«Величайшим триумфом человеческого гения является то, что человек может понять вещи, которые он уже не в силах вообразить».

                                                                     Лев Ландау

 

Одной из добрых традиций нашего Семинара стало регулярное (один раз в год) заслушивание докладов о корифеях мировой науки, внёсших наиболее существенный вклад в познание человечеством окружающего нас мироздания. Мы слушали сообщения об Эйнштейне, Пригожине, Циолковском. Темой сегодняшнего доклада является повествование о жизненном пути и научных заслугах Льва Давидовича Ландау.

 

​

 

Вклад лауреата Нобелевской премии академика Л. Д. Ландау в теоретическую физику огромен. Целая серия блестящих работ во многих областях физики: магнетизм; сверхтекучесть и сверхпроводимость; физика твёрдого тела, физика атомного ядра и элементарных частиц, физика плазмы; квантовая электродинамика; астрофизика; теория поля, многотомный «Курс теоретической физики», принятый во всём мире, большая научная школа, представители которой ныне работают во всех областях физики. И не меньшее значение имеет разработанная великим физиком теория — как надо жить, его формула счастья.

 

Лев Давидович Ландау, которого физики всего мира называли просто Дау, любил говорить: «Я родился 22 января, в один день с лордом Байроном, на сто двадцать лет позже великого английского поэта».

Заметим, кстати сказать, что Лев Ландау любил всякого рода забавные численные сравнения и часто их применял. Мне в своё время понравилось, как он поздравил одного из своих друзей с днём рождения. Ландау сказал своему другу так: «тебе сегодня в последний раз исполнилось такое количество лет, которое определяется числом   из серии  nn, где n – целое число.    Я с тех пор тоже поздравлял уже моих друзей и знакомых подобным образом. Таких дней рождения у человека, действительно, в жизни бывает только три. Четвёртого не дано. Пока я это говорил, вы, наверное, уже вычислили, сколько лет исполнилось тогда другу Ландау.

Так вот Лев Ландау, действительно, родился ровно через 120 лет после появления на свет лорда Байрона, а именно 22 января 1908 года.

Он родился в Баку, в интеллигентной семье преуспевающего инженера-нефтяника Давида Львовича Ландау и его жены Любови Вениаминовны, урождённой Гаркави, врача по образованию.

 

Читать и писать Лёву научила мама, она рано заметила необыкновенные способности сына. С 1916 года он учился в Бакинской еврейской гимназии. Успехи его были при этом просто поразительные. Позднее он, шутя,  рассказывал о себе так: «Интегрировать я научился лет в 13, а дифференцировать умел всегда». Математическая одарённость ученика ставила в тупик его гимназических преподавателей, испытывавших, наверное, смешанные чувства. Известен случай, когда по прошествии многих лет в гости к Ландау приехал пожилой учитель и раскрыл своё отношение к бывшему ученику: «Лев, только теперь я могу честно сознаться, как я боялся тебя спрашивать. Ведь я иногда не мог понять, как ты решаешь задачи…»

В 1920 году гимназии закрыли, и Лев год сидел дома. Мать стала твердить, что от безделья человек превращается в ничтожество, увядает. Её слова возымели совсем не то действие, на которое она рассчитывала. Мальчик и без того страдал от насмешек сверстников, потому что был хил и слаб, а тут решил, что жизнь вообще не удалась и лучше всё это разом покончить. Он уже обдумывал, каким способом это сделать, когда ему в руки попал роман Стендаля «Красное и чёрное». Эта книга буквально перевернула его жизнь. Он понял, что человек может стать настолько сильным, что в его власти будет решать свою судьбу.

 

– Я ликовал, — вспоминал Лев Давидович, — мне хотелось во весь голос кричать о своём открытии. Но я уже тогда понял, что мне предстоит трудное дело, и начал трудиться».

Это было похоже на игру, и задания, которые он себе давал, чтобы выработать сильную волю, были своего рода подражанием Сорелю, главному герою романа Стендаля. Выучив, подобно своему герою, наизусть страницу газетного текста, Лев решил впредь учить не нудные статьи, а стихи. Так родилась любовь к поэзии. В зрелые годы он часто декламировал своих любимых поэтов, особенно Огарёва, Гумилёва, Байрона. По-видимому, стихи помогали ему отключаться от привычных дум. И всё это способствовало развитию памяти: Льву Давидовичу достаточно было прочитать стихотворение три-четыре раза, и он запоминал его навсегда. Прошу обратить внимание на это обстоятельство. Ведь известны люди с феноменальной памятью, способные запомнить страницу текста с одного взгляда. Ландау – это не тот случай. Память его не была феноменальной от рождения, а выработана упорными целенаправленными тренировками. Феномен необычайного ума Льва Ландау заключается в ином, о чём речь пойдёт дальше.

К 13 годам по своему уровню и объёму знаний Лев был в принципе уже готов к поступлению в университет. Родители однако считали, что в 13 лет поступать в университет слишком рано: один год Ландау проучился в Бакинском экономическом техникуме. В день весело отмечавшегося 50-летнего юбилея учёного этот факт был предметом такой шутки: «С уходом Ландау из техникума Советский Союз потерял способного завмага».

В 1922 году Лев Ландау блестяще сдал вступительные экзамены в Бакинский университет, где два года учился одновременно на двух факультетах: на физико-математическом и на химическом.

 

Он был самым молодым студентом, ему было всего 14 лет, а на вид  и того меньше — не больше двенадцати. Но после первой же сессии он заслужил уважительное отношение и однокурсников и преподавателей. Спустя два года коллеги посоветовали его матери перевести сына в Ленинград, где в те времена были сосредоточены лучшие учебные заведения.

После перехода в 1924 году на физическое отделение Ленинградского университета Ландау не стал продолжать свое химическое образование. Однако интерес к химии сохранил на всю жизнь, и часто поражал хорошим знанием.

Шестнадцатилетним юношей Лев Ландау попал в нашу северную столицу, и очутился в центре студенческой жизни. За полгода до окончания университета была опубликована его первая научная работа. Будучи студентом, он работал так интенсивно, занимался наукой так много, что речь буквально шла о самоистязании. В итоге после заработанной бессонницы врачам пришлось строго запретить ему позднюю работу.  Дау был чрезвычайно взволнован, когда впервые прочитал работы Эрвина Шредингера и Вернера Гейзенберга, которые провозгласили новый век – век квантовой механики».

Кстати, об этом сокращённом имени Дау. Так звали его практически все: друзья, коллеги как советские, так и зарубежные, так называл он себя сам. А произошло это имя – прозвище от джаз-банда, созданного в студенческие годы сокурсником Льва Давидовича Георгием Гамовым, также впоследствии выдающимся физиком, личность которого заслуживает отдельного повествования. Именно Гамов сколотил джаз-банд, в который кроме него, носившего прозвище Джонни, входили Дмитрий Иваненко (Димус) , Матвей Бронштейн (Аббат), впоследствии расстрелянный в 1938 году и Лев Ландау (Дау). Сам же Ландау так объяснял происхождение своего прозвища. Оно происходит из написания его фамилии в виде Landau = L'ane Dau, что в переводе с французского означает "Осел Дау". Отсюда ясно, по меньшей мере, что Дау был веселым человеком. Принципы игрового освоения научного и культурного поля, которые джаз-бандовцы практиковали в своём кругу, как-то: взаимные превращения работы в досуг и обратно, непрерывная демонстрация эрудиции и парады остроумия, подтрунивание над авторитетами. Всё это можно сопоставить с принципами и нормами поведения, принятыми впоследствии у шестидесятников. Часто они просто озорничали, и это озорство порой бывало на грани форменного хулиганства.

 

Удивительно, как при этом всём участники «джаз-банда» умудрялись упорно и успешно учиться, следить за новостями науки из отечественных и зарубежных журналов, совершать свои первые открытия, которые очень быстро сделали имя почти каждому из этой четвёрки. Благодаря такой раскованности мысли, интеллектуальному соратничеству Ландау и его товарищи за весьма короткий срок обжили передний край науки, и включились в интернациональный исследовательский поиск и обмен идеями.

Международная известность Ландау пришла после его первых научных публикаций. В 1926 году в журнале Zeitshrift fur Physik увидела свет его статья «К теории спектров двухатомных молекул», где юный теоретик развил идеи только-только зарождавшейся квантовой физики. А в 1928 году Ландау опубликовал работу, в которой впервые ввёл понятие «матрица плотности», ставшее одним из основных в квантовой механике.

С 1926 года Лев Ландау связан с Ленинградским физико-техническом институтом (теперь имени Абрама Федоровича Иоффе), куда в 1927 году после окончания университета (в 19 лет!) был принят в качестве аспиранта.

 

 

​

Физико-технический институт им. А.Ф.Иоффе в Ленинграде

 

 

Вскоре по путевке Наркомпроса в числе лучших молодых научных работников Лев Ландау был послан в длительную заграничную командировку для пополнения образования.

 

​

 

Семинар в Институте теоретической физики в Копенгагене. 1930 г.

 В первом ряду   (слева направо):О. Клейн, Н. Бор, В. Гейзенберг, В. Паули, Г. Гамов, Л. Ландау, Г. Крамерс.

 

Это дало ему возможность познакомиться с корифеями науки — Эйнштейном, Паули, Гейзенбергом, Дираком, Бором. Особенно много ему дал семинар Бора в Копенгагене.

За границей Ландау как всегда много работал, и в 1930 году опубликовал работу, сразу обратившую на себя внимание — «Диамагнетизм металлов». Он приобрёл известность в научных кругах, он стал знаменит.

Ему не раз предлагали остаться работать в лучших европейских университетах, но он неизменно отвечал отказом: «Нет, я вернусь в свою рабочую страну, и мы создадим лучшую в мире науку». До тридцать седьмого года было ещё далеко, и у молодого учёного были все основания гордиться своей родиной. У него появилось много друзей, он был приветлив, скромен, его любили. Под конец командировки он стал стипендиатом Рокфеллеровского фонда. Лев Ландау был любимым учеником Нильса Бора, это знали многие, но только во время своего последнего визита в Россию патриарх современной физики говорил об этом без обиняков. А у жены Бора, фру Маргарет, вырвалась фраза: «Нильс полюбил его с первого дня знакомства. Вы знаете, Дау бывал несносен, перебивал Нильса, высмеивал старших, походил на взлохмаченного мальчишку. Но как он был талантлив, и как правдив!»

 

Что же касается маститых советских учёных, то многие из них в то время в основном были заняты защитой советской науки от тлетворного влияния Запада. Известен случай, когда один из них, взошедши на трибуну, начал вещать о священном долге жрецов науки перед отечеством.

– Жрец науки — это тот, кто жрёт за счёт науки, — раздался голос Ландау.

В 1932 году Ландау возвращается из-за границы на Родину и возглавляет теоретический отдел Харьковского физико технического института. А ему только 24 года, этому известному уже теоретику. Продолжая активную исследовательскую работу, Ландау одновременно начал преподавать, а в 1935 году стал заведующим кафедрой общей физики Харьковского университета.  Именно в эти годы он сформулировал и начал осуществлять свою жизненную программу — написать полный курс теоретической физики и окружить себя профессионалами: учениками, коллегами, соратниками. То, что у двадцатичетырехлетнего юноши наполеоновские планы, – не редкость. Но то, что он их полностью осуществил, – величайшая редкость и уникальное достижение. Так или иначе, школа Ландау была создана им уже в этом возрасте. К 1933 году он разработал "программу теоретического минимума", включавшую то, что, по его мнению, должен знать каждый физик-теоретик. Экзамены были совершенно неформальными. Отметки не выставлялись. Результат либо положительный, либо отрицательный, без промежуточных оценок. После того как человек сдавал теорминимум, Ландау уже считал его одним из своих учеников. Позднее, в конце 1961 года, за несколько недель до трагической катастрофы, Ландау составил список сдавших теорминимум. Из 43 человек в списке 14 стали академиками.

Работа доставляла Дау истинное наслаждение. Процесс познания был для него важнейшей составляющей его формулы счастья. Племянница Льва Давидовича Элла Рындина вспоминает о том, как Дау с наслаждением говорил о физических явлениях даже в семейной обстановке. Например, на вопрос о том, почему электрон можно рассматривать и как частицу и как волну, как же это может быть. Дау, довольный, цокал языком и говорил: «Так говорят формулы, и им нужно верить». Его вера в математический расчет была непоколебимой. Чтобы еще больше поразить слушателей, сообщал: «А вот знаете, что иногда нельзя точно сказать, где находится электрон?». Всё казалось таким удивительным и непонятным. Объяснять нам принцип неопределенности в квантовой механике, пишет Рындина, он, конечно, не стал, но был доволен нашими удивленными физиономиями. Ему нравилось удивлять других чем-то им совершенно непонятным и оставлять в недоумении. Другому своему племяннику, тогда студенту, Лёне Кардашинскому, по его дословным воспоминаниям, в ответ на вопрос: что такое электрон, Дау, в свойственной ему решительной манере, ответил: «Электрон не корпускула и не волна. С моей точки зрения — он уравнение, в том смысле, что лучше всего его свойства описываются уравнением квантовой механики, и прибегать к другим моделям — корпускулярной или волновой — нет никакой необходимости».

Впоследствии в одной из публичных лекций он скажет: «Величайшим триумфом человеческого гения является то, что человек способен понять вещи, которые он уже не в силах вообразить». Эти слова Ландау мне представляются настолько важными во всей его жизненной концепции, что мне захотелось вынести их в качестве эпиграфа к моему сегодняшнему докладу. «Величайшим триумфом человеческого гения является то, что человек может понять вещи, которые он уже не в силах вообразить».

Неспроста эта наиважнейшая мысль отмечается в воспоминаниях многих современников Ландау. Недавно ушедший из жизни выдающийся физик Виталий Лазаревич Гинзбург, лауреат Нобелевской премии, один из учеников Ландау приводит высказывание своего учителя, который говорил, что изучение квантовой механики дало ему не только наслаждение истинной научной красотой, но и острое ощущение силы человеческого гения.

Первые несколько лет в УФТИ царила замечательная научная атмосфера. Криогенную лабораторию института, единственную в то время на территории Советского Союза, возглавил российский физик, один из пионеров физики низких температур Лев Васильевич Шубников, с которым Ландау связывала не только дружба, но и глубокие совместные научные интересы.

​

 

 

 

П. Л. Капица (пятый справа) в лаборатории Л. В. Шубникова (третий справа)     .Л. Д. Ландау — крайний слева.

 

 

В Харькове проводились международные физические конференции, посещавшиеся крупными западными учеными. В годы пребывания Ландау в Харькове этот город стал центром теоретической физики СССР.

 

​

Конференция по теоретической физике в Харькове. Май 1934 г. В центре: Н. Бор, Л. Ландау, Я. Френкель.

 

 

В 1934 году без защиты диссертации Ландау присваивают степень доктора наук, год спустя – звание профессора. Он уже автор «Диамагнетизма металлов» – работы, о которой уже упоминалось ранее. Это работа о поведении вырожденного идеального электронного газа. Это новое направление в науке, и очень скоро предмет его исследований физики всего мира назовут «диамагнетизмом Ландау». Затем он исследует ферромагнетики, а в 1936–1937 годах публикует фундаментальные работы – «Теория фазовых переходов» и «К теории фазовых переходов».

В работах были рассыпаны идеи, быстро и горячо подхваченные другими. Вокруг молодого харьковского профессора образуется круг единомышленников – будущая «школа Ландау». Он читает лекции в механико машиностроительном институте и университете. Из уст в уста передают студенты весть о невиданно строгом профессоре.

– Однажды я перевёл с курса на курс только одного студента, – вспоминал Ландау.

– Разве это возможно?

– А почему нет? Они, как выяснилось, не знали даже школьной тригонометрии.

– А как это выяснилось?

– Я их не спрашивал по билетам. Каждому выдумывал задачку, для решения которой нужны сообразительность и немного знаний по математике и физике.

– А что было потом?

– Потом из Киева приехала комиссия и потребовала повторить экзамен. Я повторил, но результат оказался прежним. Меня долго уговаривали, объясняли, что нельзя целый курс оставлять на второй год, что это причинит ущерб государству. А я отвечал, что несравненно больший ущерб государству способны причинить люди с дипломами, которые ничего не знают.

– И чем же дело кончилось?

– Не знаю. Я уехал из Харькова… Наверное, их перевели…

Переезд из Харькова в Москву важный момент в биографии учёного. Дело в том, что, с 1935 года обстановка в УФТИ трагически меняется. Террор, охвативший во второй половине 30-х годов страну, не миновал УФТИ. Сфабрикованные «дела» завершились арестами и расстрелами ряда ведущих сотрудников института. В застенках харьковской тюрьмы был расстрелян Шубников. Ландау в то время ещё не был арестован, но угроза ареста была вполне реальна. Она заставила его «бежать» из Харькова. Отметив это обстоятельство, пора остановиться более детально на политических взглядах Льва Ландау. В начале тридцатых годов Ландау был ещё настроен необычайно просоветски, а с середины тридцатых - еще более необычайно антисоветски. И то и другое подтверждено документами. В его интервью 1931 года датской газете и в его статье 1935 года "Буржуазия и современная физика" в “Известиях” можно прочитать, что:

    “В Советской России нет эксплуатации большинства меньшинством, каждый работает для благосостояния всей страны, и нет никакой враждебности между рабочими и управляющими, они солидарны.” “Партия и правительство предоставляют небывалые возможности для развития физики в нашей стране. Только государственное управление наукой в состоянии обеспечить подбор действительно талантливых людей и не допускать засорения научных учреждений различными непригодными для научной работы "зубрами" от науки.”

    А в 1957 году (обратите внимание, это уже даже после ХХ съезда партии) специалисты от КГБ зафиксировали по «прослушке» совсем другие слова Ландау о советском режиме:

 

    “наша система, как я ее знаю с 1937 года, совершенно определенно есть фашистская система, и она такой осталась и измениться так просто не может. Пока эта система существует, питать надежды на то, что она приведет к чему-то приличному, даже смешно.

 

Столь сильное изменение взглядов Ландау произошло под влиянием событий 1937 года. К счастью, Ландау имел приглашение от Петра Леонидовича Капицы занять должность руководителя теоретического отдела Института физических проблем.

 

В 1937 году Ландау переезжает в Москву, чтобы навсегда связать свою жизнь с этим Институтом. Но бегство из Харькова не спасло его от ареста. В ночь с 27 на 28 апреля 1938 года он был арестован. Ландау провел год в тюрьме, но политически прозрел еще накануне. В отличие от миллионов других жертв сталинского террора, которые были репрессированы вообще без всяких оснований, по вздорным доносам или просто по плану, для ареста Ландау с точки зрения режима были веские основания. Его диагноз политической ситуации зафиксирован в тексте невероятно смелой листовки, составленной накануне ареста. Вот полный текст этой листовки:

 

СБРОСИТЬ ФАШИСТСКОГО ДИКТАТОРА И ЕГО КЛИКУ…

 

23 апреля 1938 г.

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

 

Товарищи!

 

Великое дело Октябрьской революции подло предано. Страна затоплена потоками крови и грязи. Миллионы невинных людей брошены в тюрьмы, и никто не может знать, когда придет его очередь. Хозяйство разваливается. Надвигается голод. Разве вы не видите, товарищи, что сталинская клика совершила фашистский переворот. Социализм остался только на страницах окончательно изолгавшихся газет. В своей бешеной ненависти к настоящему социализму Сталин сравнялся с Гитлером и Муссолини. Разрушая ради сохранения своей власти страну, Сталин превращает ее в легкую добычу озверелого немецкого фашизма. Единственный выход для рабочего класса и всех трудящихся нашей страны - это решительная борьба против сталинского и гитлеровского фашизма, борьба за социализм.

Товарищи, организуйтесь! Не бойтесь палачей из НКВД. Они способны избивать только беззащитных заключенных, ловить ни о чем не подозревающих невинных людей, разворовывать народное имущество и выдумывать нелепые судебные процессы о несуществующих заговорах.

Товарищи, вступайте в Антифашистскую Рабочую Партию. Налаживайте связь с ее Московским Комитетом. Организуйте на предприятиях группы АРП. Налаживайте подпольную технику. Агитацией и пропагандой подготавливайте массовое движение за социализм.

Сталинский фашизм держится только на нашей неорганизованности. Пролетариат нашей страны, сбросившей власть царя и капиталистов, сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику.

Да здравствует 1 Мая - день борьбы за социализм!

 

Московский комитет Антифашистской Рабочей Партии

 

 На следующее же утро после ареста Ландау, 28 апреля, Петр Капица пишет письмо Сталину, пытаясь защитить своего сотрудника. Он обращает внимание Сталина на исключительную ценность Ландау для мировой науки. Признавая вздорность его характера, задиристость и горячность, умение из-за этих качеств наживать себе врагов, он просит, учитывая его талантливость, дать указания, чтобы к делу его отнеслись очень внимательно.

Письмо не возымело действия. Но борьба за освобождение Ландау началась. Капица сообщил об аресте Нильсу Бору. Бор тоже направил Сталину письмо, сверхвежливое, сверхдипломатичное. Начинается оно с благодарности за возможность плодотворного сотрудничества с советскими учёными.

Далее о значении научной деятельности Ландау, с которым он, то есть Бор, поддерживает тесную связь, о слухах об аресте учёного и о невразумительном ответе президента Академии наук СССР на вопрос о судьбе Ландау.

 В самом конце письма ненавязчивая, скромная просьба — выяснить судьбу этого замечательного учёного. Стиль Бора обретает чёткость и силу, когда он утверждает, что Ландау должен «продолжать исследовательскую работу, столь важную для прогресса человечества».

 

Тем временем следователь 2-го отдела ГУГБ НКВД младший лейтенант Ефименко вёл дело № 18746 по разоблачению «вражеской» деятельности Льва Ландау.

 

 Однажды Майя Бессараб, племянница жены Ландау Конкордии Дробанцевой спросила у Дау, что там с ним делали, в тюрьме.

– Ничего. По ночам водили на допросы.

– Не били?

– Нет, ни разу.

– А в чём тебя обвиняли?

– В том, что я немецкий шпион. Я пытался объяснить следователю, что я не мог им быть. Во-первых, быть шпионом бесчестно, а во-вторых, мне нравятся девушки арийского типа, а немцы запрещают евреям любить арийских девушек. На что следователь ответил, что я хитрый, маскирующийся шпион.

Дау хотел что-то объяснить следователю НКВД! Хорошо ещё, что соседи по камере научили профессора физики, как надо вести себя на допросах: ни в коем случае не конфликтовать, всячески поддакивать, идти на поводу того, кто ведёт допрос. Это единственный способ избежать побоев. Следователь будет доволен и его начальство тоже: они свою работу выполнили как положено.

Пётр Капица тем временем продолжал предпринимать всевозможные усилия для освобождения Ландау. Он неоднократно обращается к Молотову, к руководству НКВД: к Меркулову, к Кобулову, к Берии. С ответами на эти обращения никто не торопится. На всё это уходят месяцы. Наконец у кого-то в высшем руководстве созрела идея освободить Ландау на поруки. Посадили ведь лучшего в стране физика-теоретика, учёного с мировым именем, надо же было как-то выходить из этого положения: просто так освободить означало бы, что признали свою ошибку, ну, а на поруки — совсем другой оборот.

Побывав на Лубянке, Пётр Леонидович написал письмо Берии с просьбой освободить Ландау под его личное поручительство.

Разумеется, надо было любой ценой спасти гениального физика из тюрьмы. Но всё же было что-то унизительное в этом документе. Недаром бедный Дау никогда ни словом не обмолвился о его существовании.

Вероятно, наличие этого документа наложило отпечаток и на отношения между Капицей и Дау: они никогда не были близкими друзьями. Правда, Пётр Леонидович, будучи отличным директором, всегда соблюдал известную дистанцию в отношениях со своими сотрудниками, но с Дау он держался подчёркнуто отдалённо. По-видимому, письмо, которое он направил Берии, сыграло здесь главную роль.

Надо, однако, сказать, что Дау не принадлежал к числу людей, стремящихся забыть о благодарности тем, кто оказал им услугу; Дау всегда повторял, что Капица спас его от смерти.

Близкие и друзья Ландау знали, что арест оставил в душе Ландау страх, который лишь немного уменьшился после смерти Сталина.

Нельзя сказать, что тюрьма изменила Дау. Он стал чуть меньше болтать при малознакомых людях — вот и всё. Однако никакой осторожности в том смысле, чтобы не наживать себе врагов резкими замечаниями, у него по-прежнему не было.

 

В 1938 году после своего освобождения Ландау (совместно с Ю. Б. Румером) публикует работу «Лавинная теория электронных ливней». И с этого времени поистине лавинообразно множатся работы замечательного учёного. В предвоенные годы рождается всемирно известная теория, объясняющая свойства необыкновенной жидкости гелий 2.

Газообразный гелий переходит в жидкое состояние при охлаждении до температуры ниже 4,2° К.  В этом состоянии гелий называется гелием-1. При охлаждении до температуры ниже 2,17°К гелий переходит в жидкость, называемую гелием-2. Гелий-2 протекает сквозь мельчайшие отверстия с такой легкостью, как будто у него полностью отсутствует вязкость. Он поднимается по стенке сосуда, как будто на него не действует сила тяжести, и обладает теплопроводностью, в сотни раз превышающей теплопроводность меди. Но при проверке стандартными методами выяснилось, что гелий-2 не обладает нулевой вязкостью. Ученые высказали предположение о том, что необычное поведение гелия-2 обусловлено эффектами, относящимися к области квантовой теории, а не классической физики. Гелий является исключением - если его не подвергать очень высокому давлению, остается жидким вплоть до абсолютного нуля. Ландау объяснил сверхтекучесть, используя новый математический аппарат. В то время как другие исследователи применяли квантовую механику к поведению отдельных атомов, он рассмотрел квантовые состояния объема жидкости почти так же, как если бы та была твердым телом. Ландау выдвинул гипотезу о существовании двух компонент движения, или возбуждения: фононов, описывающих относительно нормальное прямолинейное распространение звуковых волн при малых значениях импульса и энергии, и ротонов, описывающих вращательное движение, т. е. более сложное проявление возбуждений при более высоких значениях импульса и энергии.

   Все знают о существовании звуковых волн. Такие волны существуют во всех средах, включая и жидкости. Если нас интересуют явления квантовые, мы должны разбить наши волны на самые маленькие возможные порции. Такие квантовые частички звука в твердых телах и жидкостях и называются фононами. Уже в те годы про фононы было многое известно. Было известно, например, что фононы, также как и световые фотоны, не имеют массы покоя. Так же, как и фотоны, фононы всегда двигаются с одной и той же скоростью, которая является скоростью звука. Для фононов, по аналогии с фотонами, можно ввести и импульс. Если построить зависимость энергии фононов от их импульса, получится прямая линия, проходящая через начало координат, как это показано на рисунке 1.

 

 

​

Такая зависимость называется энергетическим спектром фононов.

 

 

Было достаточно понятно, что оперируя только фононами никакой сверхтекучести получить невозможно. Что же сделал Ландау в своей работе 1941 года? - Он предположил, что в гелии, как и в любой жидкости, может существовать не только поступательное, но и вращательное движение. Если такое движение тоже квантуется, то должны существовать соответствующие кванты вращательного движения, которые Ландау, с легкой руки Игоря Евгеньевича Тамма, назвал "ротонами". Свойства вращательного движения в жидкости существенно отличаются от свойств поступательного. Зависимость энергии от импульса для этих гипотетических ротонов тоже показана на рисунке 1. Предположив одновременное существование и фононов, и ротонов, Ландау продемонстрировал, что в такой системе могут наблюдаться явления, чрезвычайно похожие на экспериментально обнаруженную сверхтекучесть.

Надо сказать, что, хотя само предположение о вращательном происхождении ротонов оказалось ошибочным, квантовые частички, обладающие всеми свойствами придуманных ротонов, в гелии действительно оказались. Было ли это случайностью? - Отнюдь! Ландау нашел тот единственный вид спектра, который мог привести к сверхтекучести. Недоразумение с вращательным движением было исправлено в следующей работе Ландау (1948 год), где он проанализировал эксперименты по распространению тепловых волн в сверхтекучем гелии, и понял, что в гелии нет двух типов квантовых частичек, и нет двух кривых энергетического спектра. Энергетический спектр сверхтекучего гелия выглядит, как одна единственная кривая и он показан на рисунке 2.

​

 

 

 

Как вы видите, тут есть и линейная часть, соответствующая фононам, и ротонный минимум. Через многие годы, когда экспериментаторы научились изучать энергетические спектры по рассеянию нейтронов, кривая, показанная на рисунке 2 и опубликованная Ландау в его статье 1948 года, полностью подтвердилась.

Ландау виртуозно  владел математическими методами решения задач: достаточно было узнать лишь качественный результат той или иной работы, как ему сразу же становилось ясно, каким образом можно дать количественное решение. Это зачастую ошеломляло собеседников. В рамках известных ему математических методов теоретической физики Ландау получал правильный результат быстрее других.

Основные законы природы содержат в себе принцип симметрии, связанный с тем, что в пространстве нет каких-либо направлений, имеющих преимущества перед остальными. И действительно, разницу между «верхом» и «низом» люди устанавливают сами, относительно каких-либо ориентиров; то же самое касается понятий «право» и «лево». Поэтому считалось, что невозможно с помощью природных явлений объяснить, скажем, инопланетянам разницу между «правым» и «левым» — этот пример приводился в качестве иллюстрации симметрии устройства нашего мира.

Однако в 1956 году американская исследовальница физик Ву Цзяньсюн в серии экспериментов обнаружила, что постулаты, выглядевшие незыблемыми, не всегда выполняются. Ву Цзяньсюн исследовала радиоактивный распад ядра кобальта-60, помещённого в магнитное поле. Результат эксперимента был таков, что приводил к обескураживающему выводу: получалось, что в данном частном случае, закон симметрии не соблюдаются. Это явление получило название «нарушение закона сохранения чётности». (Под чётностью в квантовой физике понимается квантовомеханическая характеристика состояния микрочастицы, связанная со свойствами симметрии этой микрочастицы относительно её зеркального отображения).

Ландау нашёл элегантный выход из возникшей ситуации. Результатом его размышлений стал так называемый закон комбинированной чётности. Вот как объяснял суть нового закона ученик Ландау Владимир Берестецкий: «…Вспомним, что кроме электронов существуют такие же частицы, как электроны, но с противоположным электрическим зарядом — позитроны.  Каждой  частице соответствует своя античастица. <…> Вообще же законы природы симметричны относительно знака заряда. Можно представить себе такой мир, в котором всё наоборот, т.е. атомы состоят из отрицательно заряженных ядер и положительно заряженных электронов. Ни один из известных фактов не противоречит этому.

Ландау скомбинировал принцип зеркальной симметрии с этим принципом зарядовой симметрии. Можем ли мы дать разумному существу из других миров объективное определение того, что отличает “правое” от “левого”? Используя описанный выше опыт, можно сказать ему так: “Возьмите ядра кобальта-60, поместите их при соответствующих условиях в магнитное поле и посмотрите, куда летят электроны. Но, может быть, это существо живёт в антимире, состоящем из античастиц, потому возьмёт антикобальт и будет наблюдать не электроны, а антиэлектроны, которые будут лететь в другую сторону. И это существо не может знать, живём ли мы в мире или антимире. И тогда что мы назовём частицами, а что античастицами? Так что симметрия правого с левым существует не сама по себе, а лишь объединённая с симметрией между частицами и античастицами»

Я неспроста привёл здесь объяснение Берестецкого. Дело в том, что сам Ландау таких популярных объяснений, как правило, не делал. Для него казалось достаточным найти теоретическое решение задачи, доказать теорему, вывести формулу. При этом его даже не очень заботила необходимость сохранения не только последовательности математических выкладок, но даже и самого полученного результата, например выведенной формулы. Он мог оставить всё это написанным мелом на доске или карандашом на клочке бумаги, будучи при этом совершенно уверенным (и не без оснований) в том, что при необходимости всегда сможет воспроизвести решение во всех подробностях, поскольку запоминал всё это с первого раза и навсегда, как в своё время запоминал выученное стихотворение. Тем не менее, во многих источниках бытует стойкое мнение, что рассыпаемые Львом Ландау идеи и решения ревностно подбирал и сохранял Евгений Михайлович Лифшиц, и только благодаря Лифшицу эти идеи и решения стали доступны широкому кругу научной общественности. Действительно, Евгений Лифшиц был одним из ближайших учеников и соратников Ландау, соавтором многих его статей и, прежде всего, фундаментального многотомного курса теоретической физики. По утверждению Геннадия Горелика непочтительные студенты называли этот курс кратко: «Ландафшиц».  Высоко оценивает роль Лифшица в его сотрудничестве с Ландау академик Виталий Лазаревич Гинзбург:

 

«Ландау нашел в Лифшице не только достойного ученика и ближайшего друга, но и,  я бы сказал, писателя. Обычно этот термин не применяется к авторам научных книг, но факт, что писать научные книги, даже когда их содержание известно, очень трудно. Сам Ландау, физик исключительного калибра, один из корифеев теоретической физики, писать не мог или, во всяком случае, так не любил, что почти никогда не писал даже собственные статьи, не говоря о книгах.

Напротив, Лифшиц умел писать чётко и выразительно. Все 5300 страниц Курса написаны рукой Лифшица, и его роль в формировании текста никогда не вызывала сомнений».

 

Диаметрально противоположную оценку роли Лифшица даёт сын Ландау Игорь Львович. Он подвергает глубокому сомнению научные заслуги Евгения Лифшица, обвиняет его в присвоении гонораров за многократные переиздания Курса теоретической физики, чуть ли не в плагиате и даже присвоении подарков, преподнёсенных Льву Ландау к его юбилеям. Утверждает, что если бы отцу удалось после автокатастрофы (о которой речь пойдёт дальше) вернуться к полноценной научной деятельности, Лифшиц никогда бы не стал академиком. Всё это подаётся в контексте критики книг Геннадия Горелика, Бориса Горобца и Эллы Рындиной, которых он объединяет общим ироничным определением «ландауведы». Наиболее общей мотивацией этой критики является стремление защитить от нападок перечисленных авторов на его мать, то есть жену Льва Ландау Кору (Конкордию Терентьевну Дробанцеву).

 

Излагая биографию Льва Давидовича Ландау, я ещё не останавливался на аспектах его личной и семейной жизни, да и не вижу необходимости в слишком подробном их изложении, поскольку, как я понимаю, у всех ещё в памяти недавно показанный по телевидению фильм «Мой муж гений», созданный по мотивам книги воспоминаний Коры Дробанцевой. Фильм этот настолько перенасыщен именно такого рода подробностями, что полностью затмевает личность Льва Ландау как выдающегося физика-теоретика. Для неискушённого современного молодого зрителя в результате просмотра этого фильма может создаться совершенно извращённое представление об этом великом учёном. Правда, в 2008 году начаты съёмки другого фильма, который имеет пока рабочее название «Дау». (режиссёр Хржановский). Окончание работы над фильмом планируется к весне этого года. Хочется надеяться, что этот фильм более полно и объективно покажет нам личность выдающегося учёного. Для минимально необходимой полноты изложения в этом докладе скажу лишь, что с Корой Дробанцевой Лев Ландау жил гражданским браком с 1934 года, а в 1946 году они официально зарегистрировали свои отношения в связи с рождением сына Игоря.

 Если у кого-то из слушателей возникнут вопросы именно в связи с этой частью доклада, я постараюсь ответить на них в ходе дискуссии. Вернёмся, однако, к основной теме, а именно к научной деятельности академика Ландау.

Трудно найти область физики, которая бы его не интересовала. Низкие температуры и турбулентность, акустика и теория плазмы, горение и энергия звёзд, квантовая теория поля и нейтрино…

 

–  Да, занимался всем и буду заниматься всем, у меня такой характер… – говорил Ландау.

– Разносторонность помогала в вашей работе?

– Нет, я не разносторонний, я, наоборот, узкий, я просто физик теоретик. По-настоящему меня интересуют только пока ещё неизвестные явления природы. И всё. Исследования их я не назвал бы работой. Это высокое наслаждение, удовольствие, огромная радость. Ни с чем не сравнимая…

 

Это я привёл отрывок из диалога Льва Ландау с журналистом Ярославом Головановым, пожалуй, единственным из журналистов, имевшим возможность неоднократно беседовать с ним в последние годы его жизни. Лишь совсем немного позволю себе продолжить цитирование этого диалога.

 

– А разве мир искусства, литературы не интересует вас, не приносит удовольствия?

– Это совсем другое.

– Эйнштейн говорил, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс.

– Не знаю. Может быть. Я не люблю Достоевского…

– А кого вы любите?

– Больше всего Гоголя, Байрона по английски. А из советских писателей – Константина Симонова.  Но это не имеет к моей работе никакого отношения. Мир науки и мир искусства не связаны для меня никак.

 

Тем не менее, Ландау любил литературу и живопись. Очень любил историю всех времен и прекрасно знал ее. Не любил - точнее, не мог заставить себя полюбить - музыку, хотя и очень старался. Как то, слушая Бетховена, Ландау сказал, что раз ему оказался недоступен этот величайший композитор, значит музыка вообще не для него.

 

Разумеется, человек, претендующий на роль лидера в своей отрасли знаний, должен быть специалистом экстра-класса. В теоретической физике Ландау знал всё. Было время, когда его ученики не всегда могли понять работы друг друга, Дау понимал всех. Работал он очень много. Часами не выходил из своей комнаты, порой не слышал телефонных звонков, и когда жена тихонько приоткрывала дверь, она заставала его пишущим в его обычной позе — полулёжа.

 

 Ему приходилось отрывать себя от работы, и однажды он с сожалением сказал:

– Как бы было хорошо, если бы можно было работать часов двадцать в день. А то ведь мы используем свой мозг процентов на десять!

 

В начале Великой Отечественной войны летом 1941 года Институт физических проблем эвакуировался в Казань. Ландау отдавал силы, прежде всего, оборонным заданиям, занимался исследованием горения и взрывов, в особенности ударных волн на больших расстояниях от источника. Именно в годы войны Ландау разработал теорию ферми-жидкостей, за которую в 1962 году ему была присуждена Нобелевская премия. В 1945 году, когда война закончилась, в "Докладах Академии наук" появились три статьи Ландау, посвящённые детонации взрывчатых веществ, которые также отражали содержание его деятельности в годы войны.

 

После окончания войны и до 1962 года он работал над решением различных задач, в том числе изучал редкий изотоп гелия с атомной массой 3. Ландау принимал участие и в создании атомной бомбы в Советском Союзе. Работа его группы заключалась в теоретических расчётах процессов цепных реакций в ядерных зарядах. При этом есть материалы, свидетельствующие о том, что Ландау был противником разработки термоядерного оружия. Почти сразу после смерти Сталина Ландау вышел из состава группы Курчатова.

В послевоенные годы интенсивно продолжала работать школа Ландау, основной очной формой которой стал Теоретический семинар. Семинар этот проводился еженедельно в Институте физических проблем.

По тематической широте семинар был единственным в своем роде. Это была колоссальная работа, которой Ландау занимался, начиная с Харькова, без малого тридцать лет.

«Докладывание на семинаре вменялось в святой долг всех учеников и сотрудников, и сам Лев Давидович с чрезвычайной серьезностью и тщательностью относился к отбору материала для докладов.

На семинаре непрерывно шла интенсивная работа мысли, работа познания. А главное, самое существенное, что Ландау никогда не успокаивался до тех пор, пока всё в обсуждаемом вопросе не прояснялось, он старался, чтобы все поняли всё до конца.

Но эта деловитость на взгляд постороннего выглядела воплощением «антиделовитости». Шум, выкрики, вопросы; докладчика все время прерывают, перебивают, идет обмен острыми репликами, не постесняются сказать: чушь, глупость, бред, патология — и похлеще. Однако шум и внешний бедлам были особого свойства — «шумели» только по делу, по существу работы или доклада, или всей проблемы. Нельзя было — такого не припомнят — отвлечься, уйти в сторону от обсуждаемого вопроса. На семинаре господствовала наука — наука как таковая. Не было ни одного случая, чтобы на семинаре проявились личные отношения между его участниками, чтобы споры, которые вспыхивали часто и редко пресекались, были связаны с симпатией или антипатией к выступающему, а не к задаче или методу ее решения. На семинаре царила полная демократичность».

Редкая и одна из главных особенностей семинара заключалась в огромном интересе и уважении к тому, что сделали другие. Ироничность и резкость могли относиться к способу мышления докладчика, к допускаемым им ошибкам, но никогда — к нему самому.

В своё время Пауль Эренфест видел большое сходство в способе мышления Льва Ландау и Вольфганга Паули, а также в их подходе к проблемам физики, в стиле их творчества.

По общему мнению, совпадали они и еще в одном: в острокритических способностях и в острых оценках их собратьев-физиков, невзирая на лица, и содержание их работ.

Паули в таких случаях не стеснялся в выражениях и не подбирал слов помягче. Он был язвителен, безжалостен, а порой и просто груб. Даже Бору, вспоминают очевидцы, доставалось от Паули.

 

— Замолчите! — крикнул он однажды Бору.— Не стройте из себя дурака!

— Но, Паули, послушайте...— мягко возразил Бор.

— Нет. Это чушь. Не буду больше слушать ни слова.

 

Однако в этой часто весьма обидной по форме критике заключалось важное и полезное содержание. Паули бескомпромиссно воевал с ошибками, и лишь потом — с упорствующими в них физиками. Все это полностью относится и к Ландау.

 

При всем том на Теоретическом семинаре господствовала, если можно так выразиться, изначальная доброжелательность, тон которой задавал Ландау. В преамбуле к докладу он обычно говорил так: «Автор обычно бывает прав». Сам умевший достаточно остро и больно кусаться, Ландау всегда поначалу защищал докладчика, и большей частью становился на его сторону.

 

​

Теоретический семинар

 

 

...В общем-то, было известно, какое поведение на семинаре начисто противопоказано его участникам. Не дай бог обронить докладчику хоть слово о том, как долго не находилась идея, или трудно далось решение, или как первоначально выбранный путь оказался ложным и не привёл к цели, или поделиться ещё какими-то «домашними подробностями». Тут же следует молниеносная и жёсткая реплика:

— Это интересно только вашей жене.

Или вдруг ошибка в вычислениях, которую докладчик не замечает, или, когда обратили его внимание, не может быстро исправить — и снова привычный для окружающих текст:

—   Этому ещё мама должна была вас научить.

Чего категорически нельзя было делать — это обижаться и на Ландау, и на аудиторию. Следовало отругаться, а еще лучше — остроумно ответить на выпад. Такое весьма ценилось, и любой инцидент этим исчерпывался. Если же кто-то чересчур самолюбивый или не постигший поведения в школе Ландау показывал, что он обижен, ущемлён, то для него складывалась такая обстановка, что, в конце концов, он совсем уходил из семинара.

Справедливости ради надо сказать, что и сам Ландау не был застрахован от острых реплик. И парировал их, а не становился в позу обиженного. Правда, при всем демократизме Ландау, искреннем и органичном, существовала в его отношениях с учениками некая грань, которую нельзя было переступить. Определялась она перепадом в классе, масштабе, одаренности, знаниях. Хотя он держался с учениками очень просто, и со многими был на «ты», все воспринимали его как неизмеримо старшего во всех отношениях.  Льву Давидовичу удалось осуществить все, что составляет идеал педагога, кроме одного: ни один ученик не превзошёл своего учителя.

 

На полувековой юбилей Льва Давидовича в числе многочисленных подарков ему были преподнесены две мраморные скрижали, на которых были нанесены «десять заповедей Ландау» — список формул, относящихся к десяти его наиболее значимым работам.

 

Каждая из этих работ составила бы честь многим физикам и, может быть, считалась бы главной в их жизни. Каждая из них, как бы сейчас выразились, тянула на Нобелевку. А у Ландау таких первоклассных работ накопилось больше десятка. Но Нобелевская премия была ему присуждена лишь однажды в роковом для него 1962 году.

Однако отправиться в Стокгольм для того, чтобы получить эту премию, как это предусмотрено протоколом, лично из рук короля Швеции, Льву Давидовичу не довелось. 7 января 1962 года на Дмитровском шоссе под Москвой в условиях сильного гололёда маленький «Москвич», идущий в Дубну, столкнулся с тяжёлой грузовой машиной. Окровавленный, с разбитой головой и искалеченным телом, Ландау был срочно доставлен в Москву. Существовало несколько версий относительно характера полученных им травм, начиная от утверждения, что тело его собирали буквально по кусочкам, и кончая тем, что единственной травмой была черепно-мозговая травма, но совершенно не совместимая с жизнью. Обращает на себя внимание тот факт, что никто из находившихся в машине, кроме Ландау, нисколько не пострадал, то есть буквально не получил ни единой царапины, даже машина имела совершенно несущественные повреждения, а в находившейся в багажнике корзине с яйцами не разбилось ни одно яйцо. Злая ирония судьбы была, как будто, точно нацелена на гибель гения.

 

В 11.10 пострадавший был доставлен в 50-ю больницу Тимирязевского района Москвы. Он был без признаков жизни. Первая запись в истории болезни такова: «Множественные ушибы мозга, ушибленно-рваная рана в лобно-височной области, перелом свода и основания черепа, сдавлена грудная клетка, повреждено лёгкое, сломано семь рёбер, перелом таза. Шок».

Первый консилиум состоялся в четыре часа дня, собрались светила столичной медицины. Они сделали всё, что могли. Но для того чтобы вытащить больного с того света, нужен был врач, наделённый особым талантом. Именно таким и был нейрохирург Сергей Николаевич Фёдоров. Первые дни он вообще не отходил от Ландау ни днём, ни ночью, и в том, что раненый не умер в эти часы, заслуга Сергея Николаевича.

 «Такие больные только с переломами рёбер погибают в 90% случаев от того, что им невыносимо больно дышать, они не могут дышать», — сказал Фёдоров.

С того часа, когда по Москве разнеслась весть об аварии, физики начали собираться в больнице. Выходивших из отделения врачей встречали настороженными взглядами: «Жив?». Страх, что вот-вот случится то, о чём они боялись говорить, держал их в больнице. Наступила ночь. Никто не уходил. Пришлось дать им комнату рядом с кабинетом главного врача. Так возник знаменитый Физический штаб. В книге дежурств штаба 87 фамилий! Ученики Дау и ученики его учеников превратились в шофёров, диспетчеров, переводчиков, курьеров. Они работали безупречно, избавив врачей от организационных дел. Штаб имел свой телефон и работал круглосуточно.

Весть о катастрофе очень быстро облетела буквально весь мир, и физики всех стран восстали против смерти Дау. В те дни они совершили подвиг дружбы. Одни проводили бессонные ночи в больничных коридорах, другие высылали самолётами редчайшие препараты, третьи искали совет и помощь у известнейших врачей. Было бы несправедливым сказать, что в борьбе за жизнь Ландау победили только медики. Победили и физики. Победил он сам. Теория травматологии утверждала, что человека с такими ранениями спасти нельзя, но знаменитый теоретик посрамил тогда теорию – он выжил.

Начались осложнения, одно другого страшнее. На третьи сутки — перебои сердца. Затем — травматический парез кишечника и анурия. А в пять утра 12 января — остановка дыхания. Академик Исаак Халатников через свою тёщу, обойдя бюрократические рогатки, раздобыл в Кремлёвской больнице дыхательную машину, на плечах вынесли её на улицу, остановили какую-то трёхтонку и привезли в 50-ю больницу. Больной снова был спасён. Смерть отступила. Но в день рождения Дау, 22 января, начался отёк мозга. Лекарство нашли в Англии. Капица дал телеграмму своему старому приятелю по Кембриджу, Патрику Блеккету, которого не оказалось в Лондоне, но содержание телеграммы было таково, что её передали другому физику, Джону Дугласу Кокрофту. Сэр Кокрофт раздобыл необходимое лекарство, но он опаздывал к вылету рейсового самолёта Лондон–Москва. Тогда сэр Кокрофт позвонил начальнику аэропорта Хитроу, объяснил ситуацию, и рейсовый самолет «British Airways» задержали на два часа.

Сэр Кокрофт вручил лётчику пакет с лаконичной надписью — «Для Ландау», и через несколько минут самолёт взмыл в воздух. В Шереметьево его уже ждал дежурный физик. Получив лекарство, он гнал свою машину что было мочи, запыхавшись влетел в вестибюль — и вот драгоценная ампула в руках хирурга. Сергей Николаевич сказал только два слова:

– Молодцы англичане!

Кризис миновал, это лекарство действительно пришло вовремя: опоздай оно на час-другой, было бы поздно. Жизнь Ландау была спасена, но к работе он уже вернуться не мог. На эту тему опять же можно встретить разнообразную информацию.

Некоторые авторы муссируют версию о посттравматическом слабоумии. Другие, и в первую очередь Игорь Ландау, утверждают, что главной причиной невозможности возвращения к научной деятельности были непрекращающиеся страшные боли в брюшной полости, источником которых были образовавшиеся после операций спайки в стенках кишечника.

По состоянию здоровья Ландау, конечно, не мог отправиться в Стокгольм для получения Нобелевской премии. Премия была вручена ему в больнице послом Швеции в Советском Союзе.

 

​

 

Вручение Нобелевской премии

 

После относительного выздоровления Ландау прожил ещё шесть лет. Несмотря на преследовавшие его боли, он встречался со многими людьми, и даже посещал заседания учёного совета Института теоретической физики. Скончался он 2 апреля 1968 года. Оторвавшийся от стенок сосуда тромб вызвал смерть неожиданную и быструю. Он поразил Дау как шальная пуля. В тот день академик А. Б. Мигдал написал: «Умер один из удивительнейших физиков нашего времени. В наш век специализации науки это был, быть может, последний из учёных, занимавшийся всеми областями теоретической физики».

Заслуги Ландау были многократно отмечены как внутри страны, так и за ее пределами. В 1946 году Ландау избирается членом Академии наук СССР, он многократно награждался орденами, был Героем Социалистического Труда, трижды ему присваивались сталинские премии, а в 1962 Ландау вместе с Евгением Лифшицем за создание Курса теоретической физики была присвоена Ленинская премия. Ландау был членом многих зарубежных академий, лауреатом почетных премий, имел множество медалей. В 1962 году Лев Ландау получил Нобелевскую премию по физике «За пионерские исследования конденсированных сред, особенно жидкого гелия».

Наконец, Ландау вывел формулу счастья, гениально простую формулу. Для счастья, говорил он, необходимы три вещи: работа, любовь и общение с людьми. При этом работу он поставил на первое место, а понимал под словом «работа», прежде всего, познание окружающего нас мироздания. В этом познании он преуспел более многих других, и заслуга его перед человечеством в этом познании неоценима.