Что-то можно было докупить на базаре, но там всё стоило довольно дорого. Как мама умудрялась прокормить семью из трёх человек, я не понимаю. Тем не менее, мама давала мне в школу какой-то небольшой завтрак, который я съедал на «большой» перемене. Столовой или даже буфета в нашей школе, когда я учился в начальных классах, ещё не было. Но вспоминается, что иногда «тётя» в белом халате (вероятно, медсестра) раздавала ученикам по куску чёрного хлеба, на который она высыпала чайную ложку сахара. А изредка к хлебу ещё выдавали небольшой цветной шарик — витаминку. Это уже был просто «праздник живота»!

Тем временем, первый учебный год подходил к концу. Писал я к этому времени довольно прилично, читать я умел ещё до школы, теперь научился пересказывать прочитанное, простейшие арифметические действия производил без затруднений. После окончания первого класса, по решению педсовета, я был награжден похвальной грамотой, о чём была запись в моем табеле. «Награждён» - это было на бумаге, а фактически ни я и никто из наших отличников ничего не получили. Просто весной 1946 года бланки похвальных грамот ещё в нашу школу не поступили. Для иллюстрации покажу фотографию моей грамоты за второй класс. Портреты Ленина и Сталина, герб УССР — все, как положено.

Конечно, я, восьмилетний ребёнок, сильно расстроился из-за того, что грамоту, мою первую в жизни награду, мне не вручили. Наша учительница Клавдия Александровна сама переживала и надеялась, что после каникул ещё вручат, но нет...

Наступили летние каникулы тяжелого, первого послевоенного, 1946-го года. Старожилы говорили, что по всем приметам будет засушливый неурожайный год. Так оно и случилось... Отец выхлопотал мне путевку в детский санаторий-профилакторий в селе Мурафа Краснокутского района Харьковской области, в 75 километрах от Харькова.

Места там очень живописные: река Мерчик, рядом - огромный сосновый лес. Это село было основано ещё в далёком 1650 году, при этом несколько старинных барских усадеб и домов второй половины XIX века, к счастью, сохранилось. В здании конторы бывшего сахарного завода Харитоненко и расположился небольшой санаторий.

Но самое яркое воспоминание о пребывании в Мурафе отнюдь не о столовой. Свободное от лечебных процедур время мы проводили в недалеких прогулках - в сосновый бор, в поле, на речку. В один из таких походов на речку и случилось ЧП, которое запомнилось на всю жизнь.  Мы лежали на небольшом песчаном пляже на берегу Мерчика, загорали, во что-то играли. С нами была воспитательница, которая категорически запрещала нам заходить в воду, тем более, плавать: речка хоть и не быстрая, но всё равно опасная, никаких спасателей, конечно, не полагалось. Среди нас был мальчик, немного старше меня, фамилия его была Хизов, имени не помню, хотя он и учился со мной в одном классе. Был он с характером, упрямый, непослушный, и судьба сыграла с ним злую, даже трагическую, шутку. Как оказалось, он хвастался, что умеет хорошо плавать и нырять, а потом разбежался и нырнул в речку. Так как он долго не выныривал, ребята из нашего отряда позвали воспитательницу, которая по какой-то причине ненадолго отлучилась, та бросилась в санаторий, прибежали взрослые дяди, они ныряли, но сразу не могли обнаружить в воде утонувшего мальчика. Значительно позже, уже в юности, я прочитал описание подобной сцены в романе Горького «Жизнь Клима Самгина» с известной фразой: «А был ли мальчик? Может, мальчика-то и не было!» Наконец, мужчины достали из воды и вытащили на берег Хизова, но он был уже без сознания. Они делали ему искусственное дыхание, но это не помогло. Возможно, он ударился головой о камень на дне, зацепился за корягу, у него свело мышцы ног в холодной воде, да мало ли что могло произойти в реке. Именно тогда я впервые в жизни увидел мертвого человека. Нас всех срочно увели в санаторий, а вскоре туда приехал милицейский «виллис», в котором сидели люди в форме и в штатском. Дальше у меня в памяти какая-то чехарда, помню, что нас, 8-10-летних пацанов, по одному вызывали в кабинет заведующей, откуда всех посторонних удалили. Там нам задавал вопросы, практически — допрашивал, неулыбчивый человек в обычной одежде, как я теперь понимаю, это был следователь прокуратуры, он записывал наши показания. Всё это происходило в отсутствие родителей или хотя бы воспитателей, т.е. незаконно, но кто тогда, в 1946 году, обращал внимание на такие «мелочи»? Потом я видел, как нашу воспитательницу, бледную и дрожащую от страха, посадили в машину и куда-то увезли. Больше мы её никогда не видели. А наши «походы» на речку прекратились уже до конца смены...

Когда я вернулся из санатория, то родители сразу же обратили внимание на то, что я за месяц пребывания там стал «гэкать», то есть произносить звук «ге» с украинским акцентом, научное название такого звука - фрикативный. Так произносят этот звук большинство харьковчан, таким я слышал его в Мурафе не только от сверстников, но и от нянечек, санитарок, кухарок и другого персонала санатория, состоящего, в основном, из сельских жителей. В нашей театральной семье всегда звучала правильная русская речь, поэтому за моё «перевоспитание» взялся мой строгий папа. Он мне просто запретил «гэкать» и заставлял правильно, чисто по-русски, произносить слова с буквой «г». За неделю всё вернулось в «первобытное» состояние». С этим было покончено раз и навсегда. И сегодня, в отличие от многих моих земляков-харьковчан, я произношу этот звук без украинского акцента.

Но на этом «приключения» лета 1946 года для нашей семьи не закончились. Приближалась зима, голодное время, и надо было позаботиться о заготовке картошки и овощей на зиму. Как говорили классики, «помощь утопающим — дело рук самих утопающих!» Какой же выход? Конечно, огород. Отцу, как и другим работникам Облисполкома, выделили небольшой участок земли недалеко от Харькова. И отец, и мама — сугубо городские жители, с работой на земле незнакомые. Однако пришлось, не сразу, конечно, но научиться: и картошку правильно сажать, и с сорняками бороться, и сажать рассаду овощей, и удобрения вносить, и своевременно поливать огород в то жаркое, засушливое лето. Слава богу, что в то время не было еще в Украине страшного вредителя картофеля - колорадского жука.

Немного забегая вперед, расскажу, что в Украине его впервые обнаружили только в 1949 году. И происки ЦРУ, которое якобы запускало воздушеые шары с жуками, здесь совершенно не причём, это доказали учёные. Тогда в мае стояла теплая, сухая и ветренная погода, и ветром из Польши, Венгрии и Чехословакии большое количество жуков занесло во Львовскую область и на Закарпатье, откуда вредитель начал быстро распространяться по Украине. Правда, колорадского жука тогда видели в основном на картинках. Только кое-где на огородах можно было найти его личинки. На него объявили охоту. Чтобы люди знали, как выглядит вредитель, его рисовали на обложках школьных тетрадей и на спичечных коробках. Я хорошо помню эти тетради с колорадским жуком.

За каждого найденного жука платили по копейке, что весьма заинтересовало детей. Они ходили по полям и огородам и собирали полосатых насекомых. Но уже через несколько лет вредитель массово расселился на полях.

Но вернемся к огороду моих родителей. Несколько раз я ездил с ними на этот огород, хотя вряд ли мог чем-то серьёзным помочь им в работе. Просто родители брали меня с собой, чтобы не оставлять одного дома на целое воскресенье (суббота была рабочим днем вплоть до 1967 года). А выезжать надо было рано утром и быть на огороде целый, как говорили, «световой день», до позднего вечера. Нужно было и поесть что-то хотя бы раз за день. Вот, в связи с этим, и вспоминаются наши обеды на огороде. Но вначале небольшое отступление. Хорошо известно, что в период Великой Отечественной войны Америка поставляла Советскому Союзу по программе ленд-лиза почти всё — от танков, самолетов  и автомобилей  до тушенки, джемов и перевязочных материалов. После завершения осенью 1945 года программы ленд-лиза на военных и других складах в СССР оставалось ещё довольно долго значительное количество американских «подарков», которые время от времени попадали в розничную торговлю, как в «коммерческие» магазины, так и по карточкам. Вероятно, отец имел возможность изредка «доставать» американские продукты для нашей семьи. В связи с этим мне вспоминается именно огородная «эпопея». Среди американских товаров по ленд-лизу была не только знаменитая свиная тушенка, которую красноармейцы называли «вторым фронтом», но даже спиртовые таблетки для разжигания костров, хлорные таблетки для обезвреживания воды, бульонные кубики и прочее.

Почти все эти товары были в запаянных жестяных банках зеленого цвета и в баночках с крышками. И я хорошо это запомнил, так как родители использовали их именно на огороде, когда в походных условиях надо было быстро приготовить что-нибудь поесть. Любопытно, что и пустые американские баночки еще долго использовались у нас в домашнем хозяйстве, как удобная «тара».

(фотографии из личного архива автора)

продолжение следует

           Комментарии

Ирина   13.09.2024   05:16         Хочется заметить, что от этого воспоминания прошлых лет невозможно оторваться. Столько ценнейших документов и фотографий. С нетерпением буду ждать продолжения. Автору большое спасибо.

Татьяна Лившиц-Азаз  15.09.2024  23:43  Присоединяюсь к высказанным мнениям - очень интересно, информативно, прекрасный иллюстративный материал. Кажется, протяни руку - и вот оно, прошлое, совсем близко, рядом! Удивительная память у автора.

Ваш комментарий появится здесь после модерации