КАКАЯ МУЗЫКА БЫЛА…

 

                        МЕЖА

 

Скажи мне, где межа меж радостью и болью,

Где темноте свеча проигрывает спор,

Где пальцы палача затравленно, с любовью,

от ужаса дрожа, ложатся на топор?

 

Где стылая постель осеннего погоста –

утраченная пядь земли, золы, родства;

где нечего терять, где все мы только гости,

отведавшие хмель земного волшебства?

 

Нам есть кого беречь, пред кем зажечь лампаду,

и без кого – судьба! – померкнет всё окрест.

Есть Тот, к кому мольба, и тот, кому награда,

кому – прямая речь, кому – по мерке крест…

 

Повторенный стократ удел, что нам ниспослан…

Истоки доминант затеряны в веках…

Там все, кто до меня, и те, кто будут после –

репродуктивный ряд молекул ДНК.

 

Там, в поисках черты меж будущим и прошлым,

порой идут на вы и падают на снег.

Там жизнь моя, увы – зашоренная лошадь,

кругами суеты нехитрый правит бег.

 

Туманное давно там явственно и зримо,

глухой язык молвы, немой размытый фильм…

Там шествуют волхвы, и там паденье Рима

предопределено падением Афин.

 

Там серые дожди дотошны и упорны

в стремлении дойти до сути, до конца,

там все мои пути до тошноты повторны,

и неисповедим любой маршрут Творца.

 

И пусть неуловим пронзающий пространство

след световых погонь – холодный Млечный путь,

но разожгут огонь, шепнут чуть слышно: «здравствуй»,

и к родникам любви захочется прильнуть.

…………………

Ты двери отвори – в лачугу или в терем,

и тёплый дух жилья тебя заворожит.

Вот здесь – межа моя. Находки и потери.

Мои календари. Моя – до боли – жизнь.

 

 

                    МОЁ ВРЕМЯ

 

Бой часов.

В темноте. В тишине. На стене.

В час бессонницы совесть моя и расплата.

Непонятная мне, недоступная мне

в ожидании вечном немая утрата.

 

Я, считая секунды, давно бы зачах,

но, без меры богат, их теряю всечасно.

И мгновения рук на любимых плечах,

и мгновения слов, прозвучавших напрасно.

 

Рассыпаю часы ожиданий и встреч

полной горстью любви – щедрой мерой иного,

и пытаюсь, покуда я жив, пренебречь

бухгалтерией ментора-метронома.

 

От сосновой смолы до куска янтаря

жизнь летит и срывается в пропасть сиротства,

и шаги командора-календаря

всем богатствам моим предрекают банкротство.

 

И настанет мой срок, и, до капли пролит,

растворюсь я в холодном песке безвременья –

лёгкий запах лекарств, полушёпот молитв,

вместо имени – тихое местоименье…

 

Груз сомнений влачу на усталых плечах,

в лабиринтах сует, в мышеловках пророчеств.

Дальний свет маяка. Разожжённый очаг.

Бой часов на стене.

В тишине.

Среди ночи…

 

 

 

ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ЛЮБВИ

 

Четыре времени любви.

Причал, приплывший из тумана,

черты вчерашнего обмана,

дурманный дух полынь-травы.

 

Кипящий снежностью лавин

восторг, сминающий отчаянье,

четыре четверти молчанья

венчают сыгранный клавир...

 

Душа, шагнувшая в острог

разлуки... Жёлтая усталость

часов песочных. Запоздалость

под вечер найденных дорог...

 

И память – храмы на крови,

быльём поросшие погосты...

И жизнь – в горсти, и сами – гости...

Четыре времени любви.

 

 

 

КАКАЯ МУЗЫКА БЫЛА…

 

                             памяти А.Межирова и Ю.Визбора

 

Звук отзвенел, растаял, высох –

на эхо не хватило сил.

Рояль, стреноженный в кулисах,

расправил спину и застыл...

Опущен крышки чёрный парус.

Теперь иные времена,

где тоже музыка из пауз

одних, и это – тишина…

 

Ты помнишь, музыка была?!

То в полдыханья, то резвее,

у Пианиста и Стейнвея

три на двоих росли крыла…

Ты помнишь, музыка была?!

Металась чайкой у причала...

Ты помнишь, как она звучала?

То скрипки, то колокола…

 

«Она совсем не поучала,

а лишь тихонечко звала…»

Молила. Грезила. Прощала.

И защитить не обещала –

хотела, только не могла…

 

Погашен свет, закрыты двери,

в фойе пустых зеркал обман…

Мы наши тихие потери

несём на улицу, в туман…

Привычный ход вещей нарушив,

звучит, густеет, как смола,

мелодия. И греет душу.

Какая музыка была!

 

 

 

ИЗ УШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ

 

Что нам было отмерено,

в той осталось весне.

Из ушедшего времени

ты приходишь во сне.

 

Возникая без ведома,

без письма, без звонка,

ты приносишь мне ветры

в своих нежных руках.

 

Прибегаешь из детства,

и в разгаре игры

ты – стихийное бедствие,

ты – лавина с горы.

 

То по-доброму, ласково,

то – безжалостно, зло

превращаешься в сказку,

в невидимку, в стекло,

 

становясь отражением,

светлой тенью, звездой

в бесконечном скольжении

над зелёной водой…

 

Всё, что было отмерено,

той досталось весне.

Из ушедшего времени

улыбаешься мне.

 

p.s.

Из симфонии ре-минор,

из добра, из мечты,

из ушедшего времени

улыбаешься ты...

 

 

 

 

        ДВА ПАРАФРАЗА

 

"...И между нами белую черту

Мы сами провели. И наши трассы

Путями параллельными пошли.

И, памятуя аксиому ту,

Вдали друг друга не пересекли..."

                            В. Канер

 

                          I.

Мы живём в параллельных мирах.

В том, в одном, не случалось проснуться,

повстречаться, взглянуть, прикоснуться

и, теряя, испытывать страх.

Мы живём в параллельных мирах...

 

В геометриях наших пространств

несмыкаемы разные роли,

параллельны слова и пароли,

иллюзорны подобья убранств

в геометриях наших пространств.

 

Но в смятеньи миров и времён

положусь на надежду без меры,

отыщу гравитацию веры

в притяжении наших имён,

в вечной смуте миров и времён…

 

                         II.

Пересечёт пространство мнений

нелепый и недужный спор,

где дуги тяжких объяснений

сопряжены спиралью ссор.

 

Иных проекций предпочтенье,

асимптоты чужих орбит…

Лишь точка – след пересеченья

в многоугольнике обид…

 

Порыва хватит нам и яда

Стену раздора возвести…

Что дальше?

Линия разлада

и параллельности пути...

 

 

 

 

                ЧЁРНЫЙ АНГЕЛ

 

Вслед за бабушкой путь мой извилист и долог.

Изваяния. Памятники. Цветники.

Мы идём навестить тех, кто бабушке дорог.

Мы посадим левкои, польём ноготки.

 

Семеню меж оград городского погоста,

Говорливый щегол, приумолкнувший вдруг.

Снизу вверх с высоты пятилетнего роста

Я с опаской смотрю на надгробья вокруг.

 

Старый каменный крест, темно-серый лишайник.

Кто, тот крест приобняв, прячет взгляд в капюшон?

Два крыла за спиною… – Да это лишь ангел!

– Ангел, бабушка?! – Ангел, а кто же ещё?

 

– Но ведь ты говорила, что ангелы белы.

Этот странный какой-то, он весь почернел.

– Ангел, деточка, ангел. Он взял чьи-то беды

На себя. И не выдержал – окаменел.

 

Полкрыла, луч креста подевались куда-то.

Букв готических вязь… – Ба, ты можешь? Прочти!

– Здесь немецкое кладбище было когда-то,

От него ничего не осталось почти…

 

Малышу невдомёк, как, улёгшись под камнем,

Улететь в небеса. Глупый детский вопрос…

Ясно только, что кем-то потерянный ангел

Каменеет от горя, чернеет от слёз.

 

Вот калитка, скреплённая проволокой тонкой,

Три покрытых серебряной краской креста.

Скажет бабушка: «Здравствуй, мой милый», но только

Кроме нас никого здесь, одна пустота.

 

Ни про вечные сны – там, в земле, за могилой –

Малышу не понять, ни про рай, ни про смерть.

Всё хочу расспросить её, кто этот милый?

Только что-то внутри осекает – не сметь!

 

Вот, спустя десять лет, на ветру слёзы прячу.

Угловатый, стесняюсь своих мокрых щёк.

Возле черного камня по бабушке плачу.

– Ангел, деточка, ангел, а кто же ещё?

 

Полстолетья прошло... Заплутавшимся гостем

Я напрасно кружу, не встречая примет.

Ни золы, ни земли. Ни щепотки, ни горстки.

Автострада. А старого кладбища нет.

 

На развалинах заново строить – во благо ль?!

Трудно вечности в мире, а время бежит.

Тот, раздробленный в щебень, кладбищенский ангел

Лёг бетонным фундаментом в новую жизнь.

 

Ни соседей былых, ни другого народа

Не посмею корить, вех в истории – тьма!

И свобода от совести – тоже свобода,

Но свобода от памяти – всё же тюрьма!

 

Нет обид. На кого? Всё понятно, всё просто.

Пусть стоит за спиною у тех, кто прощён,

Вечный страж, он один – от родин до погоста.

– Ангел, деточка, ангел, а кто же ещё?

                                                      1970-2020

 

 

 

 

               НОЧНОЕ

 

Покажется: закончились стихи,

судьба тихонько катится под гору...

Неслышно осень подступает к горлу

и, цепенея, затихает город,

и все почти отпущены грехи.

 

Но на душе такая маята,

как на плечах натруженных, повисла:

в дырявых вёдрах слов

обрывки смысла,

и чуть качает это коромысло

вселенская густая темнота…

 

И ночь в окно таращит жёлтый блин,

длит немоты немыслимые сроки,

и лишь под утро выплывают строки,

моих бессонниц тяжкие уроки,

а в них и свет,

и счастье,

и полынь…

 

 

 

            ЖЁЛТЫЙ ДРОК

 

                    …И Пенелопа в выгоревшем ситце

                     всё ждёт меня на дальнем берегу."

                                                        В. Шефнер

 

Года мои безжалостными стражами

стоят дозором подле тех дорог

и тех аллей, которыми я хаживал,

на берегах, где норд валы осаживал,

а лёгкий запах нефти завораживал,

и цвёл дурманом ярко-жёлтый дрок…

 

Судьба строга. За наши прегрешения

от полуцарства остаётся пядь

одна, и та – на грани отрешения;

у времени не вымолишь прощения –

и только память пазлы возвращения

раскладывает бережно опять…

 

…а в памяти – ни лет, ни расстояний нет,

календарей оборваны листы…

Мы ищем объяснений, оснований, но

в ней только улиц прежние названия,

да стынут над рекою расставания

разлуки разведённые мосты…

 

…там, в тех краях, где улочки знакомы мне,

где все слова и помыслы чисты,

бульвары встреч изогнуты подковами,

вокзалы ожидания заполнены,

но, в точном соответствии с законами,

перроны возвращения пусты…

 

Здесь каждый шаг уже случался ранее:

вот я бреду по лужам, по дождю

туда, к метро последнего свидания,

и не найду слова для оправдания…

…шагну на эскалатор опоздания

и поезда надежды подожду…

 

Мои года безжалостными стражами

стоят понуро возле тех дорог

и тех аллей, которыми я хаживал,

на берегах, где норд валы осаживал,

а лёгкий запах нефти завораживал,

где цвёл дурманом ярко-жёлтый дрок…

 

 

 

           ***

Целый век впереди – или час?

Не узнаешь ни вех, ни вёрст.

То ли звёзды летят сквозь нас…

То ли мы – опять мимо звёзд…

 

Время летним дождём – в песок,

Ветром в поле, примяв ковыль,

Просвистит, серебря висок.

Что в конце остаётся? Пыль?

 

Что достанется миру? Прах?

Дом? Развалины? Колизей?!

Где же голос мой, смех мой,

страх?

В светлой памяти у друзей?

 

Счастья тихого шепоток,

Крик, когда весь мир на кону,

Пожелтевший стихов листок –

Не достанутся никому.

 

Пустоты ледяной сквозняк.

Время ладит хрустальный мост.

Звёзды молча летят сквозь нас...

Мы срываемся – мимо звёзд.

 

 

 

 

         ПАМЯТИ ДРУГА

 

Мы спорили, тому немало лет,

О подлинной поэзии, о фальши.

Он говорил, что не читает дальше

Двух первых строф, когда полёта нет…

 

Редеют на земле моей числом

Товарищи, друзья и одногодки,

Соратники, соперники по гонке –

Мы вверх рвались, мы лезли напролом.

Из нитей дружб, любовей и причуд

Плели судеб затейливые сети,

В них перемен запутывался ветер,

И времена их колыхали чуть…

Но – до поры. Железный этот век

Ломает всё, что звонко и упруго.

Неумолимо вычеркнут из круга

Ровесников знакомый человек.

Один. Другой. Мне пальцев на руке

Уже не хватит подсчитать потери.

Мы с ним давно увидеться хотели.

Но он ушёл… куда-то… налегке…

Поставлю поминальную свечу.

Наполню рюмку и расправлю плечи.

«Ах, время, время, ты меня не лечишь,

Сам за тобою к краешку лечу».

Сглотну комок. Остыну, помолчу.

Никто не знает, сколько нам осталось.

И это – мудрость. И пока не старость.

И можно жить. И нужно. И хочу!

…Хочу забыть давнишние грехи,

Покой сердечный новыми нарушу.

И можно не дочитывать стихи,

За восемь строк не тронувшие душу.

 

 

 

              ВСПОМИНАЯ ЛОТА

 

                           Жена же Лотова оглянулась позади его

                           и стала соляным столпом.

                                                                  Бытие, 19.26

 

В чём праведность? Куда ведёт дорога?

К спасенью? К смерти? К храмам на крови?

Что Богу мы? И что нам ждать от Бога?

Чего в нас больше – страха иль любви?

 

Зола грехов, смирений позолота –

В конце времён всё прах и суета.

И кто бы помнил праведника Лота,

Когда б не оглянувшаяся та?

 

Та, что, доверясь собственному сердцу,

Не оглянуться не могла – на дом,

На старый сад, на крыши по соседству,

На город свой. Пусть даже он – Содом!

 

На древнюю оливу у забора,

Шиповник пряный в огненном цвету…

Юдифь? Мирьям? Ревекка, Лия, Двора?

Как звали оглянувшуюся? Ту,

 

Бегущую, сбивающую ноги?

Казалось, вот спасение – река…

Нет, обернулась. Встала на дороге

И, вся в слезах, застыла на века…

 

 

           Комментарии

Ваш комментарий появится здесь после модерации
Ваш электронный адрес не будет опубликован