Когда твои года перевалили на восьмой десяток, память всё ярче выдает эпизоды из юности. Неожиданно вспоминаются давно, вроде бы забытые, картинки из давно прошедшего. Пять лет учебы в Одесском Политехническом институте были насыщены событиями. А Одесса – мама придавала всему свой особый колорит…

Гарик, или вражеские голоса

 

Коммунисты! Подъём!!! Мать вашу…

А было 4 часа ночи 23 ноября 1963 года. Да еще с утра наступала суббота,когда можно вдоволь отоспаться! А этот паразит орет благим матом на всю квартиру, стаскивает одеяла и пресекает последние попытки уцепиться за ускользающий сон.

Паразит -  хозяин трёхкомнатной хрущевки, где мы - студенты второкурсники Одесского политеха - снимали восьмиметровую «спальню» с двумя койками. На троих.

Спрашивается- почему нам не жить в общаге, как нормальным студентам? Конечно мы, да ещё много тысяч одесских студентов от этого варианта не только не отказывались, а были бы счастливы. Да только в нашу судьбу вмешался Великий Пролетарский Интернационализм, что привёз со всех концов географической карты наших братьев, вроде бы склонных  строить социализм  в  своих  странах всерьёз (или понарошку), чтобы только припасть к щедрой советской кормушке.

Тем не менее, только в нашем политехническом обучались братья из 32 стран, всех оттенков кожи и разрезов глаз. Не надо объяснять, кто тогда занимал койки в общежитиях, а кто на радость одесситов, ранее пробавлявшихся сдачей койко-мест дикарям, отдыхающим только в летний сезон, покрывал эти места с сентября по июнь. Добавлю ещё, что стипендию наши интернациональные братья получали все и всегда. По 90 рубликов в месяц, не считая оплаты проезда и суточных каждый год. А нам, своим, отваливали аж по  28 р. Да и то, если сдашь сессию без троек.

А  Гарик- наш хозяин- всё бушевал, клял советскую власть и кричал, что наши «поцы»  (в Одессе это слово, переводимое с идиш на латынь как пенис,  даже не считалось ругательным и могло мелькать, например, в диалоге трудовика с физруком в присутствии учеников начальных классов)…наши ПОЦЫ как всегда отстают...возмущался Гарик. Да если б я мог… да если б у меня было…

     Гарик называл нас коммунистами не потому что мы состояли в КПСС. Да , мы  были комсомольцами, но главная причина клеймения состояла в нашем нежелании, или скорее лени, поносить Советскую власть. Сам он крыл ее с завидной регулярностью, ничего не боясь и никого не стесняясь. Во власти он видел главное препятствие  своему экономическому и духовному процветанию.

Был он довольно колоритной личностью. Не смотря на инвалидность – у него были маленькие неработающие ноги, результат детского полиомиелита, – он был полон энергии и грандиозных замыслов. Передвигался  на костылях, в основном усилием рук, подволакивая вслед за телом ноги. Голова его, с резко выдвинутыми вперед  челюстями, с торчащими, крупными, жёлтыми от курева, верхними зубами,  резко очерченными скулами, густыми черными  с проседью  кудрями,  производила впечатление своеобразной, с долей уродинки, красоты и силы. Происхождения он был пёстрого,что для  Одессы вполне обычно. Там было много от отца немца. От матери он унаследовал кровь греческую с примесью румынской. А если вспомнить, что женат он был на Людмиле-полуцыганке полурусской,   то определить национальность их общей дочери, трёхлетней Светки, мы и не пытались.

Отвращение к правящему слою рабочих и крестьян ему добавляло и то, что его дед по материнской линии по фамилии Маразли был купцом первой гильдии, имел высокие награды от царя – батюшки и жил в огромном особняке на Пушкинской, где в описываемый период с комфортом располагался Музей Западного и Восточного Искусства.

        Гены деда-купца особенно не давали покоя их обладателю, толкая на предприятия, на грани аферы с периодическими коммерческими взлетами и падениями.

Биография Гарика включала в себя и несколько лет колонии для малолетних и определённый период  вполне  взрослой тюрьмы. Да и понятно, что с пылкой душой предпринимателя-авантюриста избежать знакомства с этими заведениями в советское время было непросто.

Кроме дохода от крохотной пенсии по инвалидности и наших скромных вложений в его семейный бюджет он пробавлялся чисткой обуви,  на  право заниматься которой имел законный патент от презираемых властей. Были у него ещё более-менее постоянные виды  «бизнеса», как-то разведение собак (с нами в квартире жили две суки: боксёрша Нора и терьериха Гейша), хранение вещичек, иногда забрасываемых его друзьями по не столь отдаленным местам «до реализации» или до выхода… на пару тройку лет. Квартира  была населена живностью и не приносящей явного дохода. Рыбки в аквариуме, канарейка в клетке, старая кошка и, неизвестно откуда взявшийся,полуметровый уж… В подполе на кухне, где проходили трубы отопления, сидело полдюжины кур несушек. Кошка с ужом не ладили и часто громко шипели друг на друга. Когда к шипению добавлялся шум свары подключались обе собаки, вовсю свистел кенар, кудахтали в подполе куры, заливалась от восторга Светка, ругалась ее мать и всё накрывал хриплый мат Гарика… Прекрасная обстановка для занятий. Да кто в 18 лет обращает внимание на такие пустяки!

Не взирая на наши протесты и позднее время, Гарик, уже присевший на уголок кровати,  размышлял вслух.  …Да если бы мне дали винтовку, обеспечили семью после моего расстрела, я б его, лысого гада ей богу бы убил. И не задумался. И был бы героем!!!

Он сидел и бормотал, а мы, утратив  последние остатки сна с возрастающим интересом слушали его откровения. Вообще-то поговорить он был мастер. Знал уйму анекдотов. Пересыпал свою речь колоритными одесскими прибаутками и легким матерком, к месту. Да и случаи из жизни его были поучительными, забавными и порой неожиданными. Помню, он со злостью и досадой стал ругать способ вывоза мусора из дворов, когда пару раз в неделю приезжала мусоровозка, шофер звонил в колокольчик, как в школе на переменку, и из всех квартир вываливали радостные жильцы с ведрами полными накопившихся отходов. Наше недоумение по поводу его критики он прояснил рассказом из недалекого прошлого.

Мы с Вовкой Буцыком со Слободки, – неспеша начал Гарик, – купили у одного старого еврея секретный рецепт  состава  липучки  для борьбы с мухами. Заплатили ему аж 200 рублей, огромную сумму. Зато его липкая бумага была лучшей в Одессе и шла нарасхват! Мы сидели ночь у меня в полуподвале на Дерибасовской 1 и валиком, что накатывают фотки на глянцеватель, наносили на тетрадный лист этот состав. Там была патока, немного муки, клей, и пара секретных добавок…А что стоили тетрадки!? Копейки… На покрытый этим «сиропом» лист мы клали другой лист без «сиропа» так чтобы липучка была внутри. Так вот эти два листа люди на следующий день у нас брали по рублю, и таки были счастливы. Вот и смотри – сколько накатаем ночью листиков, столько рублей на следующий день имеем… Так что эти несчастные 200 рублей за секрет мы отбили махом. А эти поцы придумали собирать мусор машинами. И убрали со дворов помойки. И где теперь эти мухи? Так и накрылся наш бизнес!

Мы уже в третий раз пытали его, зачем этот хипеж среди ночи, а он всё волновался и бормотал угрозы лысому, так он называл всегда Хрущева, и обижался, что наши как всегда в ж… и т.п.

Наконец он очнулся и выдал: Вы тут дрыхнете! А в Америке Кеннеди грохнули!!! И тут мы вспомнили, что Гарик любил по ночам крутить «Спидолу» и слушать чуждые голоса.

Вот так я узнал о главном преступлении двадцатого века.

Гарик 2, или беглый каторжник

 

​

 

Однажды, придя с занятий, мы обнаружили в нашей неслабо заселённой квартире нового гостя. Средних лет мужичок, маленького роста, круглолицый, с остреньким носиком и глазками пуговками, он расхаживал по комнатам, накинув поверх клетчатой ковбойки пуховый платок жены Гарика. На нём были  брюки, явно от рабочей спецовки и сандалии на босу ногу. Как потом оказалось, это было всё, в чем он появился в доме Гарика, который отрекомендовал его как проверенного кореша и объявил, что кореш поживёт пока у него. Вновь прибывший протянул всем маленькую ладошку лодочкой и представился - Витя. Стали  гадать,  куда  Витю  определить на ночлег. В главной, проходной комнате стояла большая кровать с панцирной сеткой и никелированными шарами предназначавшаяся как раз «для гостей». Но в это время она была занята приехавшей из провинции тещей Гарика - толстой ворчливой старухой. Одну спальню занимал Гарик с женой и двумя дочерьми. Ничего не оставалось, как выделить Вите коврик при входе в нашу студенческую обитель, кинув поверх старый полушубок.

Об обстоятельствах своего временного гостевания  у Гарика Витя поначалу не распространялся, предпочитая забавлять нас историями одесской жизни и анекдотами. Рассказчиком он был талантливым, хорошо подавал национальные  акценты и одесский колорит. Судя по тематике он, как и Гарик, часть своей жизни провёл в «ограниченном колючкой пространстве». Да и беседы Гарика с корешем  вились, в основном, вокруг этой темы. Иногда  они  даже довольно красиво тянули лагерные песни. От них мы впервые услышали «Таганку» и «Я помню тот Ванинский порт». Особенно оживлялись они в момент обсуждения  «этих паскуд»,  в категорию которых попадали все представители правоохранительных органов.

Присмотревшись к нам, и видимо удостоверившись в нашей лояльности, Витя постепенно поведал нам свою судьбу. Не сразу, отрывками, которые потом как в мозаике сложились в  картинку. По основной профессии Витя был парикмахер - самоучка. Где он учился  мастерству  осталось за кадром, но нам казалось, что он стал брадобреем в зоне ввиду  хилости и бесполезности  на серьёзных работах.  Была и квартира и парикмахерская с рабочим местом.

Да вот дурные привычки и тяга к напиткам привели его в больницу, откуда он вышел с букетом заболеваний от эпилепсии до модной в те годы вялотекущей шизофрении и полным запретом заниматься любимым делом. Да и логично. Что мог устроить человек с опасной бритвой  в момент припадка «падучей болезни»!? А тогда еще в мужских залах парикмахерских не так стригли, как брили клиентов.

Витя любую другую работу презирал, да и не был обучен, поэтому проболтавшись без дела с год и получив пару предупреждений от милиции, был привлечён по статье за тунеядство и благополучно получил два года исправительных работ. Определён он был в отдаленный совхоз где, наглотавшись за полгода прелестей сельского разнорабочего - куда пошлют - рванул в город. Дома его неусыпно ждал участковый, могли стукануть соседи, жаждущие продления жизни «без Вити». Так что оставалось безвылазно сидеть у Гарика в ожидании поворота судьбы.

С поворотом Гарик обещал ему пособить  своими испытанными и проверенными способами. Так впервые нам пришлось в течение полугода наблюдать работу «общественной организации по правам человека»  в суровых условиях тоталитарного соцреализма. Мы уже раньше были посвящены в эту тему когда Гарик не без гордости рассказывал, как он вырвал у ненавистной власти эту трёхкомнатную квартиру в прекрасном районе на  Второй с половиной станции Большого Фонтана, всего в пяти остановках трамвая от центра!

Жил раньше Гарик с семьёй из пяти человек на улице Дерибасовской, в доме под номером 1, вернее под домом. Его жилище представляло из себя двадцатиметровую комнату без намека на удобства в полуподвале  с  одним оконцем, смотрящим в яму, и вечно сырыми стенами. Так бы и жили они без какого-либо просвета, постепенно загибаясь  от ревматизма, чахотки и прочих спутников сырого подвала, если б не горячая, бьющая энергией натура Гарика.

Стал он «бомбить этих гадов», как он сам называл их совинстанции, жалобами, просьбами и требованиями. Получив ожидаемый  отказ  от районного начальства,  он катал жалобу на них в область, далее в Республиканские и союзные инстанции. Пройдя всю цепочку по линии советской власти,  повторял  всё  по партийной цепочке. Благо в те, хоть и тоталитарные, времена система работы с обращениями, жалобами и предложениями трудящихся была поставлена строго. Каждый запрос регистрировался и на него ОБЯЗАТЕЛЬНО должен быть отправлен ответ. Гарик показывал нам пухлую, полуторакилограммовую папку с запросами и ответами.

Увлекательное  и  поучительное  чтиво.  Роман  в документах. После отказных бумаг  из партийных  райкомов и обкомов шли запросы по линии Собеса, протоколы обследования условий проживания, постановления и отказы и т.д. Даже прокурорские проверки и запросы отдельных депутатов  Гор-  и Облсоветов. Отдельный интерес представляли сами жалобы, написанные довольно грамотным языком. Некоторые даже со специально прописанными нотами надрыва, отчаяния и намеков на суицид. Попадались стихи на украинском,  видимо часть своего неполного семилетнего образования  Гарик получил в украинской школе. Запомнилась одна строчка из довольно длинного-на страницу-стиха… «На що мэнi  Радяньска  влада  яко гноiть мэнэ у пiдполлi…».

Наконец,  после  двух  с  лишним  лет сражений, Одесский Горисполком посчитал более разумным для себя  отдать инвалиду квартиру, чем ещё неизвестно как долго   строчить обязательные отписки.

 - Я их, сволочей, на измор взял!- подвел черту под этой историей Гарик- победитель.

Будем освобождать Витю, сказал он,- я им устрою, как сажать корешей по совхозам! Он позвал пришедшую из школы свою старшую дочь, вернее падчерицу, пятиклассницу Тоньку, велел вырвать листок из тетрадки и принести ручку и чернильницу. Попутно дав ей тумака за то, что не сняла с шеи «эту гадость» - так он называл пионерский галстук - начал диктовать ей жалобу. Пусть пишет дитё,  а то мой почерк сразу срисуют и припрутся за Витей.

Для начала он запустил с пяток жалоб в местные инстанции. Упор делался на то, что Витя весь насквозь больной. Вторым «козырем» была имевшаяся у Вити грамота и звание Почетного донора. В те времена откосить от работы иногда можно было, только сдав пол-литра кровушки. За это полагался бесспорный отгул, талон на обед, в меню которого входил обязательный стакан красного крепкого. Из-за стойкого отвращения к работе и такой же неистребимой любви к отгулам и  красному сладкому у Вити набежало аж двадцать с лишним литров отданной  кровинушки, а это влекло автоматическое почетное звание и грамоту. В жалобах на несправедливый приговор вскользь говорилось и о сотнях спасенных жизней советских тружеников и о неблагодарной стране, что так обошлась с героем.

Работа над ошибками правосудия шла своим чередом, а мы получали от общения с Витей всё новые неизведанные ощущения и личный опыт. Мы научились вполне квалифицировано оказывать первую помощь при  припадке эпилепсии. Вызывать скорую к беглому никому и на ум прийти не могло. Правду сказать, случались эти неприятности не часто. Так же нам пришлось усвоить, что  теперь можно экономить на покупке одеколона «после бритья», так как ни один пузырек, как бы мы его не прятали, не избежал бесславной кончины в Витиной утробе.

Но самым большим его «хобби» была тяга к маленьким беленьким пилюлькам под названием кодеин. Как разъяснил нам с ученым видом любитель таблеток от кашля, название КОДЕИН происходит от латинского КОДА, что переводится как хвост, или конец. Так вот,  хлопцы,-  поучал нас профессор Витя,-  кодеин это охвостье переработки опиума! За это я его так обожаю. А так как  Витя был в нашей компании «старшим товарищем», безропотно и с охоткой выполнял роль придворного парикмахера, то и мы помогали ему  чем могли. Давали выспаться на кровати в дневное время, подкармливали иногда из нечастых продуктовых передач от родных. Главное же, что его грело – мы помогали ему добывать пилюли счастья, отпускаемые в аптеках исключительно при наличии рецепта.

Валера  – один из нашей троицы -  отличался умением очень точно выполнять самую мелкую ручную работу. Чинил  бытовые приборы, подчищал ошибки в чертежах без следов, в  общем,  был мастак. Он-то и взялся изготавливать рецепты на кодеин,  мастерски выполняя штамп поликлиники, треугольную печать «для рецептов» - и всё это на отдельной глянцевой бумажке в зеркальном отображении печатными, близкими к типографским  буквами. Потом оставалось оттиснуть влажный рисунок на прямоугольном листке и создать полную иллюзию рецептурного бланка с нужными штампами.  А уж заполнял рецепт сам «больной», постоянно изощряясь в придумывании фамилий врача и пациента.

           Схватив долгожданный рецепт, мелочь и накинув  что- нибудь из наших вещей, он отправлялся за  трофеем в аптеку, следя за тем, чтобы аптеки не повторялись. Было опасение, что проверка в какой-то из них обнаружит подлог  и усилят бдительность. Придя домой, он насыпал в горсть с десяток морфийных охвостьев,  забрасывал в рот, запивал  водой  и через5-10 минут разлёгшись на кровати пел песни, философствовал о жизни и глуповато улыбался. Мы смотрели на всё это с пониманием,  не осуждали.  К счастью,  ни  один из нас даже не подумал попробовать это сомнительное удовольствие.

 

Месяца через два его начала навещать жена, дородная деваха  лет тридцати, работающая поварихой в какой-то столовке. Видно у них с Витей совместная жизнь напоминала войну с перемириями. Иногда придя с занятий, мы заставали их сидящих обнявшись с глуповатыми улыбками на удовлетворённых лицах. Но чаще заставали ворчливую перебранку на вечные темы. Марго - так называли повариху - может это и было её настоящее имя - ругала Витю никудышным, бездельником и бедняком.

-На одно только и способен, - сообщала она нам с хитрой миной - тут уж ты мастер! И толкала его в шутку бедром. Мелкий супруг отлетал метра на два и огрызался: - что тебе этого мало!? Смотри и этого не будет. Куда денешься?

Марго, живописно покачивая бедрами, прохаживалась перед нами: - а что молодые, я ещё ничего? Ану потрогайте-какая ж.., какие груди? Ведь не пропаду, а?

        Мы в три голоса хвалили её достоинства, правда, не проверяя предлагаемый товар наощупь.

          -  То-то слушай молодых, - бросала она Вите - и вдруг нарочито пригорюнившись, начинала причитать:

         - ох и погубил ты девицу невинную, красу ее молодую…-  и всхлипывала в платочек. Витя, восприняв такую наглоту  за чистую монету начинал закипать и после матерной тирады вопрошал:

            -  а кто три года за проституцию тянул!?   А…невинная девица. Да я тебя тогда и знать ещё не знал. После зоны уж взял тебя, шалаву!

           Правда, перепалки эти были несерьезными, так для разрядки обстановки.

 

          А обстановка вокруг Витиного дела не прояснялась. Валом валили отписки, напечатанные будто под копирку - обстоятельства дела проверены, нарушений не установлено. Да понятно, ворчал Гарик, -  все жалобы спускают в Одесскую прокуратуру, а у них ответ давно готов. Надо выходить на Москву!

           А здесь были свои сложности. Дело в том, что вся корреспонденция  поступавшая  на почту и адресованная в гос и парт учреждения Киева или Москвы шла для проверки прямиком в Одесский обком КПСС и до верхов не доходила. Письма передавали с проводниками, чтобы бросили в Москве, со знакомыми и т.д. А недремлющая творческая мысль Гарика  придумала  для особых  случаев  экстра вариант. Вот  теперь и пришло время пустить его в ход. Автор варианта появился с большим полноразмерным конвертом и попросил Валеру своим красивым почерком написать адреса.

        Сверху  после слова «куда» шло: г. Москва. Общий отдел ЦК КПСС.  Обратный адрес был: Одесский Обком КПУ. Общий отдел. Вложив в конверт добрую кипу прежней переписки с инстанциями и сопроводив всё это желчными комментариями насчёт местной бюрократии, Гарик попросил нас придумать, как опечатать конверт сургучом. Ответ нашелся быстро. Расплавленные круги сургуча по углам и в центре конверта мы придавили «орлом»  юбилейной монеты в один рубль. На застывшей поверхности торжественно застыл герб СССР. Теперь настала очередь жены Гарика Людки. Она повесила на ремне через плечо клеенчатую как у почтальонов сумку и отправилась на Главпочтамт, где под видом обкомовского курьера благополучно сдала срочную и особой государственной важности депешу. О чем получила квитанцию с пометкой-ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ. БЕСПЛАТНО.  Пусть эти жабы теперь перед ЦК попляшут да попробуют им отписывать.., брюзжал Гарик,  добавляя усиливающие его негодование обороты.

Еще через два месяца из Верховного Суда СССР пришла долгожданная бумага:

Приговор в отношении………. отменить. Из мест отбывания освободить и тому подобное, что положено в таких случаях.

           На протяжении всей своей жизни, особенно в трудные её времена, я нередко вспоминал эпизоды школы выживания, преподанной нам этим, вроде бы слабым, ничего не значащим человеком. Нет нерешаемых проблем. Есть упорство, ум и воля!

Гарик 3, или Ветеран

 

​

 

Как-то зимним вечером я в быстром темпе стеклофонил  курсовую по черчению. Работал  без перерывов. Курсовую дали только до утра, а чертежи были довольно замысловатыми, требовали точности и аккуратности.

Для тех, кто не застал этот способ копирования, поясню, что процесс представлял собой копирование чертежа с одного листа ватмана на другой при помощи стекла. На нем размещались оригинал  и копия, оригинал снизу, и электрической лампочки под стеклом. Она позволяла ясно видеть чертеж сквозь ватман. Всё сооружение представляло собой стекло на спинках двух стульев и табурет под ним с настольной лампой без абажура. Вот такой был тогда студенческий «КСЕРОКС». Оставалось только аккуратно проводить линии соответствующей толщины над проступающими в свете лампы. Работа чисто техническая, позволяющая отвлекаться на музыку из радиоточки или слушать теленовости.

          На этот раз у меня было что послушать и поинтереснее. За соседним обеденным столом выпивали и закусывали Гарик со своим близким другом Мишей. Миша тоже был инвалидом. Правая нога у него заканчивалась чуть выше колена, так что без костылей он передвигаться не мог. На них он и приходил время от времени к Гарику по делам, или выпить и поговорить. Общих дел у этих двух слабоходящих  персон было, видимо, не мало. Знали мы только об одном - Миша хранил «свои бумаги» у Гарика в подполе, где сидели куры.

      Бумагами были бланки и корочки аттестатов зрелости, дипломов институтов, техникумов, даже консерватории и т.п. продукции. Так как Миша был активным распространителем этого "товара", хранить у себя он его не мог, и Гарик за двадцать процентов с оборота оказывал другу эту мелкую услугу.

          У Миши было два прозвища - Миша с Дерибасовской (по месту дислокации) и Миша-Шампанеус (за пристрастие к шипучему напитку). Миша вообще-то с удовольствием пил водочку, но проходя «критическую точку» содержания промилей в венах, выграбастывал из карманов смятые в клубок деньги, широким жестом швырял их на стол.

 - «Шампанского»!!! - извергал он забытый клич гусаров или подгулявших купчиков прошедших веков.

Наступал праздник для Людки, жены Гарика. Она смахивала купюры со стола в подол и снаряжала старшую дочь в гастроном за парой бутылок шампанского. В Одессе тогда оно стоило чуть дороже сухого, 2 рубля с мелочью. Наутро на вопрос проснувшегося Шампанеуса о деньгах она на голубом глазу отвечала :

      -Что ты Миша, там еле-еле на две шампанских и было.

   Миша чесал затылок, принимал похмельную и шел зарабатывать на следующую порцию шампанского.  Был он крепким сорокалетним мужичком с шарообразной короткостриженой головой и простецким русским лицом.

Выпивали друзья обстоятельно, не спеша. Вот я слышал - задумчиво начал Миша очередную тему - что инвалидам дают « Москвича»  с ручным управлением…Гарик парировал:

–Да, таки дают, только инвалидам войны. Мне один Герой Союза  жаловался, что даже ему сказали ждать. Их приходит на Одесскую область всего два в год, а инвалидов войны сотни, может кто-то и дождется очереди, но немногие.

– А я тоже хочу! Чем я не инвалид! Миша слегка заводился под благодатным действием «Московской». Я может тоже на войне пострадал!

Но Гарик охладил его пыл:

– Какой ты, к хренам, инвалид войны! Сам по пьянке под трамвай попал. Тоже мне, инвалид войны нашелся!

–  Да кто знает-то, как мне ногу оторвало!? Может бомбой, кипятился Миша. Давай, Гарик, узнай, что да как. Подам бумагу, может пролезет?

              Следующий год мы время от времени были свидетелями «Битвы за МОСКВИЧ». Рождённая за рюмкой идея развивалась по всем канонам жанра уже хорошо освоенным Гариком под лозунгом: дави на власть пока не сдастся!

Первым пробным шаром было простое заявление в Горсобес с просьбой рассмотреть возможность помочь несчастному инвалиду автомобилем « Москвич» с ручным управлением. Был получен вежливый ответ: "выделяются такие машины только инвалидам ВОВ и, ввиду крайне малого количества, мы можем поставить Вас на очередь при предоставлении документов, подтверждающих статус инвалида войны".

              Ответ совсем не смутил товарищей по борьбе. Была изложена на бумаге следующая трогательная история:  "Миша, молодой курсант Одесского Артиллерийского Училища, в начале войны стоял в карауле на  территории училища, и при налете вражеской авиации не покинул свой пост. В результате чего лишился ноги от взрыва авиабомбы".

       Артиллерийское училище выбрано было совершенно случайно. Просто оно находилось в 100 метрах от дома Гарика, располагавшегося в Артиллерийском  переулке. Но выбор оказался крайне удачным. Через определенное время соискатели «Москвича» получили очередной вежливый ответ: "сожалеем, но мы не можем подтвердить информацию о Вашем, уважаемый Михаил Архипович, ранении, так как весь архив Одесского Артиллерийского Училища с 1941 по 1944гг был утрачен в результате боевых действий и оккупации  г. Одесса немецко-фашистскими захватчиками".

Получив ТАКОЙ ответ, заговорщики устроили небольшой банкет с приглашением всех обитателей квартиры.

       – Ну, теперь-то они от нас никуда не денутся -  потирал руки Гарик.

       – Хрен они докажут, что ты не тот инвалид.

И начал прикидывать адреса первоначальных жалоб, писем второго эшелона и «на всякий случай». Как полководец планирующий битву он проверял резервы, прикидывал возможные ходы противника, отдавал приказы. Досталось и на нашу студенческую долю несколько поручений: разузнать адреса Комитета Ветеранов ВОВ, Общества Красного Креста и его отделения в СССР, Комитета защиты прав трудящихся и т.д. Одного поручения мы так и не смогли выполнить - не нашли адреса ООН. Решили послать, при необходимости, просто по адресу:  США, Нью-Йорк, ООН. Конечно, отправив со знакомым мореманом, чтобы опустил в ящик на Западе.

Попозже, в разгар сражений, мы получили ещё одно задание - сфотографировать Мишины ладони с предварительно затемненными чернилами местами мозолей. На черно-белой фотографии чернила вполне могли сойти за кровь. И мозоли превращались в «кровавые», приобретенные их владельцем ввиду постоянного контакта с ненавистными костылями. Задание было с честью выполнено при помощи старенького фотоаппарата «Зоркий». Фотографии увеличенного формата призывали не тянуть со спасением героя.

        Растроганный Миша даже предложил нам скидку на Вузовский диплом. Предложил на выбор любой Одесский ВУЗ с печатями и подписями членов госкомиссии и ректора.

     –Что вы гробитесь пять лет за поганый диплом. Попросите у родителей 200 рублей, забирайте «корочки» и займитесь делом! Хлопцы вы толковые, а дел я вам найду возок и маленькую тележку.

Толковыми он нас начал называть после того как за три бутылки «Биомицина» - так в Одессе тогда называли крепленое вино «Бiлэ мiцнэ» по рубль двадцать семь за 0.7 литра - сторговал у нас состав средства для выведения спец чернил с паспортов и других документов. Его случайно открыл наш товарищ Валера, когда Гарик попросил помочь его очередному корешу Гиви из Поти избавиться от мешавшего штампа в паспорте. Да, конечно, о регистрации брака.

         Штамп служил помехой для заключения брака с согласившейся одесситкой побывать его женой ровно на то время, которое понадобится Гиви чтобы прописаться на её метрах. Довольно распространенная в то время услуга.

Валера поднял всю доступную литературу по этому вопросу, несколько дней расспрашивал всех знакомых,  кто  мог  хоть что-то знать о способах борьбы за чистоту паспортных страниц. Перепробовал массу способов - от уксусной эссенции до выкатывания текста свеже сваренным и очищенным яйцом… Сам штамп он убрал довольно быстро, а вот спец чернила коими было записано, кто, где и на ком женат, не поддавались. Наконец, через два или три дня опытов, отчаявшийся «алхимик» залил страничку паспорта с остатками злополучного штампа смесью, куда входили, чуть ли не все рекомендованные ему снадобья,  и лег спать. Каково было наше удивление, когда утром он не обнаружил на листке и следов спец чернил. В остальном страничка не пострадала, была торжественно высушена и водворена на своё  место в паспорте.

Слухи об успехе нашей «лаборатории» долго не давали успокоиться Мише. В его «работе с документами» это была золотая жила. И после долгих уговоров секретный состав «патентованного средства» был передан за вышеупомянутую цену.

         Время шло. История с «Москвичом» стала забываться. Но где-то поздней осенью следующего года к нашему подъезду торжественно подрулил ярко-голубой «Москвич 403», долго сигналил под окнами,  и  когда все жильцы из квартиры Гарика, да и из некоторых ещё, высыпали во двор, отворилась передняя водительская дверца, показались два потрепанных костыля, а за ними широченная улыбка, разлившаяся по лоснящемуся удовольствием Мишиному лицу.

Банкет «ПОБЕДЫ» заслуживает отдельных глав.

 Гарик 4, или Кандидат на Нобелевку.

 

 

Прохладным весенним утром мы с моей невестой Таней поехали на Одесский толчок (барахолку). Встали в 6 утра и через 20 минут уже втискивались в трамвай. Народу было очень много. Все знали, что на толчок надо выбираться как можно раньше, а то весь стóящий товар «уйдет». На конечом кругу трамвая и располагались ворота  барахолки. Территория в пару гектаров была обнесена кирпичным забором и заасфальтирована. Продавцы стояли  рядами, держа товар (в основном носильные вещи, обувь и косметику) на руках. Покупатели двигались между рядами,  искали то, за чем пришли. У нас была задача найти кусок ткани на фату. Готовились к свадьбе.

За порядком следили дружинники, милиция и «люди в штатском». Это работники ОБХСС (отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности) выявляли факты спекуляции.

       Ну а вспомнилось мне это утро вот почему.  В одном из углов  толкучки  расположились  «зоологи» - продавцы собак, кошек, рыбок и птичек. Среди них мы узнали моего бывшего квартирного хозяина инвалида Гарика. Я с друзьями снимал у него комнату на втором курсе. Гарик продавал щенков. Похвастался последним приплодом от своих питомиц:

      – Вот Гейша молодец! Семь цуциков принесла, даром, что малышка. А вот Нора, опять только четверых. Жрёт  за троих, а привару чуть!

Гейша – малюсенький терьер с выпученными глазами и кривыми лапками, злая и шумная, а Нора большая и бестолковая, породы  боксер.

         Торговля щенками давала Гарику прибавку к его мизерной инвалидской пенсии да небольшому заработку уличного чистильщика обуви.

      – Вовка, возьми щенка, – с присущим ему напором стал он рекламировать свой товар.

       Но быстро сообразил, что студенту, снимающему угол сбыть животное не реально, охладел и перешёл к другим темам. Вспомнили события, в которых мне пришлось участвовать в период жизни у Гарика, общих знакомых.

– Помнишь мой аквариум? – спросил он,

– Амба! Рыбы сдохли.  Моторчик, что воду мешает, накрылся. Вон продают, а я  думаю, без него обойдусь. Сделаю дырку в дне. Приделаю трубку, чтобы вода в неё стекала и загну её сверху в аквариум. Вот струя и будет пузыри делать, рыбам дышать. А? Как я придумал!  И трёху за моторчик сэкономлю. Только сверло надо, стекло сверлить. Не знаешь, где взять?

         Мы с Таней сдержали смех, и я на полном серьезе сказал:

–Если у тебя вода со дна по трубке потечет сверху в аквариум, то тебе Нобелевскую премию дадут!

          Гарик подвоха не понял:

– А это сколько?

Я сказал, что около миллиона. Долларов.

Тогда до него начало доходить:

         – Так что, не потечет?

         –  Не потечет, - разочаровал я его. Закон физики.

         Гарик смачно выругался и добавил:

         – Хорошо, что тебя встретил! Пойду мотор покупать. А то и аквариум бы зря испортил.

Дружба народов.

 

День рождения нашего сокурсника. Отмечаем скромно, в небольшой студенческой компании, человек шесть. Недавно открывшийся ресторан Братислава на Дерибасовской. Зал на третьем этаже. Лето. Окна открыты. Стемнело. Видны причалы Одесского порта, Морской вокзал, маяк на выходе из бухты. Тосты сказаны, студенческий голод утолен. Танцуем под оркестр, беседуем. Зал полупустой, май – курортный сезон ещё не наступил.

Метрах в десяти за сдвинутыми столиками сидит компания моряков с жёнами. Видно, что это не бурная встреча из длительного рейса, когда гуляют широко и шумно. Первые бурные дни встречи остались в прошлом. Сидят спокойно, тихо беседуют, кто-то танцует. Все практически трезвые – ну пару бокалов вина не в счёт.

        Краем  глаза  вижу, как к их столику подходит высокий, стройный, можно сказать красивый негр. Их в ту пору в Одессе было много. То ли студент или аспирант, то ли моряк. Протягивает руку к пышной красавице – блондинке, жене одного из моряков. Сидит одна, с краю. Негр зовет на танец. Она вежливо отказывается.

          Минут через пять, когда оркестр заиграл следующий танец, картина повторяется. Темнокожий юноша опять приглашает даму. Уже более настойчиво, отказа не принимает, что-то говорит повышенным тоном, хватает за руку и тянет силой. Вдруг со спины к нему подходит плотный,  спортивного вида, лет сорока мужчина. По фигуре и накачанным мышцам виден штангист или гиревик. В последствии  мы узнали, что это муж блондинки. Молча хлопает, а скорее бьет негра тяжелой ладонью между лопаток. А когда тот недоуменно оборачивается, берет его одной рукой за ремень брюк, другой рукой сгребает ворот пиджачка, поднимает довольно габаритного негритоса и молча несет к открытому окну.

Всё это заняло секунды. Первой отреагировала на этот эпизод официантка, нёсшая поднос полный  использованной  посуды.  Поднос  с  грохотом полетел на пол, а она прыгнула сзади на моряка, вцепилась в его плечи, повисла на нем с криком:

– Родненький!  Не надо! Себя погубишь, семью, детей! Не надоооо!!! Она висела на нём, колотила  в спину  и  кричала.  А он упрямо,  по бычьи,  тащил свою ношу к окну,  и попытки официантки  не были ему никакой помехой. Тут вскочили и его друзья, и я  от нашего стола. Успели-таки перехватить его. Навалились, оторвали чёрного.  Моряк как будто вынырнул из воды, обвел нас  дикими глазами, обмяк и забормотал несвязно:

– Ух,  сволочи! Как они меня там достали. А тут ещё и дома наглеют! Поубивал бы…  Потом сказал всем спасибо, подошел к своему столику, налил полный фужер водки и залпом выпил.

Негра подхватили его друзья и лопоча что-то по своему, сверкая белками глаз, но явно струсившие, убрались на улицу.

Минут через двадцать за наш столик с бутылкой шампанского подсел «виновник эпизода». Поблагодарил, что не дали «загреметь». Рассказывал, как сложно нашим морякам под прессом партийных соглядатаев терпеть сплошное хамство «наших братьев по пути к социализму» в зарубежных портах. Последний случай в Ливии не давал ему покоя, свербил душу.

            – Стоим мы в порту Бенгази.- рассказывал он, - Ждем разгрузку. На причале собирается человек тридцать местных. В бедуинских чалмах, в бурнусах до полу.  По-своему галдят на повышенных тонах. Один, видимо главный, подходит на трап к вахтенному и говорит на примитивном английском, что им надо к капитану. Вахтенный не пускает. Стоящий на причале полицейский на его просьбу удалить этот митинг машет рукой:

–Это народный совет. Каддафи разрешил. Они главные.

Толпа была вооружена палками.  Вахтенному дали по башке и вломились к капитану. Оказывается, им сказали, что русские пьют вино, а это в их мусульманской стране запрещено. Наказание вплоть до… Капитан, сдерживаясь как мог, вызвал артельщика. Тот отвел бедуинов в холодильник и показал, что все шкафы с вином опечатаны. На стоянке никто не пьёт, хотя в тропиках положена бутылка сухого в день.

Толпа опять ввалилась к капитану и потребовала открыть личный сейф для досмотра. Капитан категорически  отказался.  В сейфе, кроме валюты для команды и оплаты портовых сборов, находились секретные коды на случай военной обстановки для взаимодействия с военными. Били его палками, ногами, поливали водой и снова били. Сломали несколько ребер, выбили глаз, порвали селезенку.  Радист, запершись в рубке, успел связаться с консульством. Примчались дипломаты, полиция, скорая. Только тогда банда нехотя ретировалась. Никто их не задержал – Каддафи разрешил…

– Вот ребята, почему у меня псих вышел. Не могу я на них спокойно реагировать. А тут ещё к жене пристал.

Мы спросили, что с избитым капитаном? Жив ли?

– Отвезли в Москву. Зашили. Дали инвалидность первой группы и орден. Велели не распространяться. Дружба, понимаешь! Интернационал! – И прибавил несколько соленых морских выражений,  – А я был у него старпомом. Тогда в городе был, со свободными от вахты. Теперь капитан.

Юность кипящая…

 

Спортивный лагерь Одесского Политеха.  Расположен на самом берегу моря, над крутым обрывом. Полтора десятка сборных деревянных домиков на 10-15 спальных мест. Корпус столовой, спортплощадки. Рядом проходит железная дорога и шоссе. От Одессы 40 километров. Недалеко полустанок с красивым названием «Каролина – Бугаз».

Смеркается.  В чистом летнем небе висит лунный серп и первые, самые яркие звёзды. По тропинке, что ведёт из лагеря до ближайшего села, петляя по овсяному полю, движется отряд. Нас человек двенадцать. Дневная программа закончилась. Наплавались в море. Наигрались в спортивные игры. Поужинали. Теперь идём к бабе Дусе. У неё лучшее вино в деревне. Чистый виноградный сок прошлогоднего урожая. Мы пробовали. Никаких примесей и добавок. Мы, бессарабские жители, запросто определяем в вине добавки сахара с водой (для количества) или извести, а то и куриного помета с табаком (для крепости). После тёти – дусиного спишь как младенец и наутро голова ясная.

Впереди я с гитарой. Поём наши студенческие незамысловатые песни. Идти веселей, и дорога кажется короче. Полчаса неспешного хода и мы на окраине села. Вот и наша хата.

Тетя  Дуся  уже всё поняла.  Смахнула с длинного стола под  разросшимся явором крошки, нарвала в миску на огороде зеленого луку и редиски.  В блюдце насыпала крупной серой соли. Закуска. А через минуту уже несла из погреба зеленое эмалированное ведро полное вина. От холодного вина стенки ведра запотели. Появляются крупные капли, и вот они уже скользят по стенке. Мы смотрим на них, чувствуем прохладу напитка. Берем в руки «бокалы и фужеры», а попросту литровые стеклянные банки для парней и граненые стаканы для девушек, черпаем из ведра черноморскую прохладу. Пьем не спеша и хрустим луком с редиской.

Баскетболист    Валера Семерджи,  Грек из Поти, а мы его, конечно, называем грузином, затягивает красивым тенором  по- грузински   песню о Тбилиси. Дождавшись припева, мы вступаем на русском:  « Расцветай под солнцем  Грузия моя. Ты судьбу свою вновь обрела. Где найти в других краях таких красот!? Без тебя и жизнь мне не мила».

       Потом гимнастка Таня Куницкая, чемпионка Молдавии просит спеть про её края. Мы заводим песню о Кишиневе  «Мой белый город, ты цветок из камня…».

      Поём  украинские «Нiчь така мiсячна» и «Роспрягайте хлопци коней». Тетя Дуся слушает в сторонке, подперев повязанную белым платочком голову. Забирает пустое ведро. Приносит новое.

А мы набираем темп. Поем  студенческие, веселые:  «Так наливай студент студентке, студентка тоже пьет вино. Непьющие студентки редки. Они повымерли давно!»

Потом мы с Валерой поём кавказские  шуточные,  вроде  «На Кавказе  есть  гора,  высокая, крутая. Под горой течет Кура – мутная такая. А если на гору ту влезть и с неё бросаться, очень много шансов есть с жизнем расставаться».

        Припев  уже выучили все. Дружно орем: «Джян, джян, гулимджян, а там наша лавка. Мы торгуем бакладжян и различным травка. Джян, джян гулм джян Гулим – сулим джян. Гулим – сулим дашкарбулим, гулим – сулим джян!»

 Валера продолжает:

        – Когда ехал на Тифлис, колесо порвался. Стал его я починять, брюким поломался.

     И так куплетов двадцать. Потом идут молодежные:  «А ты, улетающий вдаль самолет, в сердце своём сбереги… Под крылом самолета о чем-то поёт зелёное море тайги».  Или -  «А я еду за туманом, за туманом. За туманом и за запахом тайги».

       Через пару часов, расплатившись с тетей Дусей (80 копеек за литр), уже по тёмному полю, под луной шагаем в лагерь. Поём частушки на грани приличия.

 

Забыв про вражескую рать,

Три мушкетера сели ... кушать.

И приготовились послушать,

Что Д'Артаньян им будет врать.

 

 Девушки притворно обижаются, но прыскают после удачного куплета.

 

Пошел в аптеку сэр Гордон,

Чтобы купить себе ... таблетку.

Но дома он забыл монетку,

Чем был ужасно огорчен!

 

Барон вступил с графиней в сделку.

Сломал её он дочке... брошку!

И, чтобы не обидеть крошку,

Купил ей новую безделку.

 

          И так далее, до самого лагеря и с другими, не такими невинными рифмами.  Спать не хочется. Спускаемся на пляж. Разводим небольшой костерок. Поём уже лирику. Грустное.

"Когда море играет волной,

 опасайся шального поступка.

У нее голубые глаза

и дорожная серая юбка".

 

Потом свежие хиты Магомаева: "Колесо", "Море", Свадьбу".

Решаем купаться голышом. Девочки налево, мальчики направо. А в море подплываем поближе. Провоцируем визги и протесты. Все хохочем.

Появляется наряд, двое пограничников. После наступления темноты пляж – погранзона.  Просят погасить костер. И спеть для них. Пою им только появившегося на пленках Высоцкого. Они благодарят.

      – У нашего ефрейтора есть маленький магнитофон. Хотели Высоцкого в городе записать. Да замполит не разрешает. Молодой, звездочки зарабатывает.

        Приглашаем ребят на завтрашние танцы в лагерь. Прощаемся. Расходимся по домикам. Над головой  чёрное  южное  небо.  Огромные звезды. Стрекочат кузнечики. А впереди ещё долгие – долгие три года учебы. А дальше – бесконечная жизнь!

Только в Одессе

 

 

В Одессе февраль. Слякоть. Сыро. Небо затянуто серой мглой. Сыпет редкий снежок. Тает на земле. Мы, трое студентов второкурсников, пользуясь субботой, устроили банный день. На улице Ленина попарились в самой чистой тогда в городе бане. Распаренные и довольные купили по бутылке «Жигулевского» в гастрономе напротив. 22 копейки бутылка. Тут же на тротуаре пьем из горлышка. Не уходим. Надо вернуть бутылки в гастроном. Вернут 12 коп за каждую. А это деньги для студента.

       Рядом со входом в гастроном продают пирожки. С мясом по 10 копеек, с горохом по 6. Стоит тумба с емкостью для горячей воды. В неё вделаны две кастрюли с пирожками. Продавщица, монументальная дама, лет под пятьдесят, выглядит, как должна выглядеть одесская торговка  пирожками. На мощный торс надета телогрейка, на нее натянута  когда – то белая, засаленная куртка, Над красным от здоровья и холода круглым лицом с крупными, рублеными чертами высится прическа «хала» из выбеленных перекисью волос. На руках перчатки с обрезанными концами. Пальцы напоминают короткие розовые сардельки. Она ловко накалывает пирожки вилкой, кладет их на кусок серой обёрточной бумаги. Сдачи дает только когда покупатель устанет ждать и напомнит.

Запах от пирожков идет не ахти. Жарят их в самом дешевом жире, в основном это костный жир. В гастрономе он по 60 коп. за кило. Да и сколько пирожков прожарится в этом килограмме!? Даже мы, вечно голодные студенты, такое не покупаем.

Видим, как по тротуару медленно, шаркая подшитыми валенками, бредёт старая еврейская бабуля. На ней старинное, выцветшее пальто с остатками какого - то меха вокруг шеи. На голове серый платок из козьего пуха. В руке авоська с бутылкой кефира и французской булочкой. Спина сгорблена. Большой еврейский нос висит книзу, как у Бабы Яги.

Старушка  поравнялась с лотком. Конечно, ей не нужны эти пирожки. Она  знает, на чём их жарят и что кладут внутрь. Но ей надо с кем – то пообщаться, оставить хоть какую память о выходе из дома. Она притормаживает, топчется на месте и скрипучим голосом с  неистребимым акцентом, но громко и внятно спрашивает:

– У Вас пирожки с чем?

Продавщица,  не повернув головы в её сторону и даже не скосив глаз, мгновенно и громко «выдает в эфир» только одно слово:

–ДА!

     Бабка понимающе пожевала губами, опустила ещё ниже свой нос и пошаркала дальше.

Как «боролись» с дефицитом

 

​

 

В середине шестидесятых вся Одесса обсуждала случай крупной аферы у Центрального универмага. Кто с осуждением, кто с восхищением снова и снова возвращались к событиям этого весеннего утра.

А утро в тот день стояло ясное, тёплое, тихое. По Пушкинской уже нёсся поток транспорта, а по тротуарам, под знаменитыми платанами, спешил народ на работу. ЦУМ открывался в 10-00, но уже к началу девятого возле крыльца остановился УАЗ – буханка. Шофер вытащил из фургона складной стол, поставил на него кассовый аппарат. А к стене универмага пристроил стоймя три свернутых в рулоны ковра с отогнутыми углами, чтобы узор был виден. К каждому прицепил табличку.  Ковер 2 х 3, полушерстяной -220 рублей  40 шт., 2,5 х 1,5 140 руб. 60 шт. и 2 х 1,4  90 руб. 60шт. За кассовый аппарат села миловидная блондинка с выбеленными перекисью волосами. Помогал ей водитель, надевший рабочий синий сатиновый халат.

Заинтересованным прохожим он объяснял, что в универмаг поступила партия ковров. Начальство велело, чтобы не было свалки в магазине отбивать чеки заранее, а после открытия, в 10 часов покупатели с чеками спокойно пройдут в секцию ковров и получат свой размер.

Очередь организовалась мгновенно. Ковёр в ту пору был символом красоты, уюта и достатка. Их расстилали по полу, а чаще вешали на стену, как произведение искусства. Достать ковёр было большой удачей. Слово «достать» в те поры употреблялось намного чаще слова «купить». Мебель, красивая посуда, модная одежда, строительные и отделочные материалы, ковры, не говоря уж о машинах, было сплошным дефицитом.

Как всегда в очереди стали возникать споры. А спор в Одессе – это крик и переход на личности, а то и драка. Появился постовой милиционер, разнял спорящих,  выстроил очередь и следил за порядком. Люди занимали очередь, просили подождать и запомнить их, бросались бегом домой за деньгами. Через час ковры начали заканчиваться. Последнему, кому доставался каждый размер, водитель отдавал образец. Счастливчик отдавал чек и радостный шел домой. Остальные выстраивались к главному входу в универмаг, сжимая в кулаке заветный чек. Там была отбита уплаченная  сумма, стоял артикул и размер ковра. Минут за двадцать до открытия ковры были распроданы.  Водитель отдал последнему счастливцу ковер с витрины, загрузил стол, кассу с деньгами в фургон.  Отъехать не давала бабка, которой не достался ковер. Буквально за два человека до неё кончились. Она плакала и молила дать и ей коврик на подарок внуку. Свадьба у него! Публика тоже просила за бабушку. Жалко её было. Но  продавцы были непреклонны. Даже милиционера попросили объяснить старушке, что даже если ей отобьют чек, ковёр  она не получит. Всё строго по завезенному количеству. УАЗ уехал.

Открылись высокие дубовые двери универмага. Очередь чинно потянулась на второй этаж и столпилась у прилавка в отделе ковров и тканей. На вопрос, чего изволите?  покупатели протянули чеки. Продавцы смотрели на них с недоумением. Какие ковры, кто вам это дал!?

Это была одна из нередких в ту пору афер, отличавшаяся точностью расчета, знанием людской психологии и реалий тогдашней жизни.

           Комментарии

Ваш комментарий появится здесь после модерации

Ваш email-адрес не будет опубликован