свой

 

Все перед Богом равны, а на деле –

Жид, инородец, и взгляды косые...

 

Имя меняли своё иудеи

На театральных афишах России.

Знали об этом, мечтая о славе

И оставляя родные пределы,

Мальчики Хаймы, потом Ярославы,

Девочки Двойры, потом Изабеллы.

 

Клетка оседлости, мрак лихолетий,

Жалкая участь всегда виноватых –

Вот что отринули блудные дети,

В мир лицедейства сбегая когда-то.

Были нужны им терпенье и годы,

Нужен талант был, велик и неистов,

Чтобы щенки театральной породы

Повырастали бы в прим и солистов.

 

"Браво!" и "бис!", восхищённые взоры,

В личных гримёрках корзины камелий!

(Тщательно прятали антрепренёры

Происхожденье Джульетт и Офелий:

Вредно для публики знать, что кумиры,

Чьи так возвышены речи и лики,

Эти Кречинские-Зигфриды-Лиры

В синагогальные вписаны книги...)

 

Но на гастролях в глубинку заброшен,

Где-нибудь в Ки́нешме и Таганроге

Звёздный артист вспоминал мамэ-лошн,

Слыша молитву в окне синагоги.

– Останови! – и  возница двуколки

Долго дивился заезжему гостю,

К нехристям шедшему в старой ермолке,

Чуждой в соседстве с сигарой и тростью.

 

Будто бы давнее сделалось ближним,

Будто бы все бенефисы приснились...

Был среди прочих он свой и не лишний,

И потому рядом с ним потеснились.

И в рединготе, английском и длинном,

С их лапсердаками схожем немного:

– Шма, Исраэ́ль... – повторял за раввином

Равный меж равных пред именем Бога.

 

 

БАЛЛАДА О НЕКРАСИВОМ АКТЁРЕ

 

Бывает, что жребий порою ленив,

Что песня не сразу поётся...

Актёр был талантлив, но так некрасив,

Как мало кому достаётся.

 

То ль в генах какой-то пошёл перекос,

То ль ведьма сыскала в копилке

Невзрачные глазки, бесформенный нос

И раннюю плешь на затылке.

 

Коллеги, поскольку актёрская рать

Блеснуть остроумием рада,

В курилке шутили: «Чтоб леших играть,

Ему даже грима не надо!»

 

Театр безжалостен. Он – колесо,

Что мелет и судьбы, и роли.

Актёр некрасивый испробовал всё

В своей театральной юдо́ли.

 

Безмолвный слуга, и солдат-инвалид,

И некто в массовке меж прочих;

Ещё он исправно таскал реквизит,

Когда не хватало рабочих.

 

Но как-то с нуждою смешав озорство,

Изрёк театральный патриций:

– Лир за́пил. Постой-ка, дружок, за него

На паре-другой репетиций...

 

Актёр из массовки ступил на порог

Измены, гордыни, печали:

– Дуй, ветер! – и рухнул на всех монолог,

И все, обмерев, замолчали.

 

И словно бы бездна раскрылась за ним,

Монархом, что изгнан из дому,

И был он судьбою и ликом своим

Подобен безумью и грому.

 

И вновь тишина, будто кто-то простёр

Над сценой покров эфемерный,

И всё повидавший заплакал суфлёр

В своей коробчонке фанерной.

 

Потом отгремел – громогласен, цветист! —

Финал, и как на́ берег с судна,

Со сцены спустился великий артист,

И всем было страшно и чу́дно...

 

 

КОНЕЦ  ПЬЕСЫ

 

В движениях давно уже не скоры,

С остатками ушедшей красоты,

Стареют знаменитые актёры –

Любовники, герои и шуты.

 

Стареют гранды публики и кассы,

Носители наград и степеней,

Кречинские, Раскольниковы, Вассы,

И с каждым днём их осень холодней.

 

Век новых отрастил себе кумиров –

Любой певуч, красив и легконог,

А у моих Тригориных и Лиров

Дыханья нет на длинный монолог.

 

Когда-то в день и пару пьес, и боле

Они играли, не сочтя за труд,

А вот теперь живут на корвалоле,

На юбилеях с кресел не встают;

 

По месяцам не выезжают с дачи,

А после – чёрных рамок остриё,

Венки, цветы, процессии – и, значит,

Скудеет поколение моё.

 

И, наконец, в финале представленья

Туда, где ни сияния, ни тьмы,

Все отыграв надежды и сомненья,

С привычной сцены спустимся и мы.

 

И лишь одну мечту уносит каждый

За горизонты далей и времён,

Что Бог поднимет занавес однажды

И все живыми выйдут на поклон...

 

 

 

МОНОЛОГ  АКТЁРА

 

И вот я остаюсь один –

Уже не принц, не блудный сын,

Не гордый рыцарь, не стрелок,

Не падший ангел, не пророк...

Театр, мой бог и господин,

Меня покинул. Я один.

 

Один. И некуда спешить,

И некого сейчас любить,

И некому желать добра,

И сталь, что так была остра,

Опять фанера и картон,

И мир за рампой отделён

От запустенья моего.

Кем быть сейчас? Играть – кого?

Средь пустоты и тишины

Мне маски больше не нужны.

 

Тяжёлый занавес упал.

Умолк, исчез галдящий зал.

И всё. Я больше не актёр.

Я умер, кончился, погас.

Мой смех, улыбка, разговор –

Лицо, надетое для вас.

 

Но завтра замолчит партер,

Заткнёт галёрка жадный рот,

Шлагбаумом в страну химер

Вверх старый бархат поползёт.

И завтра я поволоку

Великой роли тяжкий груз,

Которого – я не солгу! –

Уже сегодня я боюсь,

Боюсь до кончиков седин

На здесь висящих париках...

 

Один? О нет, я не один:

Со мною мой проклятый страх,

И завтрашняя роль моя,

И пусть завидуют волхвы,

Когда открою тайну я:

Со мною – завтрашние вы!

 

 

               ТРАГИК

 

Спектакль окончен. Занавес опущен.

И только он, с лица стирая грим,

Под лампой, запылённой и гнетущей,

Бормочет что-то, ролью одержим.

 

На нём камзол в следах давнишней моли.

Но моль и годы – это ничего,

Пока кровавый отсвет на камзоле

Исполнен высшим смыслом для него.

 

Безденежье, гостиницы и сплетни...

Но каждый вечер совершая роль,

Карает подлость в выпаде последнем

Не лицедей, но воин и король.

 

Он, зло приговоривший к высшей мере,

Зажжёт свечу и с ней уйдёт во тьму –

И юная Офелия в партере,

Заплачет, аплодируя ему...

 

 

 

     АБДУЛОВ, ПОСМЕРТНЫЙ МОНОЛОГ

 

На рекламных афишаx вне времени длится лицo,

Где я вечно живой, где я всем улыбаюсь! – и дaже

Пoсле многих обещанных нам катастроф и кoнцов

Я надеюсь надолго остаться в широкой прoдаже.

 

Xoтя б в yцeнённой! Простите, шучу, как всегда,

Некcтати, наверно, в массовке вcеобщей пeчали…

Moгу прoдолжать? Cмерть aктера – сoвсем не бeда,

Иначe дyблёры зaчахли бы и oдичали.

 

И мoре цветoв!… Я вниманьем, поверьте, смущён.

Пpишли дaже дeти, и жёны, и пpочие близкие!

Aх, прaво, не стоит! Я в миpе с лихвой замещён

Kоробками фильмов и рaдужно-яркими диcками.

 

За съёмoчный день дoживаешь порой до сeдин,

От люльки – до гpоба, от лaски – до жёсткого порно.

Ну, всё на сегодня… Мы сняли дyбль номер один.

Bторого не будет. Xотя, говорят, это спoрно.

 

 

 

      Я И МОИ РОЛИ

 

Ах, как же слушать мне надоело,

Что мы актёры, а сцена – мир!

Нет, я ревную не как Отелло.

Да, мне паршиво, но я не Лир.

 

Я не Онегин, не Труфальдино,

Не шут, не Гамлет... Я – только я!

На них сто жизней необходимо,

А мне дороже одна моя.

 

Актёра-джина в бутылку роли

Упёк театр – коварный маг.

А где же Божья свобода воли –

Та, без которой нельзя никак?!

 

К дрессуре сущность моя не склонна.

Я репетиций не выношу!

И пусть изменит мне Дездемона,

Я сам не ангел! – не задушу.

 

И ты, мой Гамлет, наивен, право:

«To be», конечно! Ведь после «not»

Тебе воскреснуть под крики «Браво!»,

А мне навеки – наоборот...