два мужика, пивших пиво с воблой, стали ей аплодировать.

– Что, так плохо? Может, ты просто не голодна? – спросил Арик

– Вкусную еду, мой мальчик, приятно есть и без аппетита, – строго ответила Сара и позвала Лею:

– Лея, иди-но, сядь тоже.

 

Лея на полусогнутых ногах подошла к столу и села на краешек стула.

Сара смотрела на детей и мысленно продолжала разговор с Яшей:

«Посмотри, что делается, Яша! Пару человек со своей воблой в зале, и никакой очереди! Яша, засранец, как тебе это удавалось? Эти два халамидника на кухне, твои племянники, пытаются повторить то, что за столько лет они могли выучить наизусть! Ты же говорил, что они даже вели какие-то записи и что-то продавали конкурентам! Да, Яша, интерьер оставляет желать лучшего: столики стали старыми, картины выцвели… И что, что это не картины, а репродукции? Какая, собственно разница, если они закрывают потёртости и брызги на обоях? Эх, Ленивкер, Ленивкер! Никогда не думала, что ты так со мной поступишь! Убить тебя мало! Хотя, о чём это  я... Так тебе и надо, Ленивкер! Ну, тебе ладно. А мне-то за что? С чего начать – ума не приложу…»

– Лея, Арик сказал, что вы нашли бабушкины тетради. Принеси их, доця.

Лея выбежала и через минуту вбежала со старыми тетрадками бабушки Ханы в руках. Она улыбалась.

– Доця, что случилось? Почему у тебя такой вид, как будто ты нашла клад?

– Мама, мы таки нашли клад! – сказала Лея и положила тетради перед мамой.

– Это тот хлам, что оставил нам Яша в наследство?  – спросила Сара Абрамовна, брезгливо поморщившись.

– Арик сказал, что это вовсе не хлам, а дорога к счастью.

– К чьему счастью, доця?

– К нашему, мама! Арик сказал, что если расшифровать то, что здесь написано, мы таки ещё станем мильонщиками!

– Расшифровать? Ваша бабушка что, работала шифровальщицей во время войны? А ну, дай посмотрю! – заинтересовалась Сара и взяла в руки тетрадь. Открыв её, она попыталась прочесть, что там было написано. Потом перевернула тетрадь вверх тормашками, но и после этого ей не удалось разобрать ни одного слова.

– Интересно, как это дорога к счастью может быть такой запутанной? Куда идти, доця?

– Мама, я могу это прочитать. Арик сказал, что если перевести эти тетради на русский язык, то получится папин сборник рецептов. Только знаешь, что я тебе скажу…

– И что ты мне можешь сказать такого, чего я не знаю?

– Бабушка Ханна не та, за кого она себя выдавала.

– А за кого она себя выдавала?

– За порядочную женщину.

– А кем она была на самом деле, если не секрет?

Лея придвинулась к матери, оглянулась, проверив, нет ли кого вокруг, и шёпотом произнесла:

– А на самом деле она была убийцей!

– Кем? – спросила Сара и её брови поползли вверх.

– Душегубкой. Она их сначала мучала, потом умерщвляла, а потом опять мучала.

– Арик, что за бред несёт твоя сестра?

– Пани Лея, что ли?

– Она. Что не так с бабушкой Ханной? Она, конечно, была ещё той занозой, но про её садистские наклонности я не слышала. И трупов не видела… И что с этим хламом делать, если это невозможно прочитать?

– Это кулинарные книги бабушки Ханны. Она писала их папе. Читать их может только наша пани Лея, потому что она такая же сдвинутая на всю голову, как и бабушка Ханна.

– Там есть что-то ценное?

– Мама, ты правильно сказала: хлам. Но в этом хламе есть изюминка.

– И что за изюм, пан Арье?

– Если отбросить всё лишнее, как, например, садистские замашки нашей бабушки, то можно попробовать кое-что приготовить. Так, для пробы.

– Лея, доця, а ну, почитай тетрадь. Арик сказал, что у тебя хорошо получается!

– Мама, мне надо протереть ещё пару бокалов… А вдруг кто придёт?

– Лея, мама сказала читай, значит читай, – угрожающе сказала Сара. Лея тут же взяла в руки тетрадь и, перелистнув пару страниц, где было написано, как готовить бульон, приступила к чтению.

 

«Яша, сейчас я напишу тебе про кнейдлах. И если ты, сволота, изменишь хоть одно правило, так и знай, толку из тебя не будет. Это тебе пишет твоя мама.

Ты прочитал, как делать юх из курицы? Если да, то читай дальше. Если нет, можешь не читать, ибо кнейдлах без юха, как юх без кнейдлах: это пустое место в желудке…»

 

– И что тут страшного, доця?

– Страшное было, когда бабушка варила юх.

 

«Возьми мацы из коробки. Много не бери. Если испортишь – не будет так дорого. Листов восемь. Нет, восемь – много. Попробуй из половины. Теперь иди на базар и купи яйца у Оксанки. У неё хорошие яйца, хоть баба она злая. Молча бери, не спорь с ней. Вообще не разговаривай. Подойди и скажи: дайте-но мне десяток яиц. И положи деньги. Сколько попросит не давай, дай на десять копеек меньше. Яша, я тебя знаю. Ты щедрый, значит, будешь бедный. Экономь, сынок. Хорошая кухня – это бедная кухня. Где ты видел, чтобы евреи делали богатую кухню? Евреи делают вкусную кухню!

Так, яйца купил? Мацу взял? Мацу надо пропустить через мясорубку. Как мясо. Можешь ломать, но лучше крути. Чтобы получился ровно стакан маци-мел.

  Берёшь полстакана бульона, два яйца и немного смальца. Из того рецепта, что ты готовил юх. Помнишь, я тебе писала, чтобы ты жирок снял и сделал смалец? Это всё нужно хорошо перемешать венчиком. Можно ложкой. Теперь смотри: кидаешь мацу, пока не забьёт жижу. Ну не так, чтобы как ком, а чтобы не лилась. Теперь соли. Посолил – бросай траву. Какая есть в доме: петрушка, укропчик. Нет травы – иди на базар за травой. А миску поставь в холод. Маца разбухнет, пока будешь ходить за травой. Принёс траву – иди и промой в трёх водах, бо там могут быть жучки. В трёх Яша! Запомни, мой мальчик, евреи выжили потому, что всегда учились и всегда мыли руки. Меня учили мало, но я, хоть и с ошибками, а пишу. И это только такие засранцы, как ты, лезут руками в пах, а потом идут готовить. В трёх водах, Яша…»

Лея оторвала голову от тетради.

– Мама, а зачем засранцы лезут в пах?

Сара посмотрела на Лею, потом на Арика.

– А шо вы на меня так смотрите, пани Сара? – покраснев, спросил Арик.

– Сколько раз я била тебя по рукам, а ну, скажи, пан Арье?

– Мама, так Арик у нас засранец? – спросила Лея и тоже посмотрела на Арика.

– Читай уже давай, – сказал сестре покрасневший пан Арье.

– Ничего, сына, поднимем бизнес и я тебе найду такую невесту, что ты забудешь и про руки, и про пах. Верь маме, пан Арье.

– Мама, но я хочу жениться на Милочке Кацман.

– Она проститутка. В парикмахерской может работать только проститутка. Она трогает чужих мужчин. Как ты сможешь с этим жить, Арик?

 – Мама, прекрати! Милочка никакая не проститутка. Она парикмахер.

- Арик, она пока скрывается под маской парикмахера. Но последний слог её профессии явно намекает на то, что она скрывает.

– Ты хочешь сказать, что все парикмахеры – проститутки?

– Про всех не знаю, но у неё буква «Б» масляной краской на лбу написана.

– А мне, мама? – прервала разговор Лея. – Мне ты найдёшь мужа?

– И на твою голову шлемазл найдётся. Давай, читай дальше.

«Берёшь юх, отливаешь в другую кастрюлю половину, ставишь на маленький огонь и делаешь бульки. Пока идут бульки, достань из холода мацу и катай шарики. Маленькие не делай – не будет проку от них. Они просто скользнут в живот, и ты не почувствуешь вкуса. Делай средние и кидай их в бульки. Если кнейдлах всплыл – хорошо. Если нет, выбрасывай на вон, иди на базар и требуй у Оксанки назад свои деньги. Кладёшь два или три кнедла на тарелку и заливаешь юхом из первой кастрюли. Он прозрачный, как твои сцыкуны. Понял, Яша? Повтори и запомни на всю жизнь…»

Лея закрыла тетрадь. Пани Сара Абрамовна в задумчивости смотрела на детей.

«Совсем взрослые… И что им Бог ума не дал, Яша? Арик ещё ничего, а вот с Леей беда. Хотя… Я вот не смогла прочесть тетрадь твоей ненормальной мамы, а она ничего, читает! Яша, ты там попроси у Бога, чтобы подогнал нам парочку для этих детей! Я их очень люблю, Яша… Странно, раньше я с тобой почти не разговаривала, а сейчас ты мне так нужен!»

 

Сара Абрамовна взяла тетради, пролистала их.

– Смотрите, здесь некоторые страницы залиты, ничего не видно… – сказала растерянно Сара.

– Ничего, мама. Я буду записывать, а Лея диктовать. Разберёмся. Но я имею тебе возразить: Милочка всё-же не проститутка.

Сара посмотрела на Арика и поняла: спорить бесполезно, ибо мальчик влюблён. Посмотрела на стоявших Беню и Шмулика и устало произнесла:

– А вы что стоите, шмаровозники? Идите домой. Толку от вас мало пока что.

Арик закрыл опустевшее кафе и они отправились  домой. Дома Сара Абрамовна помылась, надела ночную рубашку, выпила таблетки и легла спать.

 

Когда Морфей сомкнул глаза одинокой женщины, она отчётливо услышала голос Яши:

«Сара! Сарочка! Проснитесь, пани Сара!»

 

Глава 13.

 Привидение

Сара Абрамовна открыла глаза, включила ночник и села на кровати. В комнате никого не было. Окно было приоткрыто, и лёгкий ветерок колыхал штору. Сара подошла к окну, посмотрела вниз и закрыла окно.

«Почудилось», – сказала Сара себе, легла на кровать и, накрывшись одеялом, стала настраиваться на сон. Она пробовала считать, ворочалась с боку на бок, но сон ушёл безвозвратно.

 

«Яша, а-поц-а-будёновец! Тебя только здесь не хватало. Не снился, не снился и на тебе!» – подумала Сара и на мгновение ей показалось, как что-то, невидимое, но осязаемое, коснулось её лица. Рука потянулась к ночнику, но голос Яши отчётливо попросил:

«Не включай свет, золотце! Это я, Яша».

 

Сара резко села на кровати и дикий крик Сары Абрамовны мгновенно заполнил всю квартиру. Да что там квартиру! Это был такой крик, что он охватил весь дом, всю улицу и, наверное, весь городок. Сара Абрамовна орала так, как не орала никогда в жизни. Испуганные Арик и Лея вбежали в комнату матери и застали картину маслом: Сара сидела на полу посреди комнаты, орала и зачем-то крестилась.

– Мама, шо случилось? – пытаясь перекричать мать, прокричал Арик.

Лея стояла в растерянности: она никогда не видела маму крестящейся.

– Мама, мы меняем веру? – спросила Лея Сару Абрамовну.

Сара Абрамовна, не переставая кричать, посмотрела на детей странным взглядом, но креститься перестала.

 

В этот момент в дверь сильно постучали. Соседи, слыша этот протяжный крик, постепенно перешедший в вой, стучали в дверь кулаками, решив, видимо, что Ленивкеров пришёл кто-то грабить.

Услышав стук, Арик подошёл к орущей маме и закрыл ей рот рукой.

Сара теперь уже орать не могла, поэтому громко мычала.

 – Мама, если ты не замолчишь, я закрою тебе рот подушкой, и ты уже не то, что орать, –никогда больше не сможешь говорить! – прошипел Арик и шёпотом сказал Лее:

– Лея, иди открой дверь и скажи, что у нас всё в порядке.

Растерянная Лея подошла к двери и распахнула её. На пороге стояли соседи со всех трёх этажей подъезда. Процессию возглавлял дежуривший участковый милиционер Юрий Ганько.

– Лея, что таки у вас происходит? Кто орёт? Где пани Сара? Что вы с ней сделали? – наперебой спрашивали возбуждённые соседи и только участковый молчал, пристально глядя на Лею, стоящую в ночной рубашке.

– У нас всё в порядке, – неубедительно сказала Лея.

– Предъявите пожалуйста нам Ленивкер Сару Абрамовну. Ну или её труп, – деловито потребовал участковый Юрий Ганько.

Участкового Ганько знал весь район. Два года назад он случайно поймал двух грабителей, пытавшихся ограбить небольшую ювелирную лавку, и с тех пор жители района стали складывать о нём легенды. На самом деле всё было очень прозаично: грабители каким-то образом проникли в помещение, разбили стёкла витрин и сняли со стендов все золотые вещи. Но надо же было такому случиться, что один из этих шлемазлов открыл секретер и увидел начатую бутылку с жидкостью ярко зелёного цвета. Открыв крышечку и почувствовав запах спиртного, он предложил напарнику выпить за лёгкую добычу. Напарник согласился и, взяв в руку бутылку, прочитал по слогам: «ХЕНТА-АБСЕНТА». Потом посмотрел на число процентов содержания алкоголя и произнёс:

«Ого! Прикинь: семьдесят процентов хенты в этом абсенте!»

Второй взял бутылку, повертел её в руках, и сказав: «Ни хрена себе!», глотнул прямо их горлышка.

«И чо?» – спросил второй

«Ничо, микстурой пахнет», – ответил первый и сделал ещё один глоток.

«А ну, дай мне!» – потребовал второй и, вырвав у напарника бутылку этой «хенты-абсенты» присосался к горлышку.

«Хороша хента!» – удовлетворённо хмыкнул он, оторвавшись от горлышка.

Короче говоря, эти два биндюжника передавали друг другу бутылку, пока не выпили всё, что в ней было. После чего им бы взять всё золото и убраться восвояси, но за «дурной головой и ногам покоя нет» и, устроившись на мягком кожаном диване, они решили выкурить пару сигар, которые нашли там же, в барчике. Сигареты тоже оказались с сюрпризом, но налётчики, к сожалению, этого не знали. Через минут пять они почувствовали лёгкость во всём теле, ноги оторвались от пола и они стали «летать» по комнате, крича «Я бабочка! Я зелёная бабочка!». Не зная, что «ХЕНТА-АБСЕНТА» вызывает не только лёгкость и возбуждение, но ещё и агрессию, один из бандитов решил, что он таки более зелёная бабочка, чем его напарник и открыто, со всей ответственностью объявил об этом своему другу.

«Нет, это я более зелёная бабочка! И более большая, чем ты!» – кричал второй.

«Ты не бабочка! Ты червяк», – заплетающим языком, размахивая руками орал первый.

«Это я червяк? Ты, сука, крылья мои видел? Нет, тварь, ты будешь смотреть на мои крылья! Я тебе покажу, какие крылья бывают у настоящей бабочки», – заорал мужик и со всего маха ударил напарника кулаком в лицо.

Скорее всего, эти два придурка поубивали бы друг друга, но как раз в этот самый момент с дежурства возвращался наш герой Юрий Ганько. Увидев через витрину магазинчика двух дерущихся мужиков, он по рации вызвал подмогу, и прибывшая милиция задержала неудачников.

Когда проводили следственный эксперимент, милиционеры покатывались со смеху, заставляя рассказывать двух проходимцев подробности ограбления. При этом они  приглашали всех милиционеров по очереди и говорили грабителям, что не успели записать в протокол все подробности ограбления. Ганько был награждён почётной грамотой от главы городка, памятным подарком от хозяина золотой лавки  и тоже отрастил себе крылья.

 

Сейчас, предчувствуя, что ещё одно серьёзное преступление, возможно даже убийство с отягчающими обстоятельствами, само идёт к нему в руки, он, прищурившись, смотрел на красавицу Лею, которая от испуга не могла вымолвить ни слова. Поняв, что с девушкой что-то происходит, он резко оттолкнул её и ворвался в комнату, где Арье одной рукой держал мать за шею, а второй пытаясь закрыть ей рот. Вся толпа соседей рванула за участковым и замерла на пороге комнаты: Арик был от рождения спокойным мальчиком: в папу. И чтобы Арик дерзил родителям – такого не слышал никто. А тут на тебе: на виду у соседей Арик стоял и нагло душил собственную мать.

– Руки за голову и лечь на пол! – скомандовал Ганько, и Арик, мгновенно отпустив маму, бросился на пол, обхватив руками голову.

Почувствовав, что хватка ослабла и, увидев лежащего на полу сына, Сара Абрамовна вновь заорала, а соседи опять загалдели.

– Заткнулись все! – гаркнул Ганько, и в комнате стало тихо.

– А теперь всё в подробностях, что здесь происходит, – потребовал милиционер, пристально глядя на Лею. От всего пережитого, Лея заплакала. Увидев, что дочь плачет, а плакала она крайне редко, Сара Абрамовна вскочила с пола и кинулась на участкового. Соседи бросились отрывать Сару от милиционера, и через минуту на полу образовалась «куча мала».

 

Что было бы дальше, если бы в комнату не ворвался наряд милиции, не знал никто. Через десять минут все участники разыгравшейся драмы были доставлены в ближайшее отделение милиции, где и давали показания. И сколько всхлипывающая Сара Абрамовна не пыталась сказать, что её Арик всегда был милым мальчиком, что до десяти лет он писался в штаны, что у него ещё ни разу не было связи с женщиной, её никто не хотел слушать. Лея сидела в углу комнаты и плакала. Бедная девушка никак не могла успокоиться, и тогда доблестный герой Ганько, налив из графина стакан воды, поднёс его Лее и предложил выпить. Лея трясущимися руками взяла стакан и, с благодарностью посмотрев на Ганько, выплеснула весь стакан ему в лицо. Трудно было догадаться, что происходило в голове у этой бедолаги, но на Ганько выплеснутая вода подействовала странным образом: он влюбился в Лею Ленивкер практически с первого взгляда и на всю оставшуюся жизнь. Он вытер лицо носовым платком, стряхнул капли с кителя и грозно произнёс известную по кинофильму «Семнадцать мгновений весны» фразу:

– Всех прошу выйти в коридор, а вас, гражданка Лея Ленивкер, я попрошу остаться!

Сара сначала отказалась уходить, но Арик, что-то прочитавший во взгляде Ганько, тихо взял мать под руку и вывел её из кабинета. В коридоре они молча сели на стулья и стали ждать развязки.

Через пятнадцать минут из кабинета вышла Лея. Она, в отличие от Сары и Арика, была спокойна. Лея села на скамейку рядом с мамой и сказала:

– Мама, я выхожу замуж.

– За кого? – одновременно спросили Сара и Арик.

– За милиционера. Он очень милый. И очень порядочный. Он сказал, что если я соглашусь выйти за него замуж,  то он не даст делу ход, и Арик не станет матереубийцей.

– Лея, ты с ума сошла? Разве так можно? Порядочной девушке нельзя так сразу выходить замуж. К тому же он не еврей! Что скажет папа? – спросила напоследок Сара Абрамовна.

– Мама, папа умер! Он уже ничего не скажет, – ответил Арик, покрутив у виска и показав Лее кулак.

– Ты уверен? – спросила Сара сына.

– А ты нет? – ответил вопросом на вопрос Арик.

Сара задумалась. Да, она абсолютно отчётливо слышала Яшин голос, но может это всего-навсего были галлюцинации? Точно галлюцинации… В привидения пани Сара верить отказывалась.

Сара с Ариком и Леей пришли домой под утро. Они сели на кухне пить чай и только тогда Арик вспомнил, что у него остался один неразрешённый вопрос.

– Ма, а чего ты так орала? – спросил он мать.

– Сон страшный приснился, – ответила Сара и тут же поверила в то, что сказала… Это был сон. Точно сон.

И Сара Абрамовна как-то сразу успокоилась…

Утро обещало быть пасмурным: небо покрылось серыми тучами, что естественно для осени. Арик встал рано и пошёл открывать кафе: так делал его отец, когда был жив. Яша всегда приходил первым, делал обход, замечал неполадки, вылизывал кухню до блеска: для него чистота была делом принципиальным. Так, оказывается, было написано в старой кулинарной тетради его мамы. Вот уже два дня, как Арик стал делать то же самое, после того, как Лея прочла об этом в той же тетради.

«Яша, сынок, запомни одну простую вещь своей головой: никогда не начинай готовить, если на кухне бардак. Бардак на столе – бардак в голове. Ты же не садишься на унитаз, если он грязный, да, Яша? И второе: никогда не жалей деньги на хорошие продукты. Запомни, Яша: положишь говно – получишь говно. Когда ты вырастешь и у тебя будут свои дети, а я так думаю, что они будут, ты разве хочешь, чтобы они росли на говне? Они же не свиньи, которым всё равно, что кушать. Покупай только хорошие продукты и не бойся за деньги: хорошо вложенные деньги принесут ещё большие деньги. Да, я писала тебе, что блюдо должно быть дешёвое, но оно должно быть из дорогих продуктов.

Вот, например, яйца и молоко для блинов и халы я беру только на базаре. И ты бери. Яйца у Оксанки, молоко у Шуры Черниговской. У неё корова жрёт хорошую траву в хорошем месте, за горисполкомом. Шура выводит её туда, и плевать она хотела на них всех. А там – самая лучшая трава, ты сам видел...»

 

Арик сел и задумался: ему очень не хватало отца. Ой, я вам не скажу, что Яша Ленивкер был всё время при детях – всё же, он был человек дела, но его присутствие склеивало всю небольшую семью. Яша был фундаментом. Яша был горой Синай. Яша был твердью. Но когда Яша был жив, почему-то никто не ощущал, что он фундамент или гора. Хотя, если честно, этого никто и не отрицал. Всё в семье происходило как бы само собой, но когда Яши не стало, все ощутили какую-то невероятную пустоту, как в плане материальной пищи, так и в плане духовной.

Открыв дверь «Кабачка», Арье заметил, что дверь противно скрипит. Странно, раньше он почему-то этого не замечал… Потом пан администратор прошёлся по залу и проследовал в теперь уже свой кабинет, в котором ещё стояли леса и пол был заляпан побелкой. Арику стало нестерпимо грустно, он пошёл на кухню стал драить её «до блеска», как писала бабушка Ханна, и как делал его отец.

 

Что касается Сары, то, проспав до одиннадцати часов после бессонной ночи, проведённой в милиции, она потихоньку встала, подошла к столу и взяла в руки тетрадь Ханны. От старой тетради пахло корицей и ещё какими- то специями. Сара открыла тетрадь на первой попавшейся странице: каракули Ханны почему-то не давали ей покоя. Но прочитать рецепт она не смогла. Разве что короткое название: «Хала».

И тут Сара вспомнила всё, что им пришлось пережить ночью. Её по-прежнему не оставляло ощущение, что голос Яши всё-таки был.

– Яша, ты таки был, или я тихо схожу с ума? Ты просто обязан мне ответить! – сказала Сара и замерла.

– Яша, давай так: если ты скажешь, что ты здесь, я больше орать не буду, – тихо прошептала Сара и опять замерла, в надежде получить ответ.

Простояв минуту и ничего таки не получив, Сара подумала о сестре Фире. Тётя Фира была умной женщиной, поскольку знала, что такое дебет и кредит.

 

Сара заглянула в комнату Леи, и, убедившись, что дочь спит, на цыпочках подошла к телефону, который всегда стоял на столике в коридоре, возле удобного, протёртого кресла. Стараясь медленно ворочать диск, Сара села в кресло и набрала номер Фирочки.

–  Алё! Это кто? – раздался в трубке голос Фиры.

–  Фирочка, это я, Сара, –  шёпотом ответила Сара.

– Что случилось, майн кинд? – спросила Фира.

–  Ты на работе? – в ответ спросила Сара.

–  Да, ты же звонишь сюда, а не мне домой. А что такое, Сарочка? – опять в ответ спросила Фира.

–  Фира, мне надо с тобой поговорить по очень важному делу.

– Ты меня пугаешь. Говори уже. Что-то случилось?

– Случилось. Ко мне Яша приходил этой ночью.

–  И что, у вас что-то было? – с сарказмом спросила Фира. Но поняв, о чём говорит сестра, она втянула голову в плечи и с ужасом в голосе спросила:

– Кто?

– Яша мой. Пришёл. Ночью. Ко мне. Ты оглохла, что ли?

Пять секунд Фира молчала, потом тихо зашипела:

– Сара, я сейчас приеду. Никуда не выходи. Сиди и жди меня. Поняла?

Сара положила трубку на телефон и задумалась.

– Яша, ты здесь? – опять спросила она тишину.

Тишина ей ничего не ответила.

Фира прибежала через минут десять. Запыхавшись, она  позвонила в дверь, и когда дверь открылась, Фира кинулась обнимать Сару.

– Сарочка, может у тебя поднялось давление? Может ты съела что-нибудь? Давай сходим к врачу…

– Фира, заткнись здесь и слушай сюда. Я не сошла с ума, я не тронулась умом и я в абсолютном здоровье. Вчера ко мне приходил Яша.

– Зачем? – Фира решила не спорить, а выслушать сестру, поскольку нужно было определить степень её неразумности.

– Я почём знаю? Пришёл и сказал: «Проснитесь, пани Сара!»

– Что, прямо так и сказал?

– Фира, или ты мне веришь, или выйди и иди уже куда-нибудь.

– Хорошо, а ты что?

– А я заорала. Потом Арик заткнул мне рот, потом пришла милиция, нас повязали и отвезли в участок. А там милиционЭр Ганько, и он тут же позвал Лею замуж, чтобы Арика не посадили.

– А что Яша?

– А что Яша?

– Ну, позвал он тебя, а дальше?

– Фира, или ты дура, или ты где? Я тебе доходчивым языком объясняю: Яша был. Куда делся потом – не знаю: нас увезли в участок.

– Сара, давай я позвоню в поликлинику…

Сара чуть не взорвалась от злости, но тут дверь Леиной комнаты распахнулась и в дверном проёме показалась Лея в той же ночной рубашке, что была ночью. Увидев тётю Фиру, Лея бросилась к ней на шею.

– Тётя Фира, а я замуж выхожу!

– За кого? – с дрожью в голосе спросила тётка племянницу.

– За милиционера. Он мне предложил руку и сердце.

– Когда? – попятившись к двери, спросила Фира.

– Так ночью же, когда нас в милицию забрали.

– Ну да, ну да… Возраст подходящий… Поздравляю… – сказала тётя Фира и, тихонько выскользнув за дверь, бегом побежала в кафе к Арику.

Как вихрь ворвавшись в зал, она застала племянника со шваброй в руках: пан Арье мыл пол в зале.

– Арик! – с порога крикнула тётя Фира. – Твоя мать сошла с ума!

– Да нет, тётя Фира. С ней всё в порядке. Вы новость знаете? – спросил Арик тётку.

– Какую? – осторожно спросила тётя Фира.

– Лея замуж за милиционера Ганько выходит. Он ей ночью предложение сделал. Прямо в милиции…

Тётя Фира вздохнула и молча села на стул.

– А Яша к вам ночью не приходил, случайно?  – задала она провокационный вопрос.

– Кто? – у Арика глаза полезли на лоб.

– Ну, Яша, отец твой…

– Тётя Фира, с вами таки всё в порядке? Как он мог к нам прийти, если мы его успешно похоронили?  Вы же были на похоронах…

– Арик, с мамой плохо… Она сказала, что к ней ночью приходил Яша.

– А, так вот почему она так орала… У неё нервы, тётя Фира. Она с ним разговаривает – я сам слышал. Она его засранцем называет.

– Арик, я тебя прошу, не оставляй мать, мой мальчик. И нужно что-то делать с кафе. Его нужно закрывать, Арик. Мы таки вылетим в трубу. Мы уже в полёте, понимаешь?

– Давайте подождём… У меня предчувствие, что всё будет в ажуре. О, мама пришла.

В дверь вошла Сара Ленивкер. На ней было любимое кримпленовое платье Яши: всё в алых маках с чёрными тычинками.

– Где эти два халамидника Беня и Шмулик? –  спросила Сара Арика.

– Ещё не пришли. А что?

– Найди мне белый халат, дай папину шляпу и принеси бабушкины тетради.

– Зачем, Сарочка? – со слезами в голосе спросила Фира, никогда не видевшая, чтобы Сара что-либо готовила.

– Я сегодня буду делать бульон сама. С кнедлами. По тетради. Сердце мне подсказывает, что так надо. Не знаю, зачем, но так надо. Иначе мы вылетим в трубу…

Фира посмотрела на сестру и сказала:

– Таки сюжет закрутился в комбинацию… Где пани Сара и где готовить?

В зал вошла Лея. Её глаза светились от счастья и она заметно помолодела… Лея была почти замужней дамой, а это совершенно другой статус, согласитесь: когда старая дева выходит замуж, она тут же превращается в молодую жену.

Сара посадила Дочь за стол, Арик принёс бумагу и ручку, и Лея стала читать, как делать бульон. Сара слушала внимательно, не пропуская ни одного слова. По ходу задавала вопросы. Когда всё было записано, Сара спросила:

– Пан Арье, у нас курица есть? У нас всё есть для бульона?

– Есть, пани Сара.

– Тогда мы начинаем. Фира, что ты стоишь, как вкопанная? Иди, помогать будешь: я не умею курицу от жопки отделить…

Торжественно пройдя на кухню, Сара Абрамовна,  встала у стола. Все члены команды проследовали за ней, включая Шмулика и Беню, которые присоединились по ходу шествия.

Сара заметила опоздавших братьев и сказала строго:

– Ещё одно опоздание и считайте, что вы безработные, пан Шмуль и пан Бенцион

– Просто, пани Сара, вы нас не уважаете и никогда не уважали! Мы для вас не люди!

– Почему это я вас не уважаю? Ещё как уважаю… Правда немного забыла, за что я вас уважаю… Ещё один раз забуду, за что – и полетите отсюда, как добры молодцы из хороших русских сказок.

– Но мама, в завещании сказано, что ты не можешь их уволить, – попытался остановить мать от неразумного шага Арик.

– Сына, твоя мама читать умеет. Твоя мама, пан Арье, теперь деловая женщина. И если мы не наведём порядок сейчас, мы не наведём его никогда. Я составлю договор и вы все кровью его подпишите.

– Мама, как это: кровью? – испуганно спросила Лея.

– Доця, кровью – это не для тебя. Это для них. Ты подпишешь договор ручкой. А теперь Шмулик, принеси курицу. Лея бери дневники и начинай читать. Арик, бери тетрадь и начинай записывать Беня, принеси нож и проверь его на остроту. Фира, неси морковь, лук, яйца и всё, что положено…

– Как проверить нож, мама? Это чтобы кровью подписать договор? – опять испугано спросила Лея.

– Доця, твой папа говорил, что нужно провести лезвием по ногтю. Если скользит – нужно точить. Фира, спроси у Бени, где маца, яйца и смалец.

– А что будешь делать ты, мама? – спросил Арик.

– Я буду командовать, сынок. На кухне командовать должен кто-то одна. Арик, брось писать и ставь на огонь кастрюлю. Лея, читай ещё раз. С базара читать не нужно, читай с того места, когда кура уже лежит в кастрюле.

Когда всё было принесено и поставлено на стол, Сара двумя пальцами взяла курицу за шейку и посмотрела на Беню.

– Шо ты стоишь, как придурок, Беня! Там написано, что эту куру надо порезать…Режь!

Беня быстро распотрошил куру и промыл куски. Сара точно так же, как держала курицу, двумя пальцами брала каждый кусок и бросала его в кастрюлю. Когда дело было сделано, Сара устало села на табурет.

– Садитесь, – царственно предложила Сара. – Будем караулить юх.

Все сели, как по команде. Сидели минут пять, пока вода не стала булькать. Беня привстал, посмотрел в кастрюлю и сказал:

– Пани Сара, нужно снять пену.

– Снимай.

– Но ведь шеф-повар – ты! Так почему я должен снимать пену?

– Тогда пусть пену снимет Шмулик.

– Сара, попробуй снять эту пену сама.

– Я что-то не поняла: вы будете слушать меня или где?

– Сарочка, детка, встань уже и сними пену, – спокойно произнесла тётя Фира.

– Я так понимаю, что это заговор?

– Мама, какой заговор! Встань уже и сними пену! Папа хотел, чтобы это делала ты!

 – Вы все против меня, что-ли? Лея, и ты?

– Мама, я не знаю, или я против, или я за. Но папа написал, что поваром должна стать ты… Но я могу снять пену сама.

– Стой, где стоишь! – вдруг громко сказала тётя Фира. Все притихли и посмотрели на неё. – Сара, если ты сейчас не поднимешь свой тохес и не снимешь пену, Яша больше никогда к тебе не придёт!

У Шмулика открылся рот, а у Бени вывалилась шумовка из рук. Лея подняла глаза на тётю Фиру и спросила:

– А что, он уже приходил?

– Кого вы слушаете, а? Какой папа? Папа лежит в земле и уже никогда не придёт. Фира, иди уже в свою коморку, ради Бога. Вышли все отсюда. Я сама буду готовить… Лея, а ну, почитай ещё раз.

Лея прочитала всё, что было написано в тетради, и тоже вышла…

 

Сара подошла к кастрюле и взяла в руки шумовку. Было уже почти поздно доставать пену: бульон кипел во всю. Осторожно, чтобы не обжечься, Сара засунула шумовку в кастрюлю и подхватила оставшуюся серую пену. Но пена просочилась сквозь дырки шумовки. Сара предприняла ещё одну попытку: она бросила шумовку и взяла большую ложку, а в другую руку кастрюлю поменьше, чтобы сразу переложить пену туда.. Осторожно, насколько могла, она вытащила остатки пены из бульона, потом бросила туда морковку и лук. Почистить она их или не успела, или забыла, как вы понимаете, после чего закрыла кастрюлю крышкой и, тяжело вздохнув, опять села на табурет. Но посидеть и подумать над своей бедной жизнью она не успела: бульон стал выливаться из-под крышки на плиту и залил огонь. Сара встала, подняла крышку полотенцем, посмотрела на весь тот куриный ужас, что образовался в кастрюле и на плите, и заплакала… Слёзы безысходности катились из её глаз. Но тут произошло то, чего Сара никак не ожидала от своего неприспособленного к готовке тела: руки вдруг стали делать что-то странное, как будто ими кто-то руководил. Руки женщины взяли толстые кухонные перчатки, висевшие на крючке возле плиты, вылили из кастрюли всю грязную воду, промыли в холодной воде курицу, вытащили лук и морковку, залили куру холодной водой и поставили на другую конфорку… Сара не могла понять, что происходит, но полностью отдалась этому чудесному действу, став просто наблюдателем. Правая рука взяла нож и аккуратно почистила лук, потом морковку… Левая рука уменьшила огонь и когда появилась пенка, правая рука осторожно начала её снимать ложкой. Слёзы тоже не подчинялись разуму и делали своё дело: они продолжали бежать из её глаз и капать прямо в бульон. И тогда ей показалось, что она услышала голос Яши:

– Сарочка, бульон будет слишком солёный, нэшаме майнэ (душа моя), если ты не прекратишь плакать над ним…

Сара замерла, но руки остановить ей не удалось, и они продолжали делать своё дело: правая рука аккуратно прикрыла кастрюлю крышкой, а левая протёрла вылившийся на плиту бульон.

– Яша, это ты? – спросила Сара воздух.

Но на кухне было тихо, как в могиле. И только звук газа разряжал тишину.

– Яша, если это ты, то я орать не буду. Готеню, что происходит? – спросила Сара воздух.

Воздух ответил ей шипением газа…

 

Потом Сара взяла мацу в руки. Правая рука поднесла мацу к Сариному носу, и Сара зажмурилась… Перед глазами почему-то встала пустыня, измождённые люди, идущие по ней, круглые лепёшки, испечённые на солнце до коричневых корочек. И Сара ощутила запах… Не запах производственной мацы, которую она держала в руке, а тот, старый запах настоящего пресного теста, которому было несколько тысяч лет. Это был удивительный запах: он сочетал в себе боль народа, скорбь по оставшимся в рабстве, голод, бедность, страдания и скитания… Она как будто услышала: «Это хлеб бедности, Сара. Только вода и мука. Но ты почувствуй, сколько в нём всего! Это твой народ, пани Сара! Прими этот хлеб всем сердцем, полюби его всей душой, почувствуй его тепло…»

 

По телу Сары пробежала дрожь, а потом её накрыла волна какой-то вселенской любви и блаженства. Она не понимала, что с ней происходит, но всем своим сердцем почувствовала любовь к этому куску мацы, что лежал у неё в руке. Открыв глаза Сара стала ломать мацу, растирать её руками, потом скалкой… Она отпустила свой страх, ненависть к кухне куда-то внезапно исчезла, и женщина просто отдалась делу… Так иногда бывает: генетическая память берёт своё…

Перетерев мацу, Сара достала  из банки ложку смальца, поднесла к носу и опять зажмурилась… Вот она, маленькая, стоит рядом с мамой, которая открывает сумку, принесённую бабушкой. Мама достаёт из сумки халу и аккуратно завёрнутую в тетрадный лист баночку жёлтого смальца. Мама тут же открывает крышку и в Сару проникает этот чудесный запах детства…

Сара открыла глаза и увидела, как правая рука кладёт смалец в мацовую крошку, потом эта же рука наливает воду в стакан, а левая разбивает яйцо.

«Странно, – подумала вдруг Сара, – я никогда так не разбивала яйцо: одной рукой, на две половинки, как это делал Яша…» Но за эти полчаса с ней произошло столько странных вещей, что разбитие яйца она восприняла как должное. Так, теперь немного соли…

«Какая чудесная масса!» – подумала Сара, катая шарики из мацы.

 

Их получилось ровно шестнадцать штук. Ровные, красивые, они должны были настояться и немножко набухнуть. Так было написано в тетради. И в голове тут же зазвучал голос дочери, читающий тетрадь Яшиной мамы:

«Берёшь юх, отливаешь в другую кастрюлю половину, ставишь на маленький огонь и делаешь бульки. Пока идут бульки, достань из холода мацу и катай шарики. Маленькие не делай – не будет проку от них. Они просто скользнут в живот, и ты не почувствуешь вкуса. Делай средние и кидай их в бульки. Если кнейдлах всплыл – хорошо…»

Сара не заметила, как прошёл час, потом ещё час… Она не замечала ни время, ни то, что дверь приоткрывалась, и в кухню попеременно заглядывали все её служаки… Она не видела ничего вокруг и очнулась только тогда, когда тарелка пахнущего бульона с кнейдлами и покрошенным в неё укропом стояла на столе. Сара взяла ложку и осторожно попробовала бульон… Божественное тепло разлилось по телу и Сара, сев на табуретку, опять заплакала…

Раздался осторожный стук в дверь и на кухню потихоньку вошли все, включая Милочку Кацман.

– Мама, Мила пришла, – неуверенно сказал Арик. – Мы только что подали заявление в ЗАГС, и Милочка ушла из парикмахерской. Она больше не будет трогать чужих мужчин. Она будет работать у нас.

Сара подняла заплаканные глаза на Арика, слёзы мгновенно высохли и, посмотрев на Милу, она грозно и громко сказала:

- Только через мой труп!

 

       Продолжение, конечно же, следует. Там вообще-то 31 глава, в этой первой части. Потом во второй части ещё 27 глав и в третьей части 26 глав. Так что следите за новыми публикациями.

Итак, продолжение следует, но комментарии можно писать уже сейчас. Они-таки никуда не исчезнут, эти комментарии. Будут себе передвигаться вниз и будут доступны другим читателям. А пока пишите отзывы прямо здесь и следите внимательно за появлением продолжения, а для того, чтобы не пропустить, просто подпишитесь на сайт: https://kruginteresov.com/200515pdps350.html  , и Вы будете получать уведомления. И, кстати, не забудьте пригласить Ваших друзей, родственников и хороших знакомых тоже подписаться на этот сайт. Можете не сомневаться, они Вам скажут за это только спасибо.

С любовью

Ваша редакция

           Комментарии

Ларион 20.01.2025    13:58   Уважаемая Майя! Хочу поблагодарить Вас за рассказ «Кабачок «Тринадцать цорес». Прослушал я этот рассказ при замечательном прочтении его уважаемого Эдварда Ковалерчука. Ваш рассказ произвёл на меня огромное впечатление, так как я вспомнил знаменитые бандитские 90-е годы, когда я оказался точно в таком же положении, как и очень мне симпатичные герои вашего рассказа. В то время я исполнял обязанности вице-президента частной фирмы ООО “ИНТЕРПРОМ”, которая, правда, не делало пельмени, а оказывало техническую помощь предприятиям выпускать химическую продукцию. Когда мы начали получать прибыль, к нам заявились, так называемые, «охранники», точно как и к героям Вашего рассказа. Я не стал проявлять геройство и пытаться избить этих мордоворотов. Я принял то же решение, что и Ваши герои: платить! Я официально зачислил двух из них на должность охранников в состав фирмы. Мои товарищи: президент и второй вице-президент нашей фирмы, кстати русские по национальности, полностью согласились со мной. И эти бандиты, действительно, нас охраняли в течении двух часов в месяц, когда приходили за зарплатой. Но надо признаться, что другие рэкетиры к нам уже не приходили. И мы все остались довольны друг другом. Разорил нашу фирму не рэкет этих мелких бандитов, а рэкет, который устроило нам государство. Это стало последней «соломинкой», которая и разорило нашу фирму и я принял окончательно решение, что «надо ехать!», но это уже другая история. Ещё раз большое спасибо Вам, здоровья и творческих успехов. С уважением Ларион.

 

Ваш комментарий появится здесь после модерации
Ваш электронный адрес не будет опубликован