РАССКАЖИ ДРУЗЬЯМ

Круг интересов

КАРТА САЙТА

 

Посвящается моей любимой и дорогой матери,

Зинаиде-Зелде Аврасиной.

 

Сонет для мамы.

 

Тот, кто устал на жизненном пути,

Кто одержим недостижимой целью,

Свой взор к истокам жизни обрати,

Узри себя и мать над колыбелью.

 

Глаза она смежает в полусне,

Души и тела в них прочтешь единство.

Ты – первенец, и значит, ей вдвойне

Сладки теперь заботы материнства.

 

Текут года, не провернуть их вспять,

Ты где-то служишь родине и Б-гу,

Но помни, что оставил дома мать –

Она не спит и смотрит на дорогу.

 

Её любовь надежду возвратит,

И силы для дальнейшего пути.

 

08.03.94

 

 

 

 

Посвящается моему любимому и дорогому отцу,

Ишаю-Александру Львовичу Аврасину.

 

Письмо отцу.

 

Здравствуй, отец! Ты, конечно, узнал

Стиль мой простой и слегка старомодный.

Русских словес золотая казна

Ржавый мой меч проверяет на годность.

 

Нынче кончается долгий сезон

Ветров сквозных и докучливых ливней,

Гуш Эцион, как матерый бизон,

Сохнет под солнцем от сырости зимней.

 

Пусть не успели раскрыться цветы,

Воздух звенит от мимозного духа.

Знаю, он был в нашем доме,

А ты стол вытираешь от желтого пуха.

 

Вот и ещё один год за спиной,

Карточка в паспорте стала моложе.

Мысленно ты постоянно со мной,

Не сомневаюсь – и я с тобой тоже.

 

Трудно сжигать за собою мосты

Даже во имя надежности тыла.

Я тебя жду, и в эфир пустоты

Шлю позывные неистовой силы…

 

Гости сидят, позабыв про дела,

Но оглядись – не одни они в зале.

Видишь – у дальнего края стола

Прошлое с будущим спорят в запале.

 

17.03.94

 

 

***

 

На горы Йегуды спускается ночь,

Луна под вуалью лицо свое скрыла

От ветра, уставшего в ступе толочь

Все то, что давно по течению сплыло.

 

Слабее и тише колышутся сосны,

Покой наступает на стены и души.

Сегодня не рано, и завтра не поздно

Убить, воскресив, и построить, разрушив.

 

Январь, но тепло, как на пляжных буклетах,

А где-то в России – снега и морозы.

Но эта зима – холодцовое лето,

Забывшее даты в припадке склероза.

 

Небесное войско смиряет сиянье

Над этой землей, где не служат созвездьям.

Здесь были повергнуты все изваянья,

Чьи древние корни взывают о мести.

 

Их ядом напитана свежая злоба,

За лозунгом новым скрывается старый.

Святую Святых поглотила утроба

Вознёсшейся к небу мечети Омара.

 

Но это детали, ведь дождь, как и прежде,

Г-сподь посылает по просьбе народа.

В горах Йегуды не угаснет надежда,

Удела Давида святая свобода.

 

Прочны здесь как скалы скрижали Закона,

Покоя евреев извечные стражи.

Я чувствую горы, их камни и склоны,

И воздух от этого кажется слаже.

 

                                                     01.94 – 05.11.94

 

 

Ландыш

 

Я помню – выйдя утром, на рассвете,

Из маленькой палатки в лес туманный,

Где радугой на тысяче соцветий

Роса сверкала, как в пустыне манна,

Увидел то, что чуждо междометий,

И созерцая, ощутил нирвану.

 

В сырой низине, нежный и неброский,

Цвёл ландыш, и казалось – тихим звоном

Он пробуждал повсюду отголоски

Старинных песен, милых и знакомых,

Что пела няня при свечах из воска

Ребёнку кучерявому сквозь дрему.

 

Был стебелёк в прелестном повороте

Подобен гибкой шее лебединой,

И словно вечный голос Паваротти

Поплыл над зеленеющей долиной,

И мир застыл на самой верхней ноте,

Не в силах скрыть гармонии единой…

 

Вот так и ты, любимая моя –

Стоишь, как ландыш в росяной пыли.

Я повидал далекие края,

И все цветы их предо мной прошли,

Но только ты мне даришь, не тая,

Всю прелесть утра первого Земли.

 

                                                            08.11.94

 

 

 

                                              С.Л. посвящается

Паутиною рваной трепещет душа,

От промозглых ветров в летаргию впадая.

Просто счастье, что нет за душой ни гроша –

Не по ней, ослабевшей, нынче ноша такая.

 

Был под утро туман – будет к вечеру дождь,

Жабы сонные лапки по лужам волочат,

И порой забываешь, зачем ты живешь,

Упуская свой шанс молча выйти на площадь.

 

Там, на площади, будет большая Стена,

И не видно – кремлевская или же Плача.

Угадаешь не вдруг, что скрывает она –

Прах убийц, или камень, как сердце, горячий.

 

Но пока тот момент не пришёл, не настал,

И от сырости только клепсидра в работе.

Её капли-секунды источат металл,

И гранит, и тоску по никчемной свободе.

 

Осень скрыла любовь, что была рождена

Вдалеке, но затем не прижилась на юге,

И в попытке испить эту чашу до дна,

Я в кармане ношу фото бывшей подруги.

 

И теперь паутинкой несётся душа,

Не умея за что-то опять зацепиться.

Сколько можно, судьба, выдавать антраша,

Подавая поднос с пережаренной пиццей?

 

Где мой угол медвежий, где светлый покой?

Я один, и нелеп, точно дырчатый зонтик.

День уходит. А будет ли завтра другой?

Только росчерк зарниц тает на горизонте.

 

                                                       29-30.11.94

 

***

 

Не спится. Свечи фонарей рождают сложные химеры,

И стрелка, точно часовой, размеренно обходит круг.

В такой вот час из темноты ко мне приходит голос Веры,

Пытаясь опровергнуть факт, что встреч не больше, чем разлук.

 

Тот голос тонок, словно луч, луною посланный сквозь ставни,

И до рассвета будут в нём резвиться радужные сны.

А на ладонь, как на ковёр, слетит зелёная звезда мне,

Чтобы услышать в песне той предвестье будущей весны.

 

Но мне милей цветы земли – они теплы и беззащитны.

Для льдистых звезд любить весну возможно лишь издалека.

Цветы же – сон её ветров – горды в своей попытке тщетной

Сберечь от тлена красоту на все грядущие века.

 

                                                              06.12.94

 

 

 

Песня голландских моряков.

 

Наш берег желанный задернут туманом,

Лишь чайки полёт да снастей перезвон.

На мостике скользком стою с капитаном.

Прощай! Мы идем на Гудзон.

 

Мой Лейден, Гаага, мой Дельфт, Роттердам!

Я вас никому ни за что не отдам!

Зачем я вас бросил, ушел в океан?

А суши не видно – на юте туман.

 

В портах отдалённых под скрип кораблей

Играет нам ночью валторна Рабле.

Голландии нашей без нас веселей,

Лишь слёзы русалок висят на весле.

 

Пучина морская! Кручину таскаю,

Как каторжник – цепи свои.

Зачем, я не знаю, душа замирает

На гребне соленой струи.

 

Просолены ветром, в рубахах и гетрах,

Тайфуну глядели мы в глаз.

Нас била холера, пытала галера,

И в шторм попадали не раз.

 

Плесни еще рома, далеко от дома.

Помрёшь – вместо гроба доска.

Давай по второму! Тут я за старпома,

А что против рома тоска!

 

09.01.95

 

 

 

 

***

На личном фронте – тишина.

Окопы скрыла паутина.

Хранит былых боёв картины

Лишь ветерана седина –

Пришли иные времена.

 

Воронки заросли травой,

Мальчишки там находят гильзы,

Давно в степи осела пыль за

Теми, кто ушел живой.

Где ты теперь, противник мой?

 

Оставив всё на поле боя,

Она исчезла ночью темной,

Сокрылася, мой взгляд бездомный

Окутав дымкой голубою.

Вот так расстались мы с тобою.

 

Грустна подобная развязка,

И постиг средь тишины

Закон проигранной войны –

Коль «враг» бежит, теряя каску,

Ты терпишь полное фиаско.

 

09.01.95

 

 

 

С. Л. посвящается

 

Я хотел бы войти в твои сны.

Осторожно, бочком, ненароком.

Как слепой, что стоит за порогом,

Как трава меж камнями стены,

Как язычник пред дверью пророка.

Как, скажи мне, войти в твои сны?

 

Я хотел бы с тобой говорить

О планетах, бегущих по небу,

О войне, и о запахе хлеба,

И о том, что нельзя разлюбить

Трезвой логике лишь на потребу.

Как, скажи мне, с тобой говорить?

 

Я хотел бы браслетом звенеть,

Что твое обнимает запястье,

Быть плащом, чтобы в дождь и ненастье

Твои хрупкие плечи согреть,

Иль бокалом, разбитым на счастье на твое.

Как мне это суметь?

 

Я хотел бы очистить себя

В твоем зеркале правды жестоком

От реальных и мнимых пороков,

Разрывая одежды, скорбя

О душе, столь далекой от Б-га.

Как, скажи мне, очистить себя?

 

Я хотел…. Но не все ли равно,

Чтоб еще мое «Я» захотело?

Ты его покарала за дело,

Наказав и меня заодно.

Так душа отвечает за тело.

Что, скажи мне, теперь суждено?

 

18.02.95

 

 

ПЕСАХ

 

Знаешь ли ты, мой маленький брат,

Что означает слово "раб"?

 

Не знаешь? Открой-ка отцовский букварь,

Взгляни, как учились чтению встарь.

 

Видишь - написано: "Мы - не рабы".

Посмотрим в истоки еврейской судьбы...

 

 Египет в смятенье, Египет в тревоге,

 Уже не спасают старинные боги,

 И тень новых бед пролегла на пороге,

 Но нем фараон в золоченом чертоге.

 

 Восстали рабы, чьи покорные спины

 Вчера принимали хлысты и дубины.

 Евреи, что хуже домашней скотины,

 Желают свободы из рук властелина!

 

Но только того не поймет египтянин,

Что тщетна надежда на идолов мрачных,

Что чашу добра чаша зла перетянет,

Что Б-г заступился за смердов вчерашних.

 

И сам фараон - повелитель-светило,

Не то что над миром - над сыном не властен.

Наследник не дышит, красны воды Нила,

И стонет Египет от страшной напасти.

 

И гордый властитель по городу ночью

Бежит, и находит с трудом Моисея:

"Даю вам свободу, скотину, и прочее,

Но только оставьте Египет скорее!"

 

Едва лишь рассвет озарил пирамиды -

Раскрылись ворота, и вышли "аиды".

 

(Евреи так раньше себя называли,

Когда ещё русского вовсе не знали)

 

Из врат вырываясь могучей рекою

Евреи выходят с поднятой рукою.

 

Прощай навсегда, наша рабская доля!

Вс-вышний ведёт нас к Закону и воле.

Священную Тору мы примем, как знамя,

Оставим Египет, свобода - пред нами!

 

И, ангелам огненным песнею вторя,

Евреи вошли в Тростниковое море,

 

И море разверзлось пред Б-жьим народом.

Вот так обрели наши предки свободу.

 

И праздник в честь этого Песах зовется,

Там льются слова, и вино в кубки льётся.

 

Хлеб бедности нашей - маца - на столе,

И нет нас свободней на целой Земле.

 

Пока этот праздник не будет забыт -

Букварь не обманет нас: "Мы - не рабы!"

 

          20.05.1995

 

 

***

Не храните лепестки в альбомах

И на ветер клятвы не бросайте –

Тех коней, что сердцем лишь влекомы,

К финишу догонит аутсайдер.

 

Сердце бьётся – колокол набата,

Рёбра распирает вдохновенье,

Что творят жокеи-акробаты

На пропахшей мускусом арене!

 

Так и чувства наши, как жокеи,

Щёлкают пронзительно кнутами.

По команде этой все быстрее

Мы по кругу скачем кренделями.

 

Взят барьер, и пот из-под плюмажа,

Колокольчик бьётся в ритме форте

Зал рукоплещет – вряд ли кто подскажет,

Где финиш в этом странном виде спорта.

 

И нам всё мнится, что к заветной цели

Несёмся мы, друг друга обгоняя…

Ты не суши в альбоме орхидею,

А жди, пока попону поменяют.

 

19.09.95

 

 

Посвящается Элише Стояну

 

Конец весны – беременные кошки

Волочат по газонам животы,

И узкие гранитные дорожки

Потеют от избытка теплоты.

 

Но по Шабатам облако Шхиною

Прохладно обнимает Алон Швут,

И мнится мне вечернею порою –

Не двадцать лет, а тысячу живу.

 

Шабат, Шабат, великая царица!

Приди, согрей озябшие сердца!

Какой покой царит в твоих границах,

Очерчённых велением Творца!

 

Взойди, мой друг, на этот чудный остров,

Стоящий среди моря суеты.

Оставь дела, забудь тоску, и просто

Смотри в поток сверкающей воды.

 

Когда же день к закату истончится,

Свече витой свой отблеск передав,

Оставит мир, уйдет Шабат-царица,

И в путь её седой проводит рав.

 

Но в день седьмой, на будущей неделе

Она к нам возвратится, и опять

Те песни, друг, которые мы пели,

Помогут звездам в честь её сиять!

 

19.09.95 (начато 04.95)

 

 

 

На смерть Ицхака Рабина.

Кто мир творил, идя по трупам,

Стал трупом хладным ныне сам.

Судьба врывается, и грубо

Всё расставляет по местам.

 

Одни – в рыданиях и вздохах,

Другие – пляшут на гробах,

А между тем в Страну пророков

Уже вползает новый страх.

 

Пришла пора – пора охоты

На ведьм, творящих мор и сглаз.

Заплечной мастера работы

Дрова готовят про запас.

 

Довольно будет малой искры –

Уже стоит средь тишины

В белесых дымных струях призрак

Братоубийственной войны.

 

Он воздымает крылья мести,

И яд сочиться изо рта,

А в небе через все созвездья

Горит последняя черта…

                                            06.XI.95

 

 

Посвящается моей любимой маме Зинаиде Зелде

 

Прогулка по весеннему парку.

 

Мама, что это – зеленое на синем?

- Это ряска заволакивает пруд.

В воду небо опрокинуто красиво,

И на нём, как птицы, лилии плывут.

 

А когда зимою мы сюда вернёмся,

Ты увидишь, мой сыночек, синий лед.

В нём, как в небе, замороженное солнце

Будет снова караулить ледоход.

 

Мама, что это – зеленое на черном?

 - Это поросль на горелом старом пне.

По коре играет лучик звонким горном,

Пробуждая то, что грезит о весне.

 

Через десять лет мы вновь сюда вернемся,

И увидишь ты большие чудеса –

Эта поросль светлой рощей обернется,

И деревья вспомнят наши голоса.

 

Мама, что это – зеленое на красном?

Просто медь давно не чищена, сынок.

Это колокол, забытый и безгласный,

Он, как леший, стар и очень одинок.

 

И когда мы через век сюда вернемся,

Ничего здесь не изменится, поверь,

Только колокол от ветра покачнется

И откроет в детство маленькую дверь.

 

10.12.95

 

 

Посвящается Ирине Лещинской

 

Я – урна набитая собственным прахом,

Бездомная, старая, злая собака.

А ты – любопытная белка на ветке,

Что выпустил князь из серебряной клетки.

 

Мне всё надоело – смычки и литавры,

Мне в сумраке новое кажется старым,

А ты же по жизни идёшь, как по лесу,

Храня впечатлительность юной принцессы.

 

Стоят между нами пространство и время,

И стены законов, новейших и древних,

Но всё же, когда мы болтаем часами,

Я в мир улыбаюсь твоими глазами.

 

Звонок телефона сметает преграды,

Пронзая стрелою небесные гряды,

И тучи нанизав на провод дрожащий,

Мы вместе уходим в словесные чащи.

 

Так что же в нас общего – белка с собакой,

Принцесса и урна с немеющим прахом?

Возможно, что в воплощениях прежних

Мы вместе отпили из кубка Надежды?

 

Иль, вечность пытаясь на части разрезать,

Мы язвы свои жгли каленым железом?

А может, в «Титаника» скользких каютах

Пришлось нам познать глубину Абсолюта?

 

Не знаю. Не помню. Не ведаю страха.

Так шея со смехом взирает на плаху,

Когда голова, отлетевшая к трону,

С монарха зубами сдирает корону.

 

Мы – те, но мы – эти. Мы были. Мы будем.

На маленьком свете печальные люди.

Но, если нас гонит теченье в загоны,

Мы часто срываем стоп-кран телефона.

 

04.02.96

 

 

 

Посвящается Давиду Вайнштейну

 

Наших судеб временны параллели,

Наших душ отвесны меридианы.

Ты слегка устанешь в конце недели,

Я ж неделю кончу, когда устану.

 

Ты уедешь раньше, вернёшься позже,

Рассыпая душу горохом мелким,

Я же буду рваться долой из кожи,

Изумруд растя для капризной белки.

 

Будет ночью скрипка рыдать по трубам,

Будут трубы днём скрипке чистить уши.

Сочетанье это отнюдь не грубо,

Коль ему внимаешь сквозь сон подушек.

 

На часах – зима, за порогом – лето.

Мы живём, картинно вписавшись в рамки.

Тут в колоде можно лежать валетом,

Подколодным змеем вползая в дамки.

 

Рубим сгоряча топорами тесто,

Опускаем жалюзи, тушим свечи,

Любим приходить на Святое Место,

И Емели прах выгребать из печи.

 

Вот дала побег стрелка годовая,

На часах – весна, а в глазах – тревога.

Сколько могут дать за побег из рая?

Семь земных судеб? Право же, немного!

 

03.05.96

 

 

 

Танец с тенью на ночной улице

 (песня)

 

Я – рыцарь ночных тротуаров,

Тореро столбов телеграфных.

Я с тенью гуляю на пару,

Стреляя в оконные рамы.

 

Мне пулею – солнечный зайчик,

В душе сбережённый с рассвета.

Кивает болванский китайчик,

Но я игнорирую это.

 

И мы продолжаем свой танец,

Фокстрот наш почти целомудрен

А майской луны померанец

Как сноб театральный, напудрен.

 

Отпрянет случайный прохожий,

Моих испугавшись зигзагов,

И высветит профиль, похожий

На слепок с камеи Гонзаго.

 

08-12.05.96

 

 

 

Посвящается профессору Р.Р. Толкиену

 

Открывая духа редкие находки,

Что хранят пергамент, камень и бумага,

Угловатою паучьею походкой

Средь людей неслышно ходят маги.

 

Плащ со звездами побила моль в музее,

Рунный посох заменяет старый зонтик,

Но по прежнему плебеи вслед глазеют,

И, как прежде, взгляд их тонет в горизонте.

 

Запираясь в полутемных кабинетах,

Заклинания творят, рисуют звезды,

Мира путь определяют по планетам,

Избегая даже в мыслях глупой позы.

 

Письмена ушедших эльфов, руны гномов,

Незвучавшие слова, и песня леса

Им родней и ближе всяческих биномов

И других плодов железного прогресса.

 

Не диктуют жизни нормы совершенства,

Но познать хотят гармонию Вселенной.

Магам чуждо то неведенья блаженство,

Что вкушает мещанин обыкновенный.

 

И спешат они, влекомые загадкой,

По дорогам всех держав и всех наречий –

Палладины сил великого порядка,

Разрешители больших противоречий.

 

10.06.96

 

 

 

***

Росток тоски обосновался в сердце,

Корнями рёбра исподволь оплел,

И не успел я даже оглядеться,

Как из груди возник зеленый ствол

Но я – не вол,

Хотя бываю зол.

Мне тяжести носить не подобает,

Тем более, какие-то дрова,

А деревцо пышнее расцветает,

И вместо листьев – пыльные слова,

В ветвях – сова,

Большая голова.

Ворчит на свет, ворочает глазами –

Агатами в оправе золотой.

Вот первые цветки – молитвы о сезаме,

Посты, и грёзы сладкие о той,

Чьё пламя

Не дано залить слезами.

Вот и плоды – хождение по кругу,

Где центр – ты сам, и циркуля иглой

Тебя пронзают вроде бы в заслугу,

Но все же больно. И не слышен вой

Твой другу,

Созерцающему вьюгу.

Горизонтален дерева полет –

Подобное явление природы

Немыслимо. Оно, наверно, ждёт,

Что я прилягу там, где плещут воды,

Корнями в грунт войдёт

И запоёт,

Меня навеки приковав к земле

И вертикалью вертикаль поправ

И обратив в горизонталь скелет.

Закон суров, но, вероятно, прав –

Теченью лет

Возврата нет.

И буду я, открытый всем ветрам,

Лежать в корнях, теперь им лишь мешая,

И ввысь глядеть, где старец Авраам

Давно открытой держит мне калитку рая

Но я упрям,

И путь туда не прям.

Какое утро чудное! Восток

Навеял сон. Такое наважденье,

Что мнится чистой явью. Как увлёк

Мираж за ноль секунд до пробужденья!

Я даже взмок.

Ты жив, росток?

 

09.07.96

 

 

Посвящается Ирине Лещинской

 

Прощание

 

Тебя, способную заплакать

От обращённых к небу слов,

Что я бросаю, словно мякоть

От дыни – вещи без углов

Но с запахом. И этот запах

Рождает тихие слова.

Вот твой зверек на мягких лапах

Его почуял, и сперва

Он выгнул спинку, спинку кресла

Затем мгновенно оседлал

И ждёт. И музыка воскресла,

И к небесам понёс хорал

Тебя, способную с насмешкой

Процеживать чужую жизнь,

И человеком, будто пешкой,

Пожертвовать. И, недвижим,

Лежит он вне игры навечно,

Подтаивая, как сугроб

В апреле. Но опять беспечно

Ты студишь чай, и только лоб

Нахмуришь, и слегка капризно

Промолвишь, глядя в никуда,

Что, мол, немодно править тризну,

И вообще… Но все ж, когда

Тебя, способную поверить,

Чтобы отвергнуть через час

Постигнет это в полной мере.

И не слова, но боль из глаз

Исторгнет влагу. В этот вечер

Ты позовешь, и я приду.

Пусть день покуда не отмечен

Ни в месяце и не в году –

Моя душа, чьи крылья тонки,

Влетит, и легкою рукой

Запеленает, как ребёнка,

И вновь ты обретёшь покой….

 

Ну а пока – меж нами стены,

И ключ от двери – ты в руке

Сжимаешь. И круги вселенной –

Лишь круг от бра на потолке.

 

20.07.96

 

 

 

"- Адам! Ты согрешил! – так рёк Г-сподь –

И душу этим расколол на части,

На мелкие осколки, и отныне

Начертано им странствие вперед

Во времени в телах людей. И счастье,

Которое отвергнул ты в гордыне

 

Им суждено в единстве обрести,

Коль два осколка совпадут краями

Разлома и сольются, чтобы вновь

Не разлучаться век. Теперь иди.

Пусть тело смертно, и в могильной яме

Истлеет, став основою основ –

 

Душа же, отлетая, продолжает

Свой путь в надежде встретить близнеца

И обрести благое совершенство».

Июль. Жара. Гвоздики отцветают.

Я в поиске, и не видать конца –

Такое уж Адамово наследство!

 

20-21.07.96

 

 

 

***

Оба окна распахнуты, и ночь вливается в комнату,

Нехотя дробясь о стальную тонкую сетку.

Молча и в одиночестве ждешь чего-то такого ты –

То ли паруса алого, то ли чёрную метку.

 

Хмуро кривится зеркало, треснутое, с потёками,

Ветер дверью поскрипывает, сам себе музыкант.

В это глухое логово он залетел с потёмками,

Чтобы приправить вечер мне запахом дальних стран.

 

Я на кровати-лодочке выберу якорь-камушек

И подниму над палубой простыни-паруса.

Трубку свою бывалую выбью нежно о краешек –

Склянки пустые пробили полночь в моих часах.

 

Что ж, отправляюсь в плаванье, гавань покинув тесную.

Снов океан волнуется, пеной шлифует борт.

Но страшусь стихии я – ошуюю и одесную

Ангелы-охранители вечный несут дозор.

 

Где побываю в странствиях, мне самому не ведомо.

Утром проснешься нехотя – в ухе шумит прибой.

Чтобы узнать всю истину, знаю я средство верное –

Завтра тетрадь с чернильницей в койку возьму с собой.

 

21.07.96

 

 

 

 

Посвящается Ю.Р.

 

Застыли сталагмиты кипарисов

И корни сосен отступили в тень.

Опять закат висит на Кореизом,

И даже ветру шевелиться лень.

 

А в прочем, что нам толку в этом ветре? -

Говаривал благой Экклезиаст.

Дуплистый зуб туманного Ай-Петри

Своей громадой заполняет глаз.

 

И я в первые за сто лет спокоен,

И светел, как весенний козодой.

Поэт, монах, торгаш, преступник, воин,

Я вырвал боли старое гнездо.

 

Подобно, как источник средь пустыни

Находит утомленный пилигрим

И нем стоит. Так со вчера до ныне

Я всё еще не верю, что любим.

 

Еще вчера – лишь девочка-подросток,

Сегодня – нежный ландыша цветок.

Вот так судьба, задумчиво и просто

Роняет плод в подставленный платок.

 

А кипарис, уже почти что чёрен,

Теперь напоминает водопад,

Несущий горсть зелёных крупных зёрен.

Закат ушел, и этому я рад.

 

21.08.96

 

 

***

Как Б-жий Дух над водами творенья,

Прохладный ветерок, солён и чист,

Вдыхает в ноздри моря ароматы.

Оттенки потемневшего булата

Он придаёт волне, как маринист,

Чей гений обнажает суть теченья.

 

Неспешных струй нездешние мотивы

Мне выдувают суету из глаз.

Корабль идёт, и горизонт пустует.

Сейчас любое слово будет всуе,

Лишь ветра неумолчный парафраз

Висит в снастях. Но сердце – молчаливо.

 

Внимать осталось тонкой тишине –

Как утверждают древние законы,

Круговорота истина проста –

Сегодня Йона в чреве у кита,

А завтра кит, глядишь, во чреве Йоны,

И так продлится до скончанья дней.

 

 

Как Б-жий Дух над водами творенья,

Чей гений обнажает суть теченья,

Неспешных струй нездешние мотивы

Висят в снастях. Но сердце молчаливо

Внимать осталось тонкой тишине,

И так продлится до скончанья дней.

 

09.X.96

 

 

Посвящение нерождённому ещё сыну...

 

Мой сын! Ты не рождён ещё,

 Твоя душа в ларце у Б-га.

 Ей уготована дорога

В сей мир. Но неоткрытым счёт

 Покуда этот остаётся,

 Позволь мне выплеснуть до донца

Все то, что сердце мне печет.

 

Коль будет милостив Единый,

 И ты родишься у меня,

 Пусть пламя чистое огня

Дух обожжёт твой, словно глину,

 Что месит не спеша гончар,

 И вносит в пламенный очаг,

Придав ей грацию кувшина.

 

И пусть вода из родника,

 В горах берущего истоки,

 Тебя омоет. И высокий,

Как птицы или облака,

 Добавит к пламени оттенок,

 Чтоб быта тягостный застенок

Пронзал твой дух наверняка.

 

Пускай легчайшие ветра

 Тебе подарят ароматы

 Своих путей, чтоб никогда ты

Не ведал горечи утрат,

 И, к жизни вкуса не теряя,

 Унынья и тоски не зная,

Всегда друзьями был богат.

 

И земли плодородных пашен

 В твоей душе оставят след,

 Чтоб леность вязкую на нет

Свести. И да не будет страшен

 Тебе отныне труд любой.

 Мой мальчик! Будь самим собой!

Но прежде – будь! Мне это важно.

 

02.XII.96

 

 

 

 

                                                           Посв. Маше

 

А помнишь, мы с тобой уже встречались?!

 Три тыщи лет назад, в холмах Кармеля…

 Забыл… Постой! Нет, памяти своей я внемлю –

Все те же очи, полные печали,

Но губы вновь готовы засмеяться…

 Тогда с друзьями я в горах скрывался,

А ты носила имя Авигали.

 

Твой толстый муж, спесивый и богатый…

 Его стада мы берегли. Как друга,

 Просил я оказать его услугу –

Еды прислать мне и моим ребятам.

 Но он в надменной тупости своей

 Посланца выгнал моего взашей,

Как будто был я кнааней проклятый!

 

Тут гнев во мне вскипел. Так рок судил –

 Дружину поднял я, затем к Навалу,

 Подобные лишь смерчу иль обвалу,

Мы понеслись. Но Б-г предупредил

 Твой острый ум и золотую душу –

 Когда, гостеприимства долг нарушив,

Навал ни с чем посланца отпустил,

 

Ты быстро собрала еду, и слугам

 Велела на ослов взвалить мешки

 Сыров, овец, а также бурдюки

С младым вином, завязанные туго,

 И повела свой малый караван

 Навстречу мне, тропой на перевал

Взбираясь. Но дрожала от испуга

 

Та птица, что жила в груди твоей.

 И вот мы поравнялись – гневный воин,

 Ишая сын, ещё не удостоен

Короны, с тихой девушкой полей,

 Привыкшей молча радость или горе

 Встречать, и следуя отцовской Торе,

Радушно принимать своих гостей.

 

И ты заговорила, тихой речью

 Учтиво-смелой гнев мой обуздав,

 И я смирил друзей ретивый нрав

В ответ на эти просьбы человечьи,

 Благословив за дар твой и дела –

 Ты кровь пролить напрасно не дала,

И оградила от неправой сечи.

 

Но от возмездья не ушел Навал –

 Узнав о том, что смерть ему грозила,

 Он получил удар, и скоро лёг в могилу.

Вот так Г-сподь злодея покарал.

 Но ты недолго пробыла вдовою –

 Тебя в свой дом я ввёл, назвав женою,

И много дней Бейт Лехем пировал…

 

Мы умерли, затем родились снова.

 Так много раз; вращалось колесо,

 В часах судьбы всё сыпался песок.

Мы жили врозь, но отблески былого

 Тревожили мне душу по ночам;

 Я просыпался – трепетно свеча

Мерцала, и я вспомнил слово.

 

То было имя – так звенит хрусталь.

 И верил я, что скоро вновь увижу

 Ту, что была мне всех родней и ближе,

Ту, что я видел сквозь века и даль

 Туманную. Спасибо же, Предвечный,

 За эту неожиданную встречу, -

Ты добр к Давиду. Здравствуй, Авигайль!

 

         4-5.XII.96

 

 

 

Посв. Рути и Эрану Плецким

 

Ты долго шла, был труден путь

К заветной цели.

Вы бились с жизнью грудь на грудь –

И преуспели.

 

Теперь лишь руку протяни

К кольцу златому…

Но помнишь, как тянулись дни

В пустой истоме?

 

Дождавшись, наконец, звонка,

Срывала трубку,

Касалась теплая щека

Мембраны хрупкой.

 

И, затаив дыханья ток,

Биенье сердца,

Ты слушаешь: гудок…, гудок…,

И вот – «Вус херцог»?

 

Но легче было ли потом?

Минули сроки –

Он близким был, входя в твой дом, -

И столь далеким.

 

Ты верила – наверняка

Придёт твой праздник,

Судьбы манящая рука

Не только дразнит.

 

Пошел уж на часы отсчет

До той минуты,

А время медленно течет

И почему-то

 

Немного грустно, страшно чуть

В преддверье счастья.

Но мы с тобой, мы тут. Забудь,

Прошло ненастье.

 

Мы поведем тебя к нему,

Как эльфы фею…

Я сочинил бы по уму,

Да не умею.

 

09.XII.96

 

 

 

 

Посв. Маше

 

Всё это будет – льдинки в парусах,

Скрип снега под ногой, качанье сосен,

Но быт опостылевший столь несносен,

Что стрелка умирает на часах.

Приходит осень…

 

Узоры плачут на моём окне,

Как эльфы, пляшут хлопья в хороводе.

Открою дверь – и холодно вдвойне,

Но дело сделано – я вновь почти свободен.

Зима уходит…

 

Шаг за порог – и два шага назад,

И солнце ярче, и стрижи в угаре,

И в зеркале – наивный чей-то взгляд,

И мнится мне, что я – рубаха-парень.

Весна в разгаре…

 

Фонтаны брызг вздымаю за собой,

Потом лежу на плахе парапета,

Кричу «Постой!», но глушит звук прибой,

И тает дымка твоего ответа.

Пока-что – лето…

 

Я разорву порочный этот круг,

На штурм последний все резервы бросив,

Но он, как прежде, прочен и упруг,

Мой натиск тщетный стойко переносит –

И снова осень…

 

   16.XII.96

 

 

 

Рубаи

 

Приходя, как руку, сердце пожимает мне тоска,

Замирает время чёрным пистолетом у виска,

Никуда на век не скрыться от того, что суждено,

Замирает, обессилев, на губах моя рука.

 

Когда закат окрасит небосклон

И удлинятся тени у колонн,

За день, что до конца тобою прожит,

Воздай Творцу Вс-вышнему поклон!

 

Берусь с продажной женщиной сравнить

Я рифму, что в стихах проводит нить –

Чем меньше раз её употребляли,

Тем рифма та дороже может быть!

 

Душа для тела – всадник для коня.

В моем коне живет душа огня.

Пора вонзить в бока стальные шпоры,

Покуда в пропасть он не сверг меня.

 

Две башни – на горе и под горой.

Я – между ними, увлечен игрой.

Бросаю жребий – вверх подняться к первой,

Иль может вниз спуститься ко второй?

 

Сказали предки – Тора суть вода,

Весь мир поит, прозрачна и чиста,

Легко сосуда форму принимает,

Но сути не меняет никогда.

 

Простер на миром крылья ангел тьмы,

Смущая одинокие умы,

Что ощутить смогли в кипенье лета

Дыханье леденящее зимы.

 

Вот ангел смерти, держащий свечу,

И яд струится змейкой по мечу.

Взгляд отведу – жизнь хороша, но всё же

Что будет дальше, я узнать хочу.

 

Вот ангел смерти в маске палача,

Струится яд по лезвию меча.

Взгляд отведу – прекрасна жизнь, но все же

Зажжется ль свет, когда сгорит свеча?

 

Хранят альбомы прежние пиры,

Те, где царили игры да костры.

Обрел я Веру, воскресил Надежду.

Когда же будут вместе три сестры?

 

Становится помехой Б-жий дар,

Когда пегасом правит гонорар.

Толпа тогда таланта принимает,

Когда над ним гремит салют фанфар.

 

Я, как награду, принимаю боль.

В чем дело, спросишь? Что ж, мой друг, изволь –

Коль нам Г-сподь страданья посылает –

Не всё у нас потерянно с тобой!

 

Я в мир вхожу, где люди – зеркала.

При встрече спросишь друга – Как дела?

Ответ известен – Ничего, в порядке.

И ждёшь вопроса – Как твои дела?

 

1996

 

Знать всё о немногом и немного обо всём

Коммерческое использование материалов сайта без согласия авторов запрещено! При некоммерческом использовании обязательна активная ссылка на сайт: www.kruginteresov.com