Уже в зрелом возрасте мы понимаем, как мало знаем о своих предках, даже в предыдущем поколении – о родителях! А когда осознаём это, их, как правило, уже нет рядом.

Эту повесть пишу для детей: для дочери и внуков. Хочу, чтобы из моих слов они узнали о своих корнях и о времени, в котором жили их деды и прадеды.

I

Женская школа, в которую я пришла учиться, занимала половину большого четырехэтажного здания послевоенной постройки. Во второй половине располагалась мужская школа, а двор со спортивной площадкой и садом были общими. Общим был и большой зал со сценой, который служил одновременно и спортивным и актовым залом. Рядом дымил трубой, изрыгая металлургический чад громадный завод Ростсельмаш.

Классы в школе формировались по принципу: «А» - элитный, «Б» - средний, «В» - всё, что осталось. Таким образом, в нашем «Б» классе было всё от «А» до «В». Здесь были дети заводского начальства среднего ранга, дети служащих и рабочих.

В 1954 году ввели в школах смешанное обучение, поэтому со второго полугодия половину девочек перевели в мужскую школу, а мальчиков соответственно к нам, в женскую. В результате классы стали смешанными, а руководство и педагогический состав оставались прежними, т.е. с психологией и методиками женской гимназии.

Так начались мои школьные годы.

Отец работал на заводе, руководил модельным цехом, - базовым цехом в металлургическом производстве. Высшего образования не имел, но природа наделила его не только умом и умелыми руками, но и талантом руководителя и организатора. В коллективе его побаивались, но за справедливость, доброту и щедрость уважали, называли «отцом». Родился он в семье армянских дворян, о чем знал лишь из рассказов мамы. Его отец, мой дедушка, был человеком образованным и художником по призванию. Умер рано. Мать осталась с двумя маленькими детьми, молодая, неопытная, незащищённая. Приказчик воспользовался ситуацией и всё состояние прибрал к рукам. Дальше Советская власть и полное разорение. О происхождении отца свидетельствовали только малочисленные фотографии, рассказы бабушки и сундук с её нарядами, кринолинами, корсетами. Она позволяла не только взглянуть на всё это, но и примерить.

Дедушку я видела только на портрете, но, затаив дыхание, рассматривала расписанные им стены и купола церкви, в которую по дороге к дому бабушки позволял заглянуть отец. Но только заглянуть, потому, что опасался расстаться с партбилетом, а значит и с работой. Умер дедушка совсем молодым от воспаления лёгких. Суровой зимой увлечённо расписывал купола. И остались бы они ему вечной памятью, если бы не коммунистический вандализм…

Жили в бедности. Не один раз с грустью рассказывал отец о том, как в техническом училище на защите дипломной работы он удивил комиссию. Это были не только расчёты и описание операций, это были ещё и рисунки с оборудованием и рабочими. Однако пришлось отказаться от лестного приглашения в Томский архитектурный институт на полное государственное обеспечение. Куда было ехать? В тридцатые голодные годы не на кого, кроме него было надеяться маме и сестре. Вот и остался, как он о себе говорил, неучем.

Мама родилась в семье зажиточных селян. В её маме, в моей бабушке смешалась не только армянская, но и греческая кровь. В школе мама училась хорошо и обнаружила незаурядные способности к математике, но поступать решила в медицинский институт. Когда приехала в Ростов и сняла квартиру, оказалось, что приём документов в мединститут уже прекращён. Сын хозяйки предложил поступать вместе с ним в техническое училище. После того, как документы были поданы, мединститут объявил дополнительный набор, но в училище, вероятно увидев блестящий аттестат, бумаги не вернули. Вот, как говорят, не судьба! Но зато молодые люди подружились, а потом пришла любовь. Свадьба была скромной. Вспоминая о ней, мама всегда рассказывала как о самом ярком впечатлении.

Приданое, как и свадьба, было тоже скромным, но постель была обязательным его составляющим. Перина, пуховые подушки, белоснежное постельное бельё и такое же кипенно-белое покрывало и гипюровые накидки на подушки. Когда, не включая свет, она вошла в спальню постелить постель, обеими руками попала в кошачий окот. С тех пор, кошек, мягко выражаясь, недолюбливала, да и они платили ей взаимностью.

Мама, была высокая, статная, очень яркая, привлекательная женщина. И, как о ней говорили, отличалась врождённым благородством. Мягкая, деликатная, сдержанная и очень обстоятельная. Походка неспешная, но уверенная. Работала она урывками, до рождения первенца, который прожил меньше года и в промежутке до рождения старшей дочери. Потом эта страшная, жестокая война…

Завод сокращал мощности, но не останавливал производство снарядов. Вспоминали как, возвращаясь с рабочей смены, по-детски наивно, прятались от неожиданной бомбёжки за фанерные лотки. Началась эвакуация. Эшелоны, забитые до отказа, шли на Восток один за другим. Родители часто рассказывали о дороге в Ташкент. Теснота, грязь, болезни, вши. Время от времени завшивленные сорочки просто сжигали. Рассказывали, как на одной из станций, отец раздобыл вязанку лука и чуть не отстал от поезда. Бежал из последних сил. Ребята втащили его в вагон, едва живого, но с луком. С ужасом вспоминали переправу паромом через Каспий. А в Ташкенте, пока не построили бараки, жили в гостеприимных узбекских семьях. Спали на полу, застланном войлочной кошмой. И не жизнь это была, а борьба за жизнь. Работали с перерывом на сон, но когда удавалось раздобыть что-то съестное, находили время собраться с друзьями за столом. Мама поражала всех умением из ничего сделать «конфетку». Дружба, отзывчивость, стойкость, были яркой приметой этого тяжелого времени.

Наконец, долгожданная победа. Домой ехали в пыльных угольных вагонах. Бабушка рассказывала, как она усердно отмывала свою первую внучку, мою старшую сестру, превращая черномазое, хрупкое создание в прозрачную от худобы, нежную, длинноногую девочку, с рассыпавшимися по плечам волнистыми каштановыми волосами.

Тяжёлые военные годы сменились нелёгкими послевоенными. До моего рождения мама работала на заводе бухгалтером, папа - начальником цеха. Жили в заводском доме в двухкомнатной изолированной квартире. Мне исполнилось только два года, когда начали делить участки под застройку частного жилья. Папа одним из первых сдал квартиру в обмен на участок. Мама, со мной за руку, помогала строить дом. Строительство поглощало большую часть заработка, но отец был счастлив, сбывалась многолетняя мечта о собственном доме с садом - маленьким раем для детей.

 II

Сестра была старше меня на семь лет. Благодаря маминым золотым рукам и прекрасному вкусу, мы с ней одевались лучше многих сверстниц. Мама шила сначала себе, потом перешивала сестре, а из того, что ещё можно было перешить после сестры, рождался, порой даже перелицованный вариант для меня. Первое платье, сшитое из ацетатного шелка, появилось лишь к седьмому классу, и то по особому случаю.

В городе создавался Театр юного зрителя - ТЮЗ. Городская администрация поручила директорам школ подготовить и направить для участия в отборочном смотре по два–три человека. На педсовете предложили подготовить двух шестиклассниц, - меня и мою подругу. В воскресенье мы отправились к актрисе, игравшей когда-то в театре. С трепетом мы пересекли порог крошечной заставленной квартиры и, затаив дыхание, ловили каждое слово своей наставницы. Воспитанная на школе Станиславского, она преподносила нам азы его системы, - системы видения. Это уже позже я прочитала книгу Константина Сергеевича Станиславского, изданную на старорусском языке.

Вот тогда я впервые убедилась, что красивая женщина красива и в старости! Готовили прозу, стихи и басню. Репертуар был патриотический. В качестве стихотворения, я выбрала отрывок из поэмы Маргариты Алигер «Зоя», о муках Зои Космодемьянской в застенках Гестапо. В качестве прозы был выбран отрывок из повести «Встреча с юностью» Александра Иcбаха. Заканчивался он так: «Театральная площадь, какая же ты стала красивая, сколько цветов. У подножья памятника в сквере играют дети. Озорные, курносые, безмятежные. А на высоком мраморном пьедестале, простирая руку над городом, нерушимо стоит Ленин». Воспитание было патриотическим, таким был и репертуар.

Я ещё не ходила в школу, но хорошо помнила мрачный траурный мартовский день 1953 года. Митинг в сквере у памятника Сталину, слёзы взрослых. Много позже мы поняли, что это идолопоклонство было внушено страхом, на нём и держалось. Помнила, как шёпотом рассказывались анекдоты, а если случалось, что услышали дети, родители строго настрого предупреждали: «Нигде и никому!».

Отборочный смотр начался в июле. Нас с Тамарой, как позже выяснилось, запомнили не только члены жюри, но и участники смотра. Да и как не запомнить, две семиклассницы на фоне девяти, десятиклассников и студентов первых курсов институтов. Мало того, мы были в одинаковых, сшитых мамой из светло-салатного шелка платьях.

Тома жила в соседнем доме. Наши отцы дружили с юных лет. Высокие, широкоплечие, красивые, темноглазые брюнеты! Мы с подругой, обе кареглазые, но я - брюнетка, а она – очаровательная тоненькая блондинка, в маму. Для нас это была пора уже не гадких утят, но ещё и не лебедей.

У меня была тяжёлая чёрная коса у основания перехваченная светлым креповым бантом. Фигура ещё не оформившаяся, но уже стройная, походка - грациозная. Всё это было наследством балетного кружка. Кружок, правда, решено было оставить в связи с новым увлечением. Да и таланта явно не хватало!

Вскоре пришло приглашение на второй тур, а после третьего, заключительного, извещение о зачислении нас в состав театра.

Театр юного зрителя создавался на базе Театра Ленинского комсомола, но пока здание было на ремонте, собрались в помещении дома учителя. Яков Вениаминович Родос, организатор и режиссер театра, предложил начать с читки пьесы, а студийную работу вести параллельно. Читали популярную тогда пьесу Александра Хмелика «Друг мой, Колька!». Причём, собирались три раза в неделю с шести до десяти часов вечера. Вот это было уже выше понимания родителей. Отец каждый раз встречал нас на троллейбусной остановке, а когда приходили домой, с гневом указывал на циферблат часов - одиннадцать с минутами! Но после того как мы с Томой, по глупости хихикая, рассказали об этюдах, которые выполняли старшие девочки, например: от чулка отстегнулась подвязка и надо её незаметно застегнуть, родительское решение было категоричным - запретить! Яков Вениаминович приходил в школу, просил директора убедить родителей сменить гнев на милость, но они, точнее отцы, были неумолимы.

III

Было пролито немало горьких слез обиды и отчаяния. Моя подруга Таня, как могла, сочувствовала. Чем старше мы становились, тем крепче была дружба. Таня с удовольствием приходила в наш уютный дом, а я была рада любому поводу, чтобы сбегать в старую, довоенную четырёхэтажку, где она жила в коммунальной квартире с родителями и двумя братьями.

Маленькая тетя Блюма со своей колоритной внешностью и говорком типичной одесской еврейки все больше нравилась мне. Детей она воспитывала в строгости, слова подбирала не всегда, но произносила их так, что вызывала невольную улыбку. Хорошо помня рассказы родителей о трагической судьбе бабушки и дедушки, она вышла замуж за украинца, но дети, все трое, были удивительно похожи на мать черными волнистыми волосами, мелкими чертами лица и умными карими глазами.

Две убогие комнаты трамвайчиком и такое же убогое убранство квартиры спорило с хроническим беспорядком. Детям принадлежала дальняя комнатка. Видавший виды столик изредка обновлялся свежей, закреплённой канцелярскими кнопками газетой. Старший брат заканчивал физфак университета, младший учился на первом курсе и как младший из мужчин спал на раскладушке. Шутки тети Блюмы, остроты ребят – всё это притягивало меня.

Нам с Таней нравилась математика. Клара Захаровна, учитель математики, задавала сильным ученикам на дом задачки «со звездочкой» и если, после немалых стараний, ответ не сходился с ответом в задачнике, мы объединяли усилия и, как правило, успешно.

Наступила весна. Приближался День рождения Тани.

Мой День рождения отмечался каждый год. Я приглашала девочек, а мама пекла к чаю разные сладости и обязательно мой любимый торт «Наполеон». Но у девочек особым успехом пользовалась армянская кухня – хурабья, казинаки, гата, бадемезе. За столом было весело. Родители, чтобы не смущать детей, отправлялись в соседнюю комнату. Проводив гостей, я с благодарностью обнимала маму. Детские подарки были скромными, чаще всего книги, но этот день был самым долгожданным в году.

В Танин день рожденья собрались впервые, но компания была примерно та же. Зато угощение оказалось совершенно неожиданным. В выходные дни Таня часто ездила с родителями на садовый участок. Но невозможно было и предположить, что там могло вырасти такое чудо! На столе стояло огромное блюдо с крупной, спелой клубникой, залитой взбитыми сливками. Эту композицию дополняли поблескивающие ручки нескольких столовых ложек. Уговаривать, и даже предлагать не было нужды. Тетя Блюма была счастлива, а Таню теперь не волновало, какую дату назначат для приема в комсомол. Ей уже четырнадцать лет!

Мне, единственной в классе должно было исполниться четырнадцать лет только в следующем учебном году, в октябре. От Владимира Павловича, преподавателя истории, который руководил в то время комсомольской работой, эта проблема не ускользнула. Училась я хорошо, поэтому решено было сделать исключение. Пионерские галстуки с радостью были заменены комсомольскими значками. Мы вдруг почувствовали себя повзрослевшими, стали чаще собираться по вечерам, прохаживаться вместе по любимой аллее, которая вела от дверей райкома ВЛКСМ к огромному районному парку и заводскому Дворцу культуры. Уже намечались симпатии, и у меня тоже. В новом учебном году в класс пришел новый мальчик - Гена. Уже тогда, из прочитанных книжек я усвоила, что главное достоинство мужчины - ум. Поэтому приятно было идти рядом с Геной, смеяться над шутками и ощущать его интеллектуальное превосходство над остальными.

IV

Поскольку моё актерство оборвалось, не успев и начаться, было решено (не без помощи родителей), что математика – моё призвание. Да и складывалось все наилучшим образом. В восьмом классе меня посадили за одну парту с Геной, который уже успел поразить всех своими способностями к математике и физике. Было, у кого наследовать! Его мама преподавала математику в старших классах вечерней школы, папа - физику и астрономию в техникуме. Меня поражали незаурядные способности Гены, и конечно льстило его неравнодушие ко мне.

Пришло время школьных олимпиад. В районной математической олимпиаде участвовали многие. Некоторые прошли на городскую, а на областную - единицы. Из «А» класса - трое, а из класса «Б» - только я и Гена. Для школы это было хорошим результатом.

Начались зимние каникулы. До областной олимпиады оставалась одна неделя. Рита Яковлевна – мама Гены предложила готовиться вместе у них дома. Это был не дом, как у нас, а квартира, но совсем не похожая на Танину. В красивом доме с большими окнами и высокими потолками! Поскольку комнат было три, Гена имел свою. Одна стена от пола до потолка была занята книгами. Авторов было много незнакомых, но вот серия - «Жизнь замечательных людей». В первый же день я выбрала Эйнштейна. Читала до глубокой ночи. Теперь я понимала, почему Таня читает по ночам с фонариком под одеялом, когда в этой же комнате спят братья. Потому что она читает взрослые, умные книги, которые берет у них, а не в школьной библиотеке.

Рита Яковлевна диктовала условия задач из толстой книги «Для поступающих в ВУЗ». Когда чувствовала, что мы изрядно устали, приносила что-нибудь перекусить. Особенно вкусными казались бублики с маком, разрезанные вдоль, щедро намазанные маслом и посыпанные сахаром.

За окном были слышны озорные голоса. Ещё бы, у школьников две недели воли! Одноклассники резвились на горках с санками, бегали на каток. Но зато как уютно было сидеть вдвоем в теплой комнате, запивать чаем необыкновенно вкусный бублик и сознавать, что уже не только математика влечет нас за стол с задачником. И только позже станет ясно, что задачи, которые готовила жизнь, несравненно сложнее.

Задание на олимпиаде оказалось очень трудным. Растерянность и беспомощность усиливало своими камерами телевидение. Полностью со своей работой не справился никто, даже Гена, а соответственно никто не попал на республиканскую олимпиаду. Но, всем участникам, кто справился не менее чем с тремя пунктами из шести, раздали десятидневные абонементы на посещение кинотеатров, театров, цирка, на бесплатные обеды в кафе, а главное на вечера для старшеклассников в центральном дворце пионеров. Это было чудесно!

V

Праздник сменился буднями второго полугодия. Сосредоточенность на учёбе нарушила новость: актриса театра имени Ленинского комсомола хочет организовать в школе драматический кружок. В первый же визит мы с Томой узнали в ней члена жюри конкурса, отбиравшего молодежь в ТЮЗ. Взяли пьесу Александры Бруштейн «Голубое и Розовое», о жизни учащихся дореволюционной гимназии в России в канун первой русской революции. Центральную роль Жени дали мне. Гена тоже получил роль.

Большой спортивный зал со сценой были хорошо нам знакомы, но играть в спектакле готовились мы впервые. Светлана Александровна приехала с париками, костюмами и гримом. Когда всё было готово, объявила о начале, благословила на успех и уехала в театр готовиться к вечернему спектаклю. На школьной сцене всё прошло удивительно гладко. Приятно было слушать поздравления и радоваться удаче. Но самой высокой для меня была оценка Маргариты Андреевны, учительницы английского языка. Похвала Маргариты - великая честь и мечта каждого!

Быстро переодевшись, но всё ещё в гриме уже через четверть часа мы ехали в театр, шокируя своим видом пассажиров троллейбуса. Светлану Александровну, своего сегодняшнего кумира, застали в гримёрной. Она наводила последние штрихи. Светлый шелковый костюм с матросским воротником и юбкой в складочку дополняла белая шляпка-канотье. Всё это сбрасывало минимум десять лет. Привычными движениями она сняла грим с моего лица, велела всем проделать тоже и упорхнула, покачивая юбочкой. Первые музыкальные аккорды говорили о начале спектакля.

На следующий день Владимир Павлович поздравил нас и предложил отметить удачу воскресной маёвкой. Решено было поехать на электричке в живописное местечко, взять с собой что-нибудь вкусненькое, а обратно, налегке, вернуться пешком. Предложенное шампанское Владимир Павлович заменил лимонадом. Бутерброды, фрукты и торты утвердили единогласно.

Купить два торта, было поручено нам с Геной. Холодильники тогда были еще только в очень зажиточных семьях, а у нас в доме был хороший погреб. Пока мама помогала спускать торты в погреб, «доброжелательная» сестра обо всём доложила папе. Появился папа и под его тяжелым взглядом мы с Геной готовы были провалиться в этот погреб. Оказывается, классная руководительница уже успела доложить маме о нашей дружбе и о том, что хорошо бы не терять бдительность.

Майское утро было прохладным, но ясным, что предвещало хорошую погоду. И действительно, день был прекрасный, солнечный. Было весело, и настроение было праздничным, вот только время летело неумолимо быстро. Но, Владимир Павлович хорошо знал, сколько его необходимо на обратную дорогу.

Электричка уже промчалась, следующая по расписанию, не скоро. Шли вдоль железнодорожного полотна, пели, шутили. Но вдруг небо стало хмурым, солнце скрылось, и огромная серая туча поползла, зависая над железнодорожным полотном. Протянутой рукой, Владимир Павлович поймал несколько крупных капель и ускорил шаг. Потом побежали, но через пять минут стало ясно, что от дождя не убежать. Было решено переждать в домике путеобходчика.

Ливень не прекращался. Из двух вариантов: переждать, но задержаться, или привести детей вовремя, но промокших до нитки, Владимир Павлович выбрал разумный. Дождь переждали, но вернулись, когда уже стемнело. Отец ждал у ворот, и гроза, которая обрушилась на меня по возвращению, была страшнее той, что была позади.

VI

Приближался конец учебного года. На каникулах планировался большой поход по Крыму. Сначала теплоходом, правда на палубе, чтобы всем было по карману, а дальше автобусом и пешком. Пройти, вместе с восхождением на вершину горы Ай-Петри, должны были не менее чем девяносто километров, что обеспечивало норматив на звание и значок «Туриста СССР». Основным условием при отборе в отряд должны были быть успехи в учебе.

Начались годовые контрольные. Больше всего боялись работы по химии. В неё должны были войти задачи по новому материалу. Но Гена болел и пришёл в школу только накануне контрольной. Учились во второй смене. После шестого урока мы решили задержаться, чтобы решать задачи. Ученик был способный, а потому хватило академического часа, даже с неизбежными потерями на болтовню. Порядок в школе был таков, что уходящие из класса последними, должны закрыть окна. Гена дурачился, включая и выключая свет, мешая мне рассмотреть оконный затвор. Ну вот, последнее окно заперто, мы выходим из класса и нос к носу сталкиваемся с классной дамой, преподавателем химии. За ней торопливой походкой следует директриса.

- Что вы здесь делаете? - ответ.

- Почему свет выключали? - ещё ответ… Они копили досье, ставя мысленно галочки не в нашу пользу, а мы с Геной копили обиду за недоверие. Ещё бы, мы ведь и за руку друг друга никогда не держали, и только иногда Гена нёс до перекрестка мой портфель.

Но школа ещё восемь лет назад была женской, да и преподавали в основном женщины, в большинстве одинокие. Душевным теплом не отличались, но предметы свои знали хорошо, хорошо учили и соответственно требовали. Мужчин было всего двое: Владимир Павлович и Федор Николаевич, преподававший рисование и черчение. Его кисти принадлежало огромное полотно, выполненное маслом. Оно занимало стену на площадке между лестничными маршами. Это была копия с картины Репина «Бурлаки на Волге», она и явилась входным билетом в школьный преподавательский состав. Но тяга к спиртному не уживалась с талантом художника, это вероятно и помешало его карьере. Федор Николаевич ежегодно устраивал конкурсы на лучший рисунок. Он и обнаружил у меня способности к рисованию. Толстую тетрадь по литературе украшали портреты поэтов и писателей. Рисовала простым карандашом, прямо на уроке, делая копии с портретов из учебника литературы.  Однако в школе был культ точных наук, особенно математики. Клара Захаровна, замечательный преподаватель, заслуженный педагог Российской Федерации, любила свой предмет безумно и была не в состоянии понять тех, кто его не любил. Мы с Геной любили математику и обожали Клару, а она платила нам взаимностью. На контрольных работах первыми сдавали листочки и получали дополнительное задание, но уже сложнее.

Маргарита Андреевна любила свой предмет не меньше. Она преподавала английский язык и была тоже человеком одарённым. Родилась в Англии. Семья переехала в Россию, когда Марго была ещё девочкой, поэтому языком она владела в совершенстве. Хотела стать балериной. Окончила балетную школу и музыкальную школу по классу фортепиано, но неожиданно вытянулась, это и разрушило мечту о сцене.

Маргарита была худа и некрасива, но очень умна и образована. Жила с мамой, своей семьи не было, поэтому всю жизнь посвятила чужим детям, школе. Вкладывала в нас всё, чем владела сама, с увлечением и одержимостью. Выхлопотала комнату под кабинет английского языка, оформила вместе с нами массу планшетов, наглядных пособий. Здесь был и проигрыватель для пластинок на английском языке. Она утверждала, что детям будет нужен английский не меньше, а возможно и больше, чем математика, занимавшая культовое место. Два раза в неделю, за гроши вела балетный кружок. На смотрах художественной самодеятельности школа просто гремела на весь школьный мир миллионного города. Она ставила не только танцы, но и балеты, а в союзе с учителем пения и оперы.

У Маргоши был отличный вкус. Костюмы для сцены мамы шили под её мудрым руководством. Одевалась она безукоризненно и была в этом примером для подражания, что высоко ценили не только девочки, но и мамы. Она прививала нам хороший вкус всеми способами и некорректными то же. Была резковата, насмешлива, но пользовалась непререкаемым авторитетом. Над Геной подшучивала. Однажды, в конце урока, смеясь, заметила

- Генка, подвинься, не то Аня с парты свалится. И действительно, подвигаться мне было уже некуда, а сказать - неловко. Вот так, понемногу и сложилось мнение, что в поход Гену, как неблагонадежного, брать не следует, а возражения Владимира Павловича приняты не были.

Ваш комментарий появится здесь после модерации

Ваш email-адрес не будет опубликован